Она уходит по-английски (СИ)

- Ты не обращай на нее внимания. Два раза замужем была. Родила вот меня, с детства больного и хилого. Когда я был маленьким, она встретила одного мужика и стала изменять отцу. Они встречались около двух лет, потом он исчез, прихватив с собой все ее накопления и деньги от проданной квартиры. Вот и озлобилась совсем.

- Что-то тут у всех женщин прямо не жизнь, а драма, - почесав живот, сказал я.

- С отцом вскоре развелась, - продолжил Валера. - Это был последний гвоздь в ее личной жизни, который забил крышку. Молодость и красота тела ушла. Осталось лишь разбитое сердце, десяток морщин, да болезненный сын. Когда я начал болеть все чаще, мои почки и сердце лихорадило, за мной потребовался постоянный уход. Она вышла на пенсию и посвятила свою жизнь мне, так как больше было некому.

- А ваша дочь и любовница, что навещали вас?

- Мать о них ничего не знает. Они приходят по выходным вечером, когда никого нет. С дочерью я сам только лишь недавно начал сближаться. А о моем романе с Екатериной Валерьевной ей лучше не знать. Закатит такой скандал. Боится, что я на ком-нибудь и останусь лежать.

- Представляете, какая бы для нее радость была, если бы она узнала, что является бабушкой?

- Не думаю. Она не любит детей. Меня она родила поздно и то больного. Я пил, гулял в молодости. Был предоставлен сам себе. Она занималась личной жизнью и работой. А как ее этот мужик на деньги кинул, так она вообще закрылась в себе и обиделась на весь мир. Сама пить стала. Как ее еще с работы не выгнали. Так что лучше ей ничего не знать. Сейчас пытается грехи замолить, да выглядит неубедительно.

- Да какие грехи? Это же мать.

- Такие. Мужа своего больного она бросила давным-давно. Еще по молодости. Может, и я такой чахоточный родился потому. Господь, наверное, наказал.

- Это какого мужа?

- Да... Ошибка молодости, как она любила повторять. Штамп в паспорте, не больше.

- А что с мужем- то случилось?

- Я точно не знаю. Она всегда туманно об этом говорила. Урывками. Что-то я подслушивал, когда к нам ее подруги приходили старые, что-то и от самой нее узнавал. Вроде как он резко заболел. Сердце. А она поняла перспективы и сбежала с кем-то. Это еще было до моего рождения. В общем, тайна покрытая мраком.

- Да уж. Если это так, то, конечно, поступок некрасивый, может быть, даже и грешный, хотя я в этом мало что понимаю.

- Это от человека зависит. Вот ты простил бы своей жене такое?

- Сложно сказать. Во-первых, моя жена вряд ли со мной так бы поступила. Мы друг друга любим. Во-вторых, даже не знаю.

- Любит, не любит. Любовь, как каша овсяная. Бывает вкусная и без комочков, а бывает холодная, слипшаяся в один комок, вон как эта.

Он указал на тарелку с недоеденной кашей.

- Это точно. Бывает.

Я лежал и, рассматривая потолок, обдумывал все вышесказанное. Что-то опять у меня свербило в голове. Мысли так и бегали, но в единую картину не складывались. Волновала абсурдность всей этой ситуации. Я свалился с приступом, очнулся тут. Выслушиваю душещипательные истории трех женщин и одного мужика, который для них не пустое место в этой жизни, а сам я как будто в стороне всего происходящего. Как будто так и надо. Зачем мне вообще знать об их жизни?

Какая-то лампочка внутри мигала красным светом. Что-то кричало, но не могло докричаться. Что-то очень важное.

Мои мысли прервал голос пожилого человека, обращавшегося ко мне. Это был доктор. Очень дряхлый доктор. С козлиной бородкой.

- Добрый день, Максим. Меня зовут Роберт Васильевич. Я врач этой славной больницы. Как вы себя чувствуете?

- Добрый день, доктор. Хорошо себя чувствую. Лучше, чем раньше.

Он улыбнулся.

- Славно. Давайте-ка я вас послушаю.

Он достал из правого кармана халата стетоскоп. Постучал об него пальцем и прислонил к моей груди. Где-то с минуту слушал. Потом вновь заговорил:

- Очень хорошо. Вы пьете таблеточки, что приносит медсестра?

- Пью. Точнее, сегодня первый раз выпил.

- Славно. Ну все, отдыхайте. Постельный режим.

- Роберт Васильевич, скажите, как долго мне еще тут быть? Мои родные знают, что со мной случилось и где я нахожусь? Отсюда невозможно связаться.

- Знают, конечно, молодой человек. Как же им не знать. Мы сразу же сообщили, когда вас привезли. Завтра у вас будет гость. Ваша мама.

- Мама? А жена? Катя не приедет, что ли?

- Этого молодой человек я не знаю. Ваша мама точно приедет.

Он повернулся к Валере, взял его руку и потрогал пульс, потом попросил открыть рот и показать язык. Посмотрел зрачки, пальпировал живот.

- Ну что ж, мои друзья, отдыхайте, набирайтесь сил. Я зайду завтра.

И ушел, больше ничего не сказав.

- Это все лечение? Я ничего не понимаю, Валера. Как они вообще тут лечат? Где процедуры, обследования? Где новые назначения?

- Не волнуйся ты так. Они же поставили тебя на ноги? Поставили. Значит, все идет правильно.

Я почесал затылок.

- Да уж. Завтра если мать приедет, пускай меня забирает отсюда. Хватит тут лежать. Мне работать нужно. Я только недавно новую должность получил.

- Работа никуда не денется, а вот за здоровьем нужно следить.

- Да у меня все лишь навсего была потеря сознания. Переутомление, видимо. Просто отлежаться и все. Чего мне тут еще делать?

- Врачу виднее.

- Да это-то понятно, только этому врачу давно на пенсию пора.

И тут над моей головой зажглась невидимая лампочка. Правда, слабенькая. Ватт на тридцать.

- Роберт Васильевич! Да это же тот самый врач из поликлиники! Я к нему не так давно приходил с визитом. Точно. Ошибки быть не может. Это он. Правда, еще больше постаревший, осунувшийся, сгорбленный, но он. Я тут же перевел взгляд на Валеру. Он читал принесенную матерью газету. Подожди-ка. Лампочка над головой зажглась ярче. Это тот самый таксист, что меня подвозил ночью!

Пот снова меня прошиб. Где я? Куда я попал? Откуда все эти двойники? Врач, таксист этот, Катя. Почему она меня не узнает? Что здесь вообще происходит? Мне стало страшно. Я молча, стараясь не смотреть на Валеру, на ватных ногах сполз с койки и пошел в сторону двери.

- Куда ты, Максим, там сейчас полы будут мыть. Не топчи.

Я его не слушал и не хотел даже оборачиваться. Мне нужно было бежать отсюда. Срочно! И я побежал. Таксист Валера что-то мне вслед прокричал, но я его уже не слышал. Я увидел, как медсестра, она же уборщица, она же буфетчица, она же мать таксиста, она же моя жена отжимала половую тряпку. Я остановился, как вкопанный. Моя жена?! А ведь ее тоже зовут Катя. Екатерина Валерьевна. Она же мать Валеры, она же любовница, она же его дочь?! Что за бред.

Буфетчица посмотрела на меня. Я глотнул накопившуюся слюну и помчался со всех ног, задев ногой ведро.

- У! Шальной! Ты чего делаешь?!

Я добежал до лифта. Ключ. У меня нет ключа. Так. Нужно отдышаться. Я слышал приближающийся голос уборщицы. До поворота ей оставалось пройти всего метров пять. Мама! Тут некуда деться. Тут некуда бежать.

- Ты что укол хочешь, припадочный? - спросила она грозно. - Смотри, я Роберту Васильевичу скажу, он тебя быстро успокоит.

- Извините, я не хотел.

- Не хотел он. Мне теперь целый час пол сушить. Тут и так одна сырость.

Она развернулась и пошла обратно.

Сердце стучало, как бешенное, готовое выпрыгнуть через пищевод. Ноги тряслись. Руки тоже. Я вышел из кабины лифта и прислонился к холодной стене. Спустился на корточки.

- Этого не может быть. Это либо сон, либо бред. Либо у меня опять лихорадка.

Я потрогал лоб. Вроде обычный.

- Может быть, я все себе придумал сам? Может быть, это простые совпадения? Есть лишь один способ это проверить. За прошедшее время я не видел этих трех женщин вместе. Даже двух не видел вместе. Нужно увидеть их вместе. Если они разные женщины, а не одна, то они будут в одно время в одном месте. Иначе никак.

Не может быть, чтобы его мать не оставалась на ночные дежурства. Не может такого быть, чтобы Валере все время удавалось их разводить по разным часам. И еще нужно поговорить с ними наедине по отдельности. Выяснить подробности их жизни и, если я прав, то она будет у них одна и та же.