Аляска (СИ)

- Договорились, дочь! - широко улыбается папа.

Отец любит покупать для меня детские книжки. Вечерами перед сном он читает мне сказки. И потихоньку обучает азбуке. У меня уже есть набор кубиков с забавными буквами на гранях. Мы с ним складываем из кубиков слова. Потом я с удовольствием читаю, что получилось: ар-буз, ко-ро-ва, о-гу-рец...

Он смотрит на часы и ускоряет шаг. Я смеюсь и перехожу на бег вприпрыжку. Мне весело. Я люблю ходить с папой в садик. И наш садик мне нравится. Воспитатели повязывают нам красивые фартучки, чтобы платьица не пачкались. А после обеда укладывают спать на веранде: мы дышим свежим воздухом и закаляемся! Но еще больше мне нравится возвращаться с папой вечером домой. Тогда он уже не спешит, мы неторопливо прогуливаемся по Цветному бульвару, едим запрещенное мамой мороженое и болтаем. А на Трубной площади садимся на 31-й троллейбус и доезжаем по Бульварному кольцу почти до самого нашего дома...

И тут я вспоминаю его слова о позднем возвращении с работы.

- Так ты сегодня за мной в садик не придешь?

- Нет, Оленька, сегодня тебя Саша заберет.

Снова брат! У меня резко портится настроение.

- Ну, па-ап!.. - хнычу я. - Ну почему-у?! Я не хочу! Забери ты!

Отец коротко взглядывает на меня. Вид у него виноватый, но он знает, что здесь слабину давать нельзя, иначе я не отстану и в конце концов расплачусь.

- Все, Оля! Мы с тобой договорились: когда я не могу, тебя забирает Саша! Это же случается редко!

- Да-а, редко! - Я начинаю громко сопеть. В носу становится горячо и щекотно. На глаза наворачиваются слезы. - В прошлую пятницу он тоже меня забирал! Па-ап!!

Я не капризничаю. Для меня все это очень серьезно. Во-первых, сегодня я буду испугана. Во-вторых, обижена. И, в-третьих, скорей всего, мне будет больно. Отец знает, что вечером я приду домой заплаканная.

Он готов сделать для любимой дочки все на свете! Но здесь он бессилен...

Папа не смотрит на меня. И, завидев подходящий к остановке троллейбус, с деланным оживлением восклицает:

- О! Букашка! Побежали, малыш!

Папе на работу опаздывать нельзя. Нужно спешить. Я торопливо глотаю слезы, и мы с отцом со всех ног срываемся с места.

***

Отец выполнил свое обещание, данное маме: я стала папиной дочкой. После моего возвращения в родные пенаты родители, как говорится, 'поделили детей'. Папа взял на себя воспитание дочери, а мама - сына.

Но я сильно подозреваю, что для брата мое появление в семье не изменило расстановку родительских сил. Он всегда был намного больше маминым, чем папиным сыном. Похоже, что мама намеренно оттесняла отца от воспитания моего брата. Слишком уж пеклась о том, чтобы Саша рос воспитанным, интеллигентным мальчиком. Папа, по ее мнению, способствовать этому никак не мог. Не позволяло ни его крестьянское происхождение, ни среднее военное образование, ни, так сказать, профиль личности. Ну, действительно, что он был способен дать сыну? Сделать его настоящим мужчиной? Конечно! Человеком долга? Да. Воином? Несомненно! А еще - хорошим спортсменом, сильным парнем, надежным другом, честным работником, просто здоровым и жизнерадостным человеком - в общем, таким, каким был сам! Но мама не придавала большого значения всем этим достоинствам. А иногда мне кажется: она и не хотела, чтобы Саша вырос похожим на отца.

Мама уважала и ценила папу. Но на первом месте для нее всегда стояла врожденная интеллигентность, утвержденная соответствующим воспитанием и образованием. И она хотела видеть в сыне то, чего не находила в муже. Все остальное перед этим отходило на второй план. Поэтому, считала она, сыном следует заниматься именно ей.

Мама заполняла собой все пространство вокруг Саши. Под ее присмотром он вставал с постели и отправлялся спать, одевался и раздевался, ел и делал уроки. Она серьезно занималась с ним немецким языком. Учила хорошим манерам или, как она говорила, 'умению вести себя в обществе'. Она строго выговаривала ему за неправильные обороты речи, а тем более за 'дурные словечки'. Она считала, что мальчик обязательно должен музицировать. У нас в комнате стояло старинное фортепиано, которое помнило еще мамину прабабушку. Мама наняла для Саши преподавателя, и брат часами стучал по клавишам, разучивая этюды.

Отец пытался протестовать:

- Валя, ну сколько можно парню дома сидеть! - говорил он с возмущением. - Пусть во двор пойдет, с ребятами в футбол поиграет! Мальчишка все-таки!

- Не вмешивайся, Николай, - сухо отвечала мама. - Саше нужно еще полчаса, чтобы закрепить полученные знания! А на улице чему он научится?

Отец терялся. С мамой он спорить не мог. Даже в тех случаях, когда против ее решений были и простой здравый смысл, и его жизненный опыт.

А мама явно перегибала палку.

Саша рос маменькиным сынком. Как и у мамы, у него было слабое зрение, и он носил круглые роговые очки. Из него получился узкоплечий нескладный подросток, физически неразвитый и слабохарактерный. Нетрудно догадаться, что уважения у ровесников он не вызывал. К тому же, он был трусоват. Ему всегда было легче убежать, чем постоять за себя. Затаиться, а не играть в открытую, стоя на своем. Хитрить и вилять, а не идти напрямую, чтобы получить то, что ему нужно.

Таких в школе бьют, во все времена. Ему не раз доставалось на переменках и после уроков. Он не отвечал обидчикам - он жаловался маме. Отец свирепел:

- Не будь хлюпиком! Не жалуйся! Умей давать сдачи, ты же мужчина!

Мама реагировала мгновенно:

- Еще чего не хватало! Саша, не смей! А ты, Коля, думай, что говоришь! Я схожу в школу, поговорю с классным руководителем!

Отец только тяжело вздыхал. Он был бы рад научить сына драться, терпеть боль и проявлять характер. Он хотел бы отвести его в секцию бокса, приобщить к спорту, делать с ним зарядку и ходить в походы. Одним словом, вырастить из хлюпика нормального парня. Он хотел, чтобы Саша имел много друзей, гонял с ними мяч на футбольной площадке или запускал воздушных змеев. Чтобы друзья приходили к сыну в гости, играли с ним в комнате, спорили и кричали. А потом уходили бы с шумом и смехом, громко хлопая дверьми.

Папа сам был очень общительным, веселым человеком, умел стать душой любой компании и ценил настоящую мужскую дружбу. Он любил спорт, принимал участие во всех ведомственных соревнованиях МВД по лыжным гонкам и по скоростному бегу на коньках. И не просто участвовал в них, а побеждал! Мой папа был сильным спортсменом!

Он мог и желал передать все это сыну. Но доступа к нему не имел: мама окружала Сашу плотным кольцом обороны. Отец пытался взять свое, когда она уезжала в зарубежные командировки. Тащил сына на стадион, на турник, на лыжные прогулки. И с удивлением открывал для себя, что Саша не испытывает восторга от этих занятий. Больше того, он не хотел заниматься спортом, ему был чужд чисто мальчишеский соревновательный азарт! 'Быстрее, выше, сильнее!' - этот призыв звучал не для него. А на прогулках он быстро уставал и начинал хныкать.

- Вот нытик! - сердился отец. И отступал, втайне терзаясь своим неумением найти подход к сыну.

Но дело было, конечно, не в отце, а в сыне. К сожалению, папины гены в нем крепко спали...

Да, брат не хотел становиться сильным и ловким. Боялся постоять за себя. И легко обходился без друзей. Но ему нужна была компенсация за все свои унижения в школе.

И он ее получил - как только рядом с ним в одной комнате стала жить маленькая сестренка.

Он встретил мое появление в своей жизни, как неприятель. Отец ввел меня в комнату и сказал:

- Ну вот, Саша, теперь Оля будет жить у нас! Я разберусь с вещами, а ты покажи ей детский уголок.

И ушел в прихожую.

Саша придвинулся ко мне и растянул губы в улыбке. Вернее, я подумала, что он улыбнулся. Пока я жила у мамани на 11-й Парковой, не раз гостила по выходным у родителей и, конечно, видела брата. Я пыталась с ним подружиться, мне было не жалко отдать ему мои самые любимые игрушки и самые красивые фантики! Но ему все было недосуг со мной поиграть. Я его, по сути, не знала. И теперь думала: 'Он так же, как и я, рад, что мы будем жить вместе! И улыбается мне!'