Книга Мирдада (СИ)

И в этот миг раздался рёв с другого брега. И он увидел, как люди упали ниц, закрыв глаза руками, и головы склонили. Образовалось два ряда, меж которых проход остался узкий. Тот мужчина один стоял среди прохода, не зная, убежать куда, что делать.

Взглянув туда, откуда нёсся рёв, увидел он быка, что пламя изрыгал, и дым, и пепел, и приближался этот бык к нему. Всё ближе бык, и хочет мужчина убежать, но не может, к земле прирос он будто, и уверен, что это уж - конец.

Когда же бык приблизился, грудь опалив ему дыханьем, случилось чудо: герой наш в воздух поднялся. А бык внизу всё жарче огнём палил, мужчина ж поднимался всё выше, задыхался он в дыму, но был уверен - ни огонь, ни дым не повредят ему. И через реку перелетел он.

Что же, оглянувшись, он увидал? Что бык пускает стрелы и целится в него. Он даже слышал свист их, и слышал треск одежды, пробитой остриём, но ни одна не ранила его. И вскоре бык, толпа, река исчезли, в тумане растворились, он же летел дальше.

Он пролетал над мёртвыми полями, сухими, каменистыми, где почва навеки солнцем выжжена. И вскоре на скале он приземлился. Кругом всё голо, нету ни травинки, ни ящерки, ни муравья. Он знал теперь: лежит его дорога к вершине той скалы.

Глаза его блуждали по камням, ища средь них дороги безопасной, но всё, что взор его мог обнаружить, - лишь узкая, извилистая тропка. Она вела к вершине, но лишь бараны да горные козлы по ней прошли бы, а не человек. Однако путь другой ему судьба, как видно, не укажет. И он пошёл по ней.

Однако он шагов не сделал сотни, как слева дорога показалась, широкая и ровная. Уж хотел свернуть он на неё - дорога вдруг стала многолюдною толпой. С трудом вверх поднималась половина людей тех, а другая катилась вниз. И было то зрелище так дико, так нелепо: как будто насмехаясь друг над другом, они тащились вверх, чтобы оттуда скатиться кубарем, крича при этом и издавая стоны.

Понаблюдав за поведеньем тех людей, он решил: должно быть, где-то в горах стоит приют умалишённых, и те, кто вниз катился, несомненно, оттуда убежавшие больные. И он продолжил путь свой по тропинке, то тут, то там о кочки спотыкаясь иль попадая в ямки, но всё же поднимаясь выше. А толпа редела, затем иссякла, и дорога теперь была пустой. И вновь герой наш один, как перст, на горе. Нет никого, чтоб указать дорогу, и некому помочь воспрянуть духом, и силы поддержать, что убывали, лишь надежда на то, что он когда-нибудь достигнет вершины, ещё теплилась в душе.

И он шагал всё выше, повсюду оставляя кровавый след. И наконец, когда, изнеможённый, готов упасть он был, вдруг лужайка показалась. Он в восторге смотрел перед собой. Травою мягкой и нежною лужайка та покрыта, а в воздухе разлиты ароматы цветов чудесных. Тут путник почувствовал, что силы его покидают. Он опустился на землю, и сон его сморил.

Проснулся от того, что чьи-то руки его коснулись, и раздался голос: "Восстань, путник! Уж видна вершина. Весна тебя заждалась".

Тот голос и рука принадлежали деве, Божьему созданью. Её одежды белые сияли. И путнику она протягивала руку, и он с земли поднялся, усталости как будто не бывало, и тело сил - полно. Узрел вершину и ощутил он аромат Весны. Он сделал шаг, и проснулся.

Что ж Майкайону оставалось делать, когда он обнаружил, что лежит в постели, и вокруг - всё те же стены, а образ девы той ещё хранится под веками его, и помнит сердце ту свежесть лучезарную вершины?

Майкайон: Но этот сон приснился мне. Это - мой сон. Это я видел ту девушку и ту вершину. Теперь их образы преследуют меня и не дают мне покоя. Я стал чужим себе. Из-за него Майкайон больше не узнаёт Майкайона.

Но сон приснился мне вскоре после того, как тебя увели в Бетарскую тюрьму. Как же ты мог рассказать его во всех подробностях? Что ты - за человек, для которого даже сны людские - как открытая книга?

Ах, какая свобода - там, на вершине! Как прекрасна - та девушка! И как тускло и невзрачно - всё остальное в сравнении с ними! Моя душа покинула меня ради них. И только в тот день, когда ты вернулся к нам, и я увидел тебя, моя душа воссоединилась со мной, и ощутил я себя сильным и спокойным. Но потом то видение снова посетило меня и увело от меня, будто на невидимом аркане.

Спаси меня, мой Великий Брат! Я изнываю от тоски по тому видению.

МИРДАД: Не ведаешь, о чём ты просишь, Майкайон. От своего спасителя ты хочешь ли спастись?

Майкайон: Я хотел бы, чтоб прекратилась пытка - чувствовать себя бездомным в таком родном и уютном мире. Я хотел бы оказаться на той вершине, вместе с той девушкой.

МИРДАД: Возрадуйся же, сердце твоё - чисто и тронуто Великой Ностальгией, а это - знак, что ты отыщешь страну свою и дом, и на вершине с той девушкой пребудешь.

Абимар: Умоляем тебя, расскажи нам ещё о Ностальгии. Как сможем мы её узнать?

Глава 31

МИРДАД: Великая Ностальгия - подобна призрачным туманам. Из сердца изливаясь, она с тем сердцем вместе утекает, как тот туман, что на море спустился, скрывает вместе с морем берега.

Туман, лишая ясности виденья, всё превратит в туман. И Ностальгия лишает сердце чувств, собой заполнив. На вид она - бесцельна, бесформенна, слепа, как тот туман. Но как туман, что - полон форм неясных, она - видна и цель её - ясна.

И схожа - Ностальгия с лихорадкой. Как лихорадка, вспыхивая в теле, лишает тело сил и вместе с тем сжигает яды, что его терзают, и Ностальгия, зарождаясь в сердечной ране, истощает это сердце, но поглощает тщетность, суету и все излишки.

Она - как вор. Ведь вор тайком, украдкой лишает жертву груза, владельца заставляя сожалеть о нём. Она, прокравшись в сердце, ношу его тайком уносит, оставляя его о том жалеть, и сердце - неутешно, и тяжело - ему от лёгкости такой.

Широк и зелен - берег, где женщины, мужчины поют, танцуют, трудятся иль плачут, дни проводя свои. Но грозен - огнедышащий их Бык, что падать ниц их вечно заставляет, и песни запихнуть им в горло хочет, и склеивает веки их слезами.

И широка, и глубока - река та, что к берегу другому не пускает. И ни один из них не может реку эту преодолеть, ни вплавь и ни на лодке. И лишь немного есть таких, что в мыслях осмелятся туда переместиться. Почти же все желают оставаться на этом берегу, где есть возможность крутить любимые колёса Времени.

У человека с Ностальгией в сердце нет Времени, нет колеса. И в мире, спешащем, вечно занятом делами, страдающем от времени нехватки, лишь у него нет дела, и никуда он не спешит. Среди народов разных, одетых в многоцветные одежды, на разных говорящих языках, с обычаями разными, себя он видит голым, немым и неуклюжим. И не умеет с ними он смеяться, и слёзы их делить не может. Они же получают наслажденье, едят и пьют вокруг него. Но он не ест, не пьёт, ведь вкус ярчайший будет ему пресным.

И все вокруг встречаются друг с другом иль поисками заняты дру зей, а он один, как перст, бредё т по жизни, один он спит, один мечтает, один он видит сны. И все вокруг - мудры и знают тайны, а он один - неискушё н и глуп. У всех есть место на Земле родное, и каждый прославляет свой очаг, а у него нет места, о котором он мог бы песни петь и о котором сказать бы мог, то - Родина моя. Ведь взгляд его сердечный на брег другой направлен.

Сомнамбулой он кажется в том мире, который будто бодрствует. Он - увлечён виденьем, которое никто из тех, кто рядом, не может ни увидеть, ни сердцем ощутить. Они к нему относятся с презреньем, плечами жмут, и тычут они в него, смеясь. Но если их бог, тот Бык, огнём вокруг палящий, на сцену вдруг опустится с небес, тогда все те, что прежде так надменно плечами пожимали, покорно на колени упадут, а он, чужак им, над ними воспарит на крыльях Веры и к берегу другому улетит, к подножию вершины.