Догоняя Птицу (СИ)

-Куркули, дикари, - забормотала Муха. - Варвары!

-Это деревенские-то - варвары? Им не пришлось бы пускать в ход кулаки, если бы мы вели себя чуть более осмотрительно! Я лично все время ждала беды.

-Почему же ты не ушла?

-Так я как раз собиралась. Но очень трудно уйти, когда прирастаешь к месту.

-Знаю: ты тоже влюбилась, - мечтательно сказала Муха. - Признайся, что влюбилась!

-Иди ты к черту.

К черту Муха не пошла, вместо этого замурлыкала новую песенку, поигрывая зажигалкой.

Они снова уставились на горы. Рябина смотрела рассеянно, размышляя о чем-то своем, и ее синие зрачки равнодушно отражали тучи, поглотившие вершины.

Но цыганские глаза Мухи словно втягивали их в себя, всасывали зло и жадно. С отчаянием, почти с ненавистью. Слезы высохли, и ресницы торчали злыми колючками.

На соседнюю скамейку уселась компания парней с сигаретами и пивом в жестяных банках. Они о чем-то совещались вполголоса, искоса посматривая на Рябину и Муху. Весь поселок знал, что две недели назад на берегу разгромили лагерь неформалов, одного убили, остальных разогнали по всему побережью до самой Ялты. А внешний вид Рябины и Мухи мигом их выдавал.

-Скипнем-ка отсюда, - тихо скомандовала Рябина, покосившись на компанию.

-И побыстрее, - согласилась Муха.

Ей тоже не понравились пьяноватые выкрики и резкие голоса незнакомых парней. Агрессия компании не была направлена в сторону их скамейки, но в любой момент ситуация могла поменяться.

Девушки взвалили на плечи рюкзаки и отправились к дороге, ведущей вон из поселка.

Глава двенадцатая

Эльф: искушение

На крохотной площади перед кооперативным магазином, поверх рюкзака, брошенного прямо в прибитую дождем пыль, меланхолично склонив красивую светловолосую голову и полуприкрыв глаза потемневшими от недосыпа веками, сидел Эльф и играл на флейте. Это было небезопасно - сидеть совсем одному перед кооперативным магазином в тот мутноватый час, когда сумерки еще не опустились на поселок, а с пляжа возвращаются последние подвыпившие отдыхающие - и играть на флейте, чтобы заработать несколько монет себе на жизнь. Не меньше десятка опасностей угрожало такому человеку! Тем более, если у него длинные волосы, штопаная джинсовка с вышивкой на спине, бисерные браслеты на запястьях, а на груди - подвешенный на шнурке варган, искусно выточенный из дерева в виде нахохлившейся птицы: вещего ворона.

Но публика преспокойно заруливала в магазин, выруливала обратно и направлялась далее по своим делам - фланировать, ужинать, на танцплощадку, на дискотеку, в бар с уцающим блатняком, расположенный на подходах к пляжу. Мало кто замечал Эльфа, сидящего на рюкзаке и дудящего в свою дуду. Все устали после теплого солнечного дня - первого теплого солнечного дня за это затянувшееся, кошмарно холодное предлетье. И все же отдельные монеты по 5, 10 и 20 копеек падали в его перевернутую фетровую шляпу. "Зеленые рукава", "Полет кондора", кое-что из боливийского фольклора. И вдруг - без перехода - "Времена года": Вивальди сиротливо поплыл в воздухе, где уже царила вонь беляшей, жареных в позавчерашнем масле.

Эльфа никто не учил играть на флейте. Он импровизировал, с небесной рассеянностью пробегая по дырочкам пальцами. В принципе он мог бы импровизировать на чем угодно - на любом музыкальном инструменте, подвернувшемся под руку: фортепьяно, гитаре, кларнете. И даже шаманское жужжание варгана необъяснимым образом обретало в его руках строгие нотки классического инструмента.

Флейта заливалась певчей птицей, наполняя сложными музыкальными фразами маленькую площадь, зажатую между импровизированным рынком, столовой с беляшами и перловкой (а заодно подвешенными к потолку лентами для мух и вентиляторами от жары; с неистребимым, перекрывающем собой и подливку, и солянку, и туалетную вонь запахом хлорки), а возлюбленная его скрипка с дорогими лакированными боками тихо дремала тем временем в футляре, лежавшем рядом с Эльфом.

-Классно, - сказала незнакомая женщина. - Классно играешь.

Она нарочно употребила это "классно" вместо "хорошо": ей хотелось выглядеть помоложе и поразвязнее.

Вместо ответа Эльф приподнял веки и коротко посмотрел на нее синими с поволокой глазами.

И женщина, которая пришла купить сюда кое-что из кооперативной снеди - и снеди, следует заметить, не дешевой: такие товары лишь недавно обосновались на полках и прилавках некоторых торговых заведений - ощутила непривычную слабость в коленях и сладость в груди, а также сладкое, томительное, почти болезненное посасывание внизу живота.

-Классно играешь, - повторила женщина, прислушиваясь к собственным ощущениям.

Она выбралась на несколько дней к морю отдохнуть, устала от одиночества, непрерывных дождей и хреновой погоды. В городе ее ждали дела, но сегодня спешить было некуда. Ей не хотелось уходить: вдруг она больше не встретит в поселке, среди отдыхающих, которые с каждым днем все прибывали и прибывали, этого худенького парня, не взрослого и не мужественного, но вызвавшего в ней такой неожиданный телесный отклик? Женщина старалась, но не могла вспомнить случай, чтобы она вот так запросто клюнула на уличного музыканта. Старею, недобро усмехнулась она. Вот гормоны и взбесились. Как иначе все это объяснить?

Кто-то проходил мимо. Мужчина, который держал в левой руке двухлитровую пластиковую бутыль домашнего вина, а правой легонько приобнимал за худенькие плечи девушку в короткой юбке, курившую на ходу тонкую сигарету и смотревшую в пустоту стрекозиными блюдцами солнечных очков; парочка заметила Эльфа, притормозила и уронила в его фетровую шляпу серебряную монету.

Потом прошел дядька, любитель здорового образа жизни в белых шортах и разноцветной гавайке, в панаме на лысеющем черепе; постоял, послушал, хмыкнул, и бросил пять копеек.

Какой-то парень, едва выйдя из магазина, впился зубами в подтаявшее мороженное. Прислушался к Вивальди - и ничего не бросил. Вслед за ним - бабушка и внук с пакетом развесных сушек.

"Хочу сосиску в тесте, хочу сосиииску", - ныла обгоревшая на солнце девчушка лет семи, заступая дорогу матери, которая оживлено о чем-то болтала с пляжным знакомцем.

А женщина все стояла и слушала, выпятив клювиком красногубый рот и задумавшись, точнее, перестав существовать, как задумывается и перестает существовать человек, полностью абстрагировавшийся от того, что на него смотрят другие люди.

-Ты только здесь играешь? А в домашних условиях не играешь? - голос у женщины был низкий, хрипловатый; заискивающие интонации причудливо сочетались с интонациями властными.

Не переставая играть, Эльф поднял веки - и тут же их опустил, что означало: "Да". В его глазах женщина прочитала то, что хотела бы услышать из уст, занятых музыкой. Ответ ей понравился.

-Тогда я тебе адрес оставлю, - властные интонации взяли верх над заискивающими, но и последние никуда не девались.

Она сунула руку в пляжную сумку, достала органайзер, быстро и сосредоточено набросала что-то ручкой, вырвала страницу и бросила в шляпу Эльфу. В отличие от голоса и интонаций, движение женщины было мягким и даже стыдливым, как у молоденькой девушки, хотя ей было уже за сорок.

И снова, не прерывая игры, Эльф глазами ответил: "Да".

Такое случалось. Не часто, но случалось. Кто-то клевал на крючок его музыки. А может, становился жертвой его необычайной внешности, и вскоре приходила помощь в виде денег, вкусной еды, теплой постели и даже красивой, дорогой одежды. Эльф не рассуждал, хорошо это или плохо. Это - случалось. И случалось как раз тогда, когда возникала потребность.

Он был розой, которая каждому позволяла вдыхать свой аромат. Не станет же роза воротить лицо или отталкивать алчущую руку? Может уколоть, это да, Эльф и колол - от случая к случаю. Он был северным озером, позволяющим каждому войти в свои прохладные воды. Не может же озеро кого-то в себя не впустить или удрать? Может притопить - он и топил. Но сорвать розу было невозможно - стоило протянуть руку чуть более настойчиво, и гибкая ветка взмывала ввысь, царапнув на прощанье острым шипом. А озеро подергивалось ледком. И лань уносилась под сень дубравы, не дав себя приручить. И стрелы, пущенные Амуром, улетали прочь в поисках другой жертвы.