По ту сторону грусти (СИ)

А Алеся всё равно пропадала. Она звонила, носилась, писала письма, встречалась, спешила, красилась, улыбалась, перекусывала - но днём она жила в режиме ожидания. Ожидала синего бархатного вечера, белизны простыней и заветного числа "23" на часах. Но ждала не наверняка. Очередное свидание оставалось плавающей перспективой.

На этот раз Юрий Владимирович не стал упрекать её за долгое отсутствие. Она постеснялась спросить у него, сколько прошло времени. Прислушалась к ощущениям - недели две. Самое то.

Наверное.

Он достал из ящика стола книги и протянул ей.

Алеся взяла. И ощутила, как тонко вспотели ладони.

- Да, интересный у вас мир...

Вот что сказал председатель - и замолчал, а она замирала и тщетно ловила слюну в пересохшем горле.

- Я даже не знаю, что тебе сказать. Очень диковинный путь развития, у нас я такого не представляю. А тут - логично вроде бы, и не поспоришь, вот это и странно, и интересно, к тому же... Не понимаю...

Он растерянно поправил очки, насупившись, наклонил свою крупную голову. Нет, закономерности он ухватывал, а считал непостижимым что-то иное, более тонкое, что ли.

Алеся осматривалась по сторонам - как можно незаметнее.

- Ну вот веришь или нет, а тут не понимаю: что-то родное в вашем государстве есть, привычное. А по всем ведь меркам - оно фашистское и капиталистическое.

Она хмыкнула:

- Какое там "фашистское", мы не итальянцы.

- Но и не испанцы, - поддел Андропов, и она слегка смутилась: верно, название самой популярной партии подхватили у "синих рубашек".

- А Фаланга не является правящей партией в советском смысле, у нас их много.

- Много - это сколько?

- Пятнадцать.

- Интересно, и сколько из них "живых"? А сколько так просто, для приписки?

- Самые активные - фалангисты, социалисты и либерал-демократы, есть ещё стайки монархистов старого образца, но они своим, особым весом не обладают... Постойте, да вы, никак, плюрализм западного образца отстаиваете?

- А вот этого я не говорил.

Они перекидывались репликами. Всё кружили, как коршуны друг против друга в воздушном танце. И это нисколько не расстраивало - а ведь на самом деле она терпеть не могла подколки, казуистику. Быть может, потому, что быстро утомлялась: изнывала, раздражалась - и проигрывала. Алеся даже на интернет-форумах никогда ничего не комментировала: прочитала, подумала - "Тааак, понятненько..." - и пошла восвояси. Это в том случае, если её вообще заносило на просторы, где плебс изливал свои чувства. У неё было правило: надо не разглагольствовать, а делать. А не можешь делать - сиди молчи. Или подбирайся к месту, где можешь, но не сотрясай при этом воздух.

Ей хотелось надеяться, что это их с Андроповым роднит.

А ещё хотелось верить, что это что-нибудь да значит: то, что на этот раз она оказалась не в кабинете на Лубянке, не на нейтральной территории, а у него в квартире.

- Завязнуть не хочу, всё равно мы сегодня скомкано, по верхам - очень уж много мыслей после чтения... Но вот опять же, любимая твоя проблема!

- Какая?

У неё разбегались глаза от книг. Ясное дело, не все он прочёл, но подавляющую часть. И мало того, ведь не зря ему каждую неделю снаряжают особый чемоданчик с новыми изданиями? К тому и она приложила руку со своей тщательной выжимкой из "Националки".

- Разве у вас в ВКЛ не существует этнических трений? Мне показалось, что у Некрашевича подача несколько идеализированная. У Адамчика уже что-то более беспристрастное. А что по сути? Ну. Ты ж дипломат.

- О да!.. - закатила глаза Алеся.

- Факультет ведь окончила. Знаем мы вас, аристократов духа, молодёжь особенно - мигом всё порешаете и по полочкам разложите.

А глаза её скользили по совсем даже не аллегорическим полкам. Как это вообще возможно - прочитывать и ухватывать до шестисот страниц в день?! И зависть тут как тут: насколько же он превосходит её. Обычный человек. И в подобные минуты ей в самом деле казались неубедительными навыки бесконтактного боя, формулы незаметности, мгновенной защиты, таланты межпространственного перемещения, считывания информационного поля... Ей хочется читать, как Ю.В. И точка. А ещё объяснения её звучат коряво и беспомощно. Ей было очень трудно препарировать то, что она просто носила в себе, молча знала и верила.

- Могу одно сказать: противоречия были и будут всегда и везде, если речь идёт о многонациональном государстве. Но и создание такого государства - дело без гарантии, дело не одной пятилетки и дело не искусственное; о Княжестве я могу говорить как о более-менее удачном историческом эксперименте: наверное, за полтысячелетия мы все друг к другу притёрлись.

Взгляд её упал на неизменный портрет Дзержинского на письменном столе. А рядом - статуэтка Дон Кихота. Страшноватая ирония, двусмысленное соседство.

- О, кстати, - спохватился Юрий Владимирович, замечая её взгляды, - надо тебе последнюю книгу отдать. Они ведь все библиотечные, как я понял.

- Да. А вы их с собой на дачу не брали?

- Нет, я их здесь держал.

- Простите, что доставила вам неудобство...

- Да ладно тебе! Пошли.

Он поманил её жестом за собой. Они вышли из кабинета - кстати, и в коридоре тоже книги. У неё заняло дух, когда стало ясно, куда они идут - в спальню. Юрий Владимирович наклонился, вынул увесистый новый том из-под подушки в вышитой шёлковой наволочке и протянул Алесе:

- Вот. Знаешь, наверное, история Феликса Эдмундовича меня больше всего позабавила. Ну, и с толку сбила, конечно же. А ведь чёрт возьми, ему, оказывается, к лицу кардинальский наряд!..

Они засмеялись, Алеся взяла биографию, пристроила в стопку и сказала:

- Если хотите, я вам что угодно подыскивать буду, любую книгу, но... - и внезапно как-то замялась, опустив глаза.

- Что такое? - мягко переспросил Андропов.

- Вы говорите со мной о государственных делах. А мне бы хотелось об искусстве, - заливаясь краской, выговорила Алеся. - Ну, и... и вообще...

Председатель усмехнулся, и это как-то дружелюбно, почти озорно у него вышло:

- Понимаю-понимаю. Ну и поговорим ещё! Но ты сама виновата, нечего мне было родину свою так нахваливать да расписывать.

- Так я виновата уже тем, что это моя страна! - полушутя воскликнула Алеся.

- Вот ты ершистая!.. - деланно проворчал Андропов и шутливо пожал ей плечо: "Остынь!".

Она взволновалась, как всегда, когда он прикасался к ней - редко, чисто по-дружески и неизменно естественно. А она после этого тушевалась. Зато теперь он держался к ней гораздо ближе во время бесед. Она могла разглядеть оттенок его глаз и каждый седой волос на висках. Казалось, даже ощущала его тепло. Но она гнала от себя такие мысли.

Нечистый - не обязательно "плохой" или "преступный", как объясняли ей опытные маги: очень часто это синоним слова "природный", "нерафинированный", что ли. Грубый. И потому расстраивающий тонкие частоты, неподходящий для делания. А она поймала себя на чувстве, что всё своё общение с Юрием Владимировичем воспринимает как делание, и ей ужасно не хотелось загрязнять и мутить его.

Хотя мысли всё равно возвращались...

После того разговора они ещё несколько раз виделись в квартире на Кутузовском проспекте. Наверное, больше всего ей запомнился тот день, когда они с Юрием Владимировичем вообще почти не коснулись политики, а вынули с полки огромный, великолепный альбом скандинавских художников и листали, сидя рядышком на кровати в спальне. Любопытно стало, а был ли у него такой альбом на самом деле, но в следующий миг она решила, что её это не интересует. Главное, что картины их увлекли: Алеся узнавала некоторые полотна, виденные в Музее искусств Гётеборга, радовалась, как ребёнок, Андропов улыбался, комментировал, она ловила каждое его слово, и всё казалось ей остро, ярко, и она снова восхищалась им, но уже без зависти. А потом пообещала что-нибудь ему нарисовать к какому-то празднику, он отказался, она повторила, и так несколько раз - обычные препирательства.