Игрушка (СИ)

"Чтобы еврей работал дворником - не было такого в России. Все дворники - татары, да русские. А евреи - ростовщики, банкиры, в худшем случае - портные, но на тяжёлой физической работе их нет. Что это, приспособленчество или ещё что-то? Не знаю! Однако евреев - бандитов лично я не встречал, а вот русских, французских, итальянских, немецких бандитов - сколько угодно. У современных бандитов даже название новое - мафия. Впрочем, я думаю, бухгалтерами, юристами, конечно, евреи у мафии служат".

74 Чарнота умолк. За окном замелькали сельские дома немцев. И он ещё раз себе отметил разительную разницу по внешнему виду сельских домов немецких и русских. Эти русские: тёмные деревянные гнилушки под соломенными крышами и немецкие - сплошь каменные и под красной черепицей.

"Евреи - враги человечества! - громкий голос Карла вернул Григория Лукьяновича к обсуждаемой теме. - Ведь что творят марксисты-большевики в России; какой террор развязали! Этот гнусный еврей Маркс для них свою теорию выдумал, чтобы они через марксизм весь мир оседлали и затем вообще погубили бы его. Всё-таки они нашего Иисуса убили, а вот теперь и весь мир хотят уничтожить".

Виндельбанд явно волновался. Добродушное лицо его покраснело, а глаза налились ненавистью. Чарноте пришлось вновь усилием воли давить в себе желание врезать этой немчуре по балде. Но, зная себя, зная что ненависть у него сразу закипает в ответ на ненависть другого человека; и пусть даже эта ненависть не направлена лично на него - Чарноту, у него, всё равно, закипало жгучее желание оскорбить человека, который так ненавидит; зная всё это, он всё-таки уже был способен управлять этим чувством - глушить его, останавливать собственную ненависть, хоть и не понимал её истоки. Вот и сейчас он легко справился со своей ненавистью, закипающей в нём против немца, и с легкой улыбкой на губах сказал:

"Тут я не совсем с вами соглашусь, уважаемый Карл. Марксизм - учение интернациональное и Маркс хотел отдать власть самому низшему 75классу - рабочему пролетариата, а не евреям и...", - но собеседник его перебил:

"Как же вы не увидели, что это всего-навсего хитрость. Нищий, малограмотный класс для евреев только инструмент для захвата власти, а дальше - власть реальная обязательно окажется в еврейских руках. Эти Иуды всё продумали в России. Ленин, Троцкий, Луначарский, Свердлов, Дзержинский - это же евреи. Вот они теперь и у власти. Сталин тоже еврей".

Чарнота рассмеялся:

"Насколько мне известны дела на родине моих предков, Сталин - грузин, а не еврей".

Ни секунды не задумываясь, немец парировал:

"Он грузинский еврей. Вот увидите - это очень скоро откроется. Откроется то, что в этом грузине много еврейской крови".

"Может быть, может быть", - задумчиво произнёс Григорий Лукьянович, а немец продолжал:

"Вы посмотрите на эти парламенты - Франции, Англии, а у нас - в Германии; все депутаты сплошь евреи. Да вы их газеты почитайте "Франкфуртер цейтунг" или "Берлинер Тагеблат" - вот уж лживые издания. До ноября 1918* (* В ноября 1918 года в Германии произошла буржуазно-демократическая революция) такой мерзости в Германии не встретили бы. А интернациональный финансовый капитал у кого в руках? У евреев! Ротшильды, Рокфеллеры, Морганы - евреи!"

"Да, - согласился Чарнота, - в этом вы частично правы: евреи деньги любят. Это точно. Ну и что, ведь и французы, и немцы, и англо-саксы, и

76 русские до революции имели не малую деньгу и наравне с евреями участвовали в международной торговле. Разве не так?"

"Не так, не так! - продолжал горячиться немец, - еврейский капитал главенствовал!"

"Спорное утверждение", - успел возразить Чарнота, когда, сначала постучавшись, а затем, открыв дверь, в купе вошёл проводник.

"Господа, позвольте вам сменить постельное бельё", - обратился он к пассажирам на немецком языке и Чарнота вопросительно взглянул на своего переводчика. Тот уже спокойным тоном предложил Чарноте не надолго выйти в коридор. Там немец объяснил русскому французу чего нужно было проводнику и тут же продолжил тему:

"Ведь юде и парламентаризм выдумали чтобы погубить нас. Принятые решения по большинству голосов - это же полнейшая безответственность".

"Ну почему же полнейшая. - как можно мягче возразил Григорий Лукьянович. - Принимается решение по большинству голосов. Исполнение его поручается конкретному человеку. Вот с него и спрос. А остальные - кто был "за"- контролируют; ведь это они же и постановили".

Карл замолчал, видимо, обдумывая возражения, а его собеседник продолжил любоваться проплывающей за окном немецкой землёй.

Из купе вышел проводник и пригласил господ пассажиров занять свои места. Вид аккуратно застланной свежим бельём постели соблазнил Чарноту. Он разделся и улёгся с тем, чтобы уже только на следующее утро проснуться при подъезде к Берлину. Его примеру последовал и попутчик. 77Но тот никак не мог успокоиться и, уже накрывшись одеялом, громко произнёс:

"Природа определила, что главенствовать должен сильнейший. Если есть сильные и слабые люди, то, значит, есть сильные и слабые народы".

Этот оракульский тон собеседника не вывел Чарноту из сонливого состояния. Но он ещё успел возразить до того, как погрузился в сладкое небытие:

"Если природа убивает слабого только за то, что он слабый - я с природой не согласен и встану на сторону слабого, а не природы. Заметьте, что и Карл Маркс встал на сторону слабого". Последнее, что услышал Чарнота, так это - истерическое хихиканье немца.

Ещё не было и пяти часов, а Чарнота проснулся. Сосед мирно посапывал на своём диване. Чарнота вспомнил последние перед сном слова немца, ухмыльнулся и прошептал себе под нос:

"Представитель сильнейшего народа сопит во сне как ребёнок, в кармане сопливый платок, а вот - на тебе - на мировую гегемонию замахивается".

За окном только-только забрезжил рассвет. На столе стояли два стакана чая.

"Проводник принёс нам, а мы уже спали", - подумал Григорий Лукьянович. Отпил полстакана (холодным чай показался очень вкусным) и решил ещё понежиться в постели. Достав из кармана сюртука, висевшего в голове, Людмилин платочек. Чарнота положил его себе на лицо и ощутил её запах. Его организм тут же среагировал - Чарнота почувствовал как в трусах зашевелилось и стало твердеть его мужское достоинство.

"Это надо же, - усмехнулся сам себе Чарнота, - эта мужская штука живёт 78собственной, от головы независимой, жизнью". Он снял с лица платок, повернулся на правый бок и задремал.

Очнулся он от того, что кто-то осторожно теребил его за плечо.

"Жан Клод, пора просыпаться через час уже Берлин", - услышал Чарнота голос своего попутчика.

Они завтракали молча. И только когда поезд остановился, а за окном забегали встречающие, Карл Виндельбанд встал, протянул Чарноте руку и не без пафоса произнёс:

"Спасибо Жан, мы хорошо пообщались. Прощайте и не забывайте, что для человека самое главное это выработать в себе verpflichtung". - Не дожидаясь вопроса он тут же перевёл:

"Это способность отдельного лица служить не себе, а общему делу вплоть до самопожертвования".

Он заторопился, желая, видимо, последнее слово оставить за собой, но Чарнота успел ему прокричать вслед:

"Смотря, какому делу служить!"

На платформе Чарноту, как и предупреждал Ганопольский, встречал молодой человек. У Чарноты мелькнула мысль: "Карл не знает, что меня встречает его политический враг". Молодой человек поприветствовал Григория Лукьяновича по-немецки, но тот выразил удивление вслух:

"Михаил Борисович говорил, что встречать меня будет человек знающий по-русски".

"Михаила Борисовича не знаю, а русский - мой родной язык", - улыбаясь, ответил тот на чистом русском языке. И действительно, приятно удивил Григория Лукьяновича потому, что 79приветствие, прозвучавшее на немецком, казалось, исходило от чистокровного немца.