Fight Club, или Как просто быть хомячком

Зоофилы эти – из числа тех, что сами не преминут ежедневно сожрать хороший кусок мяса или птицы, но при этом страстно борющихся за «права животных». Всех подобных кадров ставлю в известность: мясо, которое вы с таким удовольствием жрете – это трупные ткани, вырезанные из туши мертвого животного. А суп, который вы из этого мяса варите и тоже жрете – это трупная вытяжка. Садясь за стол, помните о том, что вы жрете несвежий труп. Приятного аппетита, борцы за зверское счастье!

В общем, бегали зоофилы по Москве и приставали к гражданам с вопросами: как вы думаете, нужна ли нам в России коррида или таки не нужна? Граждане недоуменно жали плечами – как и по куче других вопросов, никто у нас ничего толком ответить не может. Одни говорят – тащите скорее, уже давно пора! Другие – а на фиг она вообще нужна, если мясокомбинат и так работает круглосуточно? А я про себя думал: да на кой черт нам это надо? Тут и так вся жизнь – сплошная коррида! Что ни день – то бой быков. Хотя я бы с удовольствием пошел на это мероприятие посмотреть: ведь наверняка очень интересно. Люблю, когда быков валят. И желательно – чтобы побольше.

Что же касательно безжалостного забоя несчастного животного – не согласен в принципе. Быку дают возможность сражаться как настоящему джигиту, без дураков – бодай всех подряд! Ставь публику на рога! И помирает бык в бою, а не на скотобойне – тоже как положено джигиту. Все равно ведь потом люди сожрут, при любом раскладе. Так что лучше все-таки помереть как джигиту, поддевая на рога наглых человечишек и с веселым хрустом прыгая по их черепам. Как джигиту, а не откинуть копыта в вонючем загоне на мясокомбинате от немытых лап пьяного бойца скота. Впрочем, сам я, конечно, не бык, и авторитетно рассуждать о бычьих предпочтениях, понятно, не могу. Но, тем не менее, считаю что любой нормальный бык-джигит думает именно так.

Но наш парень по фамилии Нортон был совсем не псих. Точнее – псих, но не совсем. Почему псих? Да потому что примерно 90% людей в той или иной степени малость – тово. Если не сказать хуже. Но я не про это. В частности, там предлагали делать такое упражнение: представить во всех подробностях, что ты спускаешься в пещеру. Опыт показывает, что если у тебя в башке тараканы, то картины будут видеться до крайности нехорошие. Настолько нехорошие, что отдельных можно начинать лечить прямо тут, не снимая со стула. И чем интенсивнее, тем лучше. Ну, у этого кадра все было относительно благополучно. Пещера Нортона была очень холодной, вся покрыта толстым слоем льда. А навстречу ему выскочил пингвин. Это, как говорится, был знак. Но к чему – я не въехал. Пингвин что-то сказал, но в нашем идиотском «дубляже» смысл сказанного от меня ускользнул.

Но суть всего происходящего была крайне проста: человек был очень одинок. И вот как-то в очередной раз перемещаясь по делам службы, Нортон познакомился в самолете с неким Тайлером, Тайлером Дёрденом (в исполнении Питта). Тот представился продавцом мыла. И наш герой на него малость запал – уж больно необычным показался ему самолетный знакомый.

Дальше сюжет обретает новый разворот: квартира Нортона взрывается и он вынуждено встречается с Тайлером – ну, вроде как просто поболтать, а вроде как и попроситься на ночлег. Тайлер бодро излагает свои взгляды на жизнь, состоящие из прописных, в общем-то, истин. А заодно дает Нортону ряд советов о том, как следует обустраивать личный быт. Нортон внимает с огромным интересом, для него все это такое новое, что просто нет слов. По пути домой Тайлер предлагает Нортону дать разок ему (Тайлеру) в рыло. Нортон сперва поломался, вроде как неудобняк без причины бить человека, который тебе симпатичен. Но потом собрался с силами и вмазал Тайлеру в ухо. Тайлер немного постонал (в ухо – это вам не шутки), а потом заехал Нортону в живот. Тот тоже постонал, потом они немного помутузили друг друга и отправились спать.

С этого момента начинается самое, на мой взгляд, главное. Тайлер проводит Нортону усиленный курс «философской терапии». Нортон его слушает разинув рот, стремительно поглощая прописные истины типа «свобода есть утрата всяких надежд» и прочее. Попутно законопослушный Нортон с восторгом наблюдает за тем, как вольно и без комплексов живет просветленный, не отягощенный мещанскими предрассудками Тайлер.

Часть своего времени Тайлер посвящает работе киномехаником. В свободную минуту вставляет в диснеевские мультики порнографию – двадцать пятым кадром. Никто ничего не понимает, но взрослые дяденьки и тетеньки в зале заинтересованно переглядываются, а детишки плачут. Откуда малолетняя девочка может знать как выглядит эрегированный болт и почему при виде его плачет? Учитывая то, что на Западе народ как правило живет отдельно и не любит сбиваться в коммунальные квартиры, девочка могла видеть его (болт) только у родного заботливого папы. Инцест с малолетними там распространен будь здоров, нам такое при нашей нищете и скученности пока что не снилось (есть, есть еще куда свободам расти!). В свободное от глумления над мультиками время Тайлер работает официантом в ресторане, где постоянно цинично ссыт в супы и гадит в паштеты, а потом скармливает это клиентам.

Всю сознательную жизнь я испытываю стойкое отвращение к предприятиям общепита. В моем разумении всегда лучше и приятнее сперва зарулить на рынок, затариться, потом придти домой (можно даже не к себе), лично приготовить то, что тебе нравится, и лично сожрать – глядя на лица приятных тебе людей и слушаю приятную для тебя музыку. Как говорится «не стесняя себя соседством швали, рвани и ворья» (с) братья Стругацкие. Смотреть на недовольные рожи халдеев, для которых ты – очередное назойливое насекомое, от которого надо поскорее отделаться с максимальной для себя выгодой, мне противно. Халдей – это не оскорбление, это констатация видового признака. Ну, примерно так же как мент или прапорщик. Думать же о том, плюнули тебе в суп или нет по той простой причине, что им твоя рожа не понравилась – тоже неинтересно. Это как в «Казино», где два полицейских подъезжают к Макдоналдзу разжиться на халяву парой гамбургеров, а добрый итальянец им в гамбургеры сперва ото всей души харкает, а потом с широкой улыбкой отдает: ешьте, дорогие мои!