Догоняя Птицу (СИ)

Неподалеку от них жгли костер. Кто-то играл на гитаре, несколько молодых голосов дружно подпевали: "Все идет по плану..." И "ну" в конце припева взлетало в темнеющее небо вместе с веселыми искорками и отблесками огня.

В отдалении на длинном и широком пляже виднелись другие костры, бряцали другие гитары и пелись другие песни.

Наступала ночь. Видны были только звезды в небе, в море - лунная дорожка, а на берегу - костры. Громада простора дышала в лицо жаром, как будто перед ними была не вода, а разогретые за день камни.

-Начала с Симеиза, - продолжала Русалка. - Потом Форос, Фиолент, Балаклава. Южное побережье. А потом кто-то сказал, что тебя видели на востоке, и я понеслась в Лисью бухту - помнишь, мы про нее говорили? Вот я и подумала... Но ты оттуда уже съехала... И вот теперь Рыбачье, и ты здесь.

-Зачем же было так настойчиво искать? - улыбнулась женщина в шортах.

-Как будто ты убегаешь от меня, - продолжала Русалка, словно не расслышав вопрос. - А я за тобой гоняюсь. А я, между прочим, придумала, как быть дальше. И искала тебя, чтобы об это сказать.

-Дальше? - удивилась женщина в шортах.- Ты думаешь о том, что будет дальше?

Она произнесла это машинально, с трудом покидая мир тревог и воспоминаний.

- А ты - нет?

-Я - нет. Для меня дальше - это завтра. Максимум - июнь. О конце каждого месяца я думаю, как правило, в двадцатых числах, - она засмеялась низким грудным смехом. - Во всяком случае, до конца июня поживу здесь, на берегу - это я точно могу сказать. Почти точно.

-А потом?

-Потом не знаю.

-Так вот: я знаю, - деловито продолжала Русалка с ударением на слове "я", как будто своей интонацией и словами женщина в шортах подала ей надежду. Деловитость была не слишком уместна в их разговоре, Русалка это чувствовала, но уже не могла держать себя в руках.

-И что же ты знаешь?

-Мы уедем отсюда раньше июня. Вместе, - продолжала Русалка.

Низкий, хрипловатый голос женщины в шортах соответствовал этому вечеру, и морю с бегущими бликами, и золотому сиянию вдали, и таинственной тьме там, где заканчивалась прибрежная галька и начинались пологие, но совершенно пустынные и дикие холмы Восточного Крыма.

А поспешные скачущие слова Русалки, почти не имеющие веса, и ее напряженный молодой голос оставляли в темном воздухе светлые спирали. Русалка догадывалась, что ни своим появлением, ни энергичными интонациями не попадает в тон медлительности, которая существовала здесь до нее.

- Я получила перевод из Москвы, - продолжала она, - у меня теперь есть деньги. Этого хватит, чтобы уехать отсюда - по-человечески, спокойно, в купе. Мы можем уйти прямо сейчас: застопим машину, доедем до Симферополя и возьмем билеты на поезд. И потом. Помнишь, я рассказывала про родителей, что они никогда не поймут и все такое. Но я тогда не сообразила, что мы сможем жить на даче. Это всего тридцать километров от Москвы! Я уже договорилась с ними. Я им звонила. Что они уступят мне дачу. Целый дом с туалетом и горячей водой. У тебя будет своя мастерская...

Русалка говорила быстро, словно боясь, что женщина в шортах ее перебьет и не поймет все так просто и сразу, как было сейчас необходимо. Или кто-нибудь посторонний, устав сидеть у костра, подойдет к ним и разрушит маленькую общую жизнь, которую Русалка предлагала вместе со своей жизнью.

-Мне нужно было до всего дойти самой. Договориться с родителями насчет дачи. Может, это даже лучше, что мы так долго не виделись. И главное...

-Что главное? - осторожно спросила женщина в шортах.

-Главное, я сама за этот месяц поняла, что не могу без тебя...

Она умолкла, уступая место женщине. Сейчас была ее очередь говорить, но она молчала, и пауза разрасталась, а время, наоборот, сгустилось и замерло.

Женщина в шортах чего-то опасалась. А может, вечер у моря крепко держал ее в плену тишины и покоя, которые она не хотела разрушать словами.

-Курить есть? - спросила она, кашлянув.

-Конечно, - Русалка встрепенулась и вытащила из сумки пачку сигарет. - Это тебе, я для тебя привезла. Ты же в курсе, я не курю.

-Ты странно рассуждаешь, - начала женщина, жадно затягиваясь и выдыхая дым, который казался светлее воздуха. - Как будто фильмов насмотрелась.

-Аня, - сказала Русалка, и женщина в шортах испугалась, что она вот-вот заплачет. - При чем тут фильмы? Просто за месяц мне стало ясно, что проблемы только в нас самих. В нас, понимаешь? В нашей трусости, в нерешительности.

Она помолчала, словно размышляя, годится ли это мгновение для признаний.

Женщина засмеялась глубоким булькающим смехом, от которого тело ее качнулось.

-Ты еще ребенок. Зачем уродовать жизнь?

-Уродовать? - переспросила Русалка.

-А как еще назвать то, что ты замыслила? Загромождать жизнь посторонним человеком - это не есть хорошо. И потом... ты же знаешь мои привычки...

-Я помогу тебе избавиться от этих привычек! - запальчиво возразила Русалка.

-В том-то и дело, что мне самой совсем не хочется от них избавляться, а в этом корень любой зависимости. Тебе не хочется избавляться от меня, мне - от них, - возразила женщина в шортах.

Разговор устремился совсем не в то русло, которое наметила Русалка. Но ей было так хорошо сидеть на гальке, все еще теплой после солнца, и разговаривать с человеком, которого она так упорно разыскивала и еще сегодня утром не верила, что когда-нибудь найдет, что слова, казалось, до нее не доходили.

Ей хотелось ворошить теплые, жесткие волосы женщины в шортах, выбритые по-панковски над ушами, или до ночи бродить с ней вдоль берега, рассказывая о том, как она странствовала весь этот месяц, каких повстречала людей и каким нестерпимым было ее одиночество даже в самых веселых и шумных компаниях, а потом до утренних сумерек сидеть у костра - только не общего, а их собственного, ее и Ани. "Аня" - свежая наколка красовалась у нее на запястье, она сделала ее от отчаяния и отвращения к себе самой, зло и безжалостно - так собака вгрызается в замерзшую лапу, чтобы вытащить зубами льдинки.

Но у женщины в шортах были другие планы: она нетерпеливо посматривала на костер, вокруг которого царило оживление. От судьбы она ждала очень немногого, но не могла обойтись без хаотичного биения жизни, без неожиданной близости с еще недавно незнакомыми людьми, без аморфного облака, маячившего на горизонте вместо планов на будущее и грозившего бедами; она догадывалась, что проживет недолго и тем более не собиралась обременять себя посторонним юным существом, а заодно обременять это существо собой.

-Я все продумала, - говорила Русалка. - Утром буду готовить тебе завтрак, варить крепкий кофе, как ты любишь, потом - университет, работа, а возвращаться буду с продуктами и деньгами. С продуктами и деньгами, - как бы ненароком повторила она. - Разве не о такой жизни ты мечтала? - воскликнула она так громко, что какой-то парень у костра обернулся и посмотрел на них.

-Не кричи, пожалуйста, - спокойно ответила женщина в шортах.

-Ты не понимаешь: это невозможно, - продолжала она, прикуривая еще одну сигарету. - Сколько ты проживешь со мной так, как ты себе напридумывала, прежде чем меня возненавидишь? Полгода, месяц? А может, меньше? Ты привыкла жить мечтами, а я перестала мечтать вечность назад. К тому же - я много раз тебе говорила - зимовать я привыкла в Киеве, в Москве для меня слишком жесткий климат.

Они смолкли, глядя вдаль, где весь свет мира собрался в одну тонкую золотую полоску, которая обозначала слияние неба и моря. В черноте почти неразличимых гор замигал маяк. Что-то протяжно загудело и смолкло. Было душно, от воды пахло цветами - Русалка подумала, что ночью будет гроза, и ей еще больше захотелось побыстрее покинуть это место. В темноте унылый берег становился таинственным миром, полным чудес и превращений, но утром - она знала - глухие покровы тайны будут сорваны, и лица предстанут опухшими после пьянки, галька - запакощенной, вода - мутной, а чуть поодаль откроется убогий вид на заброшенное кафе, которым большинство обитателей палаток пользовалось, как общественным сортиром. Месяц, прожитый у моря, месяц скитаний и поисков, не обещавших удачи, оставил в ней только усталость и стойкую неприязнь к этому полуострову, где человек теряет и себя, и другого быстро и необратимо. А женщина в шортах была так спокойна, так холодна, что у Русалки не хватало сил на нее злиться. Это было равнодушие природы: тихого плеска волн о берег и беспечных голосов у костра.