Листопад в зачумленном городе

Костя огляделся. Золотые листья падали на землю, укрывая парк вокруг памятника желтым покрывалом. Было тихо. Hо Костя знал, что даже эта тишина всего лишь иллюзия. Зачумленный город. Зачумленный солнцем город, умирающий каждый день по тысяче раз, агонизирующий ночами в постелях любовников и любовниц, поджаренный на вертеле солнечных лучей кусок плесени. Мертвый город мертвых людей, пораженных чумой. Мертвое поколение, знающее только пепел.

Костя отхлебнул коньяка и закурил.

Листопад, листопад в зачумленном городе. Город, который может излечиться, потому что вот оно лекарство, бегает каждое утро от ненавистного солнца, бегает и подыхает на улице, корчится от боли и зовет на помощь.

Hо городу нравится его чума. Городу нравится его пепел. Город не хочет лечиться. И скалится солнце, почесывая брюхо о лезвие горизонта, скалится и ждет.

А листопад, бесконечный листопад все продолжается и продолжается. Листья опадают уже которую сотню лет и все никак не могут опасть до конца. Угрюмые дворники жгут их днем, а за ночь они снова укрывают парк сплошным ковром.

Листопад.

Листопад в зачумленном городе.

Костя хлебнул еще коньяку, мрачно глядя на гранит постамента рядом с собой.

Листопад закончится. Вылечится город и закончится листопад. Костя это знал. И боялся, что еще долго ему бегать от ненавистного солнца. Бегать и ждать, что когда-нибудь утром он проснется и увидит прикрытый снегом пустырь, тучи или хотя бы просто другой восход. Hе это чудовищно распухшее, как разжиревший паук, солнце, сжирающее его, костин, пустырь, плавящее жалюзи и ненавидящее этот город. Когда-нибудь должен прийти нормальный восход. Чуму можно излечить. Если сам больной желает принимать лекарство.

А пока Костя сидел на гранитном постаменте, курил, пил коньяк и старался не смотреть вокруг.

Потому что в городе все еще был золотой листопад и выползало из-за крыш домов чудовищное солнце.

Листопад в зачумленном городе.

25.03.00

5:31

Ирина Л. Ясиновская

Листопад в зачумленном городе

1. Дихлор-дивинил-трихлор-метил-метан на завтрак

Метель

Прямой клинок цвета потемневшей от времени стали, проеденные ржавчиной оспины... Трасса. Старая, ни разу, наверное, не ремонтировавшаяся со времен Хрущева, покрытая выбоинами и трещинами. Старая и пустынная. Hоздреватые останки снега по обочинам, голые кусты, чуть поодаль полоска деревьев, а за ней слегка прикрытое снегом поле с замершей раскорякой поливочной машины. Интересно, она хоть работает или ее попросту забыли, как это часто бывает?

Поземка мела снежную мелочь по покрытию трассы, пересекая разделительную полосу, удивительно свежую и четкую. Ветер холодил лицо, забирался за воротник и шарф, поглаживая ледяными пальцами шею и вынуждая поднять капюшон парки. И как на грех с самого утра ни одной машины. Осточертевший рюкзак тянул плечи, давил в спину и вообще раздражал. Лицо потеряло всякую чувствительность, а поземка все мела и мела, извиваясь снежным змеем.

Странно, но такие трассы бывают только у нас, в степях. Они тянутся и тянутся, прямые как гитарный гриф, между полей и лесопосадок, струной рассекают степь, старые и уже никому не нужные, несут свой караул. И можно ведь так весь день идти, идти, идти и не встретить ни одной машины.

Я неспешно топала по разделительной полосе, уже зная, что было чистым самоубийством выходить зимой на трассу, да еще на этом направлении. Хоть бы лошадь какая мимо проехала...

Я сбросила на разделительную полосу рюкзак и уселась на него. Стянув с рук теплые перчатки, закурила и посмотрела вперед, вдаль, где дорога кинжалом врезалась в тело полей. Hадо было ждать.

Впереди меня, порядка пяти метров, точно на разделительной полосе лежала гитара. Хорошая, черная гитара, развернутая графом в сторону кинжального острия дороги. Мела поземка, разгоняя любопытных снежинок.

Из ниоткуда, прямо из воздуха вышла дама в черном и, проходя мимо гитары, подняла ее с дороги. Через несколько шагов дама опять растворилась в воздухе.

"Плющит как удава на конопляном поле," - подумала я, с подозрением взглянув на сигарету. Да нет, в общем, обыкновенное "Marlboro". Я с интересом стала ждать продолжения.

Следом за первой дамой из воздуха вышла вторая, в белом, и, повторив путь первой, положила на то же самое место гитару с декой из светлого дерева. С плеч дамы в белом слетел шелковый шарф и, коснувшись гитары, исчез вместе с инструментом, а на его месте появилось старинное кресло с коричневой, местами потертой, кожаной обивкой, в котором сидела первая дама в черном. Она погрозила мне пальцем и улыбнулась, обернувшись черным котом, который в свою очередь спрыгнул с кресла и, так и не коснувшись земли, растворился в воздухе.

В кресле возник букет желтых роз и белый шарф. Ветер сдернул шарф с кресла и унес его в поле. А вместо букета появился молодой светловолосый мужчина с невероятно яркими зелеными глазами. Он был одет в костюм кремового цвета и держал в руках изящную трость.

Hа время превращения прекратились. Молодой человек не вставая поклонился и улыбнулся, сверкнув идеальной белизной зубов.

- Замерзла? - поинтересовался он.

- Ага, - откликнулась я, бросив окурок на покрытие трассы, который немедленно превратился в нахохлившегося воробья и улетел.

- Чего ж ты зимой пошла на трассу, да еще и в этом направлении?

- Вот и я теперь сижу и думаю: действительно, на фига?

Молодой человек засмеялся. Он поднял трость и нарисовал ей в воздухе огненный круг.

- И солнца нет с самого утра, - пожаловалась я. - И машин тоже...

- Так эту трассу уже лет десять не используют. Есть более удобная, новая. Hа юге.

- И длинная, - добавила я. - Она в два раза длиннее, а мне быстрее надо.

- И что ты выиграла?

Молодой человек исчез, плавно превратившись в хрустальную вазу, которая свалилась с кресла и разбилась вдребезги. Осколки вместе со снежинками унесла поземка.

Hекоторое время кресло пустовало, пока в нем не появилась кутающаяся в плед и протягивающая руки к невидимому огню дама в белом. Она превратилась в огромного черного дога, сбежавшего в никуда.