CalibreSourceFile_562edfc04d50d

— Я люблю тебя, — прошептала Эмили.

Он вздохнул. Его теплое дыхание обдало ей живот.

— Я люблю тебя, — прошептал он в ответ.

Ах, если бы это было правдой! Но она обнимала мечту. Да, мечта переплелась с реальностью. Руки его действительно ласкали ее, губы целовали живот, опускаясь все ниже, ниже…

Она вцепилась в простыню. Боже! Никогда, даже в самых безумных мечтах, не могла она вообразить столь интимного поцелуя.

Она выгнулась навстречу ему. Ее мечты и сравниться не могли с моментом волшебства, которое этот мужчина сотворил для нее. Она приподняла бедра, отдавая ему все, чем обладала.

Он поднялся над ней, обнял ее. Прижался к ее влажной плоти.

— Скажи, что любишь меня.

— Я люблю тебя.

Он закрыл глаза.

— Повтори.

— Я люблю тебя.

Он коснулся пальцами влажных завитков, среди которых прятался тугой бутон чувственности.

— Скажи это, когда я буду входить в тебя.

— Я люблю тебя. — Он входил все глубже и глубже. Что он подумает, когда поймет, что она девственница? Ведь он уверен, что она его жена. Но Эмили прогнала эту мысль и снова прошептала: — Я люблю тебя.

— Ты моя прекрасная тигрица. — Он двигался медленно, словно понимая, что она еще не знала мужчины. Он целовал ее, то всовывая ей в рот язык, то вынимая его, и этот ритм гипнотизировал, являясь зеркальным отражением движений его плоти внутри ее.

Она почувствовала мгновенную боль, когда он прорвал девственную плеву, и тут же пришло наслаждение.

Она никогда не испытает ничего подобного с другим мужчиной. Наконец-то осуществилась ее мечта.

Она двигалась вместе с ним и наперекор ему, целовала его, ощущая, как на него накатила волна наслаждения. Он приподнял голову и посмотрел на нее. Огонь сверкал в глубине его прекрасных глаз. Наслаждение его росло, заполняя ее. Она содрогнулась всем телом, прильнула к нему и приняла его в этом чудесном освобождении.

— Эмили! — Он рванулся, прижал ее к себе и излил в нее семя.

Возможно, все это иллюзия. Обман. Ведь он потерял память. Но неизвестно, когда она вернется к нему. А пока можно об этом не думать. Сейчас они оба счастливы.

Она коснулась его шеи кончиком языка, ощутила соленый вкус пота. Он был реален. А это самое главное.

Он приподнялся на локте, заглянул ей в глаза. Она затаила дыхание. Станет ли он расспрашивать ее прямо сейчас, почему у них до этого не было близости, если они женаты.

— Я люблю тебя, Эм. — Он отвел влажную прядь волос с ее щеки. — Обещай, что никогда не усомнишься в моей любви. Что бы ни случилось.

Голос его прозвучал резко, в нем слышались нотки отчаяния. И она поняла, что это не имеет никакого отношения к ее девственности.

Он коснулся ладонью ее щеки.

— Обещай, что никогда не усомнишься в моей любви, — повторил он.

Должно быть, он в замешательстве из-за потери памяти, подумала Эмили. Других причин для отчаяния нет.

— Обещай, — прошептал он, прижав ладонь к ее щеке. — Обещай, что всегда будешь помнить то, что между нами произошло, и то, как сильно я тебя люблю.

От этих слов повеяло холодом, Эмили охватило предчувствие надвигающейся беды.

— Это все из-за потери памяти, любимый. Это-то тебя и сбивает с толку, потому ты так напряжен и встревожен.

Мускул задергался у него на щеке, челюсти сжались.

— Обещай мне.

Ей стало страшно.

— Обещаю.

— Я искал тебя всю жизнь. — Он порывисто вздохнул. — И не хочу тебя терять.

— Ты меня не потеряешь. — Она не станет думать о том, что случится, если к нему вернется память. Она запустила пальцы в кольца волос у него на затылке, и ей передались его отчаяние и страх. — Обними меня, любимый.

Он прижал ее к себе, уткнулся лицом ей в шею. Она прильнула к нему и почувствовала, как он напрягся.

— Я хочу тебя. — Он поцеловал ее, коснулся пальцами ее груди. Его прикосновение показалось ей легким ветерком, тихо пролетевшим над угольями разгорающейся страсти. — Я не могу тобой насытиться.

— Так возьми меня. — Она провела ладонью по его спине.

— Я буду любить тебя, пока жив. — Он крепко обнял ее.

Лунный свет заливал постель, путался в темно-рыжих кудрях, разметавшихся по его груди. Она шевельнулась во сне, потерлась щекой о его плечо и улеглась поудобнее, положив руку ему на грудь, а ногу закинув ему на живот, — словно боялась, как бы он не ускользнул от нее в ночи.

Как часто он мечтал о том, чтобы вот так обнимать ее. Только в его мечтах между ними не стояла стена лжи. В мечтах не было обмана, грозившего навеки разлучить их. В мечтах она любила его таким, какой он есть, а не таким, каким он желал бы быть.

— Я не хочу потерять тебя, — прошептал он, прижимаясь губами к ее лбу. И все же он понимал, что эти моменты близости — единственное, что они смогут урвать у жизни.

Будущее нельзя построить на лжи. А правды он сказать ей не может. Не может сказать, что сегодня ночью забрался в кабинет ее отца и просматривал бумаги в поисках доказательств причастности Мейтленда к преступной деятельности. Не может сказать, что обнаружил в этих бумагах.

Он сделал глубокий вдох, пытаясь избавиться от стеснения в груди. Он проник в этот дом для того, чтобы найти предателя. А нашел женщину, с которой хотел бы прожить до конца дней. И в глубине души понимал, что потеряет ее.

Глава 18

— С вами все в порядке, сэр? — Дигби свалил целую груду полотенец на мраморную скамью возле бассейна. — Вид у вас неважнецкий.

Саймон откинул голову на бортик бассейна. Горячая вода залила грудь.

— Я устал, вот и все. Удалось тебе встретиться с твоим дружком-контрабандистом вчера вечером?

— Да, сэр. Ну, сказал я ему, что знаю одного человека, который хотел бы вести дела с этим его капитаном. — Дигби стянул ливрейный камзол из плотной синей шерсти, кинул на скамейку. — Он все делал вид, будто ему это безразлично, но я заметил, как загорелись у него глаза при упоминании о легких заработках. Он обещал узнать, не хочет ли кто-нибудь из контрабандистов взять нового клиента.

— Отлично. Теперь надо ждать, пока он заглотнет наживку.

— Надеюсь, что не вы попадетесь на крючок.

Саймон улыбнулся:

— Я сумею постоять за себя, Дигби.

— Сумеете, сэр, кто бы сомневался, — в честной борьбе. Но вдруг они прознают, что у вас на уме? Тогда вас убьют, вы и опомниться не успеете.

— Ценю твою заботливость, Дигби. Но поверь, ничего плохого со мной не случится.

— Есть, сэр. — Дигби вытер лоб тыльной стороной ладони. — А как у вас успехи? Сумели заглянуть в личные бумаги Мейтленда?

Саймон сжал руки в кулаки.

— Да.

Дигби внимательно посмотрел сквозь пар на Саймона, и кустистые брови старшины хмуро сдвинулись над кривым носом.

— Нашли что-нибудь?

— Письма от Рамиреса. Похоже, господин Рамирес чрезвычайно доволен качеством мейтлендовского сахара.

— А вы не думаете, что это какой-то другой Рамирес?

— И оба Рамиреса проживают в Танжере? И оба ведут дела с «Мейтленд энтерпрайзиз»?

Дигби стянул свой белый паричок и медленно провел ладонью по влажным волосам.

— Плохо дело.

Саймон глубоко вздохнул.

— Хуже не бывает.

— Но если Мейтленд действительно якшается с агентом Наполеона, зачем бы он стал хранить письма от этого агента у себя в столе?

Пар собирался под сводчатой крышей, слезами капал вниз.

— Возможно, кое-кто пытается запутать след.

— Больше ничего не нашли?

Саймон смотрел вверх сквозь пар и думал совсем о других письмах, обнаружившихся в столе Мейтленда, — письмах от Рэндольфа Сент-Джеймса о свинцовых рудниках в Дартмуре. Из писем явствовало, что примерно десять месяцев назад Мейтленд вывел свои активы из этого коммерческого предприятия, что привело к краху последнего, по мнению Рэндольфа Сент-Джеймса. Это было очень типично для отца Саймона — винить в своих неудачах других. Еще типичнее было дать волю своему гневу. Гнев — лучший союзник мстительного человека.