Борька (СИ)

Василиса потрясла ведром для верности ещё немного, и, убедившись, что оно уже совсем пустое, повернулась, и пошла в дом.

Борька был сегодня совсем послушный и спокойный. На Василису он только слегка покосился, а сам чавкал так, что за ушами у него хрустело. Даже все его немаленькое и крепкое тело как-то сотрясалось в процессе еды, и повисшие уши вдруг встали, и напряженно зашевелились.

Василиса держала Борьку в маленькой, но крепкой металлической клетушке, которую для него придумал (да сразу и сварганил) сварщик-сосед.

Характер у Борьки был скверным, не покладистым ещё и в , тепрежние времена, а сейчас уж совсем испортился. Борька сейчас представлял собой здоровенного хряка, весом уже почти в два центнера. А это, пожалуй, могло создавать серьёзные, значительные проблемы в те моменты, когда он демонстрировал окружающим (а их было немного) свой свинский норов.

Поэтому Борька сидел в клетке безвылазно, никто его даже и погулять не выпускал - не положено ему было разгуливать, он и так раньше любил гульнуть сверх меры.

***

Прежде-то Борис звался Василисиным мужем, Борисом Лаэртовичем, и их небольшая семья носила замысловатую фамилию "Итакины".

Жили они обособленно от всей деревни, на отшибе, на каком-то своём участке земли (как будто на острове).

И сама их позиция была такой, что и в чужие дела они не лезли, да и в коллективных действиях никакого участия не принимали. Ну и к себе не очень-то пускали.

У них была (и шла) какая-то своя жизнь, которая проходила в стороне от дел всех других людей.

Так было раньше, и продолжалось довольно долго, но осталось всё-таки в прошлом.

Жили они странно - не плохо, но и не хорошо.

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

А значит, Борис и Василиса были не очень счастливы - ведь у них была какая-то своя история, не похожая на историю других людей.

Сейчас эта ячейка общества, вместе с ее историей, уже канули в небытие.

Начало вроде бы было и неплохое - но, как говорится: "Человек предполагает, а Бог располагает".

Какие бы планы ни строил Борис, жизнь его сложилась так, как сложилась.

Мужиком он каким-то особенным не был - ни плохим, ни хорошим. Как все чаще виделось Василисе в последнее время: вполне себе средним человеком, впрочем, как и остальные мужики.

Он пил (было дело) ни больше, ни меньше других - не до изнеможения да погибели. Этакой запойной разухабистости в нём не было. Может, не хватало сил ему, или размаху, чтоб если уж дым, то коромыслом.

Хорошо уж это или плохо - даже не знаю.

Выпивши, он притихал, словно его прибили. В драку он не лез, да и с женой своей, с Василисой, то есть, даже по пьяни ни разу не подрался, не поскандалил.

Но и любви, да и детишек у них не было - жили как-то по накату, размеренно.

- Ой ты горе моё луковое, - вот что доставалось Борису и в качестве одобрения, и укоризны от жены. И вот с таким луковым горем прожили они уже изрядное количество лет.

Деревня их (колхоз бывший) - "Большая Ээевка" (странное название - правда? Ну уж какое дали - такое и осталось) - была расположена недалеко от города.

Раньше (давным-давно) она была крохотной - совсем уж никудышной.

Избенок десять, неказистых, не покрытых черепицей, торчало то сям, то там, посереди поля. Ни плетня, ни сарая порядочного, где бы можно было поставить скотину или воз.

Потом, конечно, обжились, построились, да устроились - при советской уже власти. На месте слабенькой деревеньки вырос уже красавец колхоз.

Но вдруг, в одночасье, время этой власти закончилось - и всё самим собой стало рушиться.

Сейчас, дела в колхозе шли плохо. То есть не так, чтобы очень плохо, можно даже сказать - хорошо, но с каждым годом все хуже и хуже...

Поэтому мужики часто ездили в город на заработки, прикармливались там, часто вообще возвращаясь в деревню только на выходных (уж где они там ночевали - одному Богу известно), или не возвращались вовсе.

Деревня же хирела, вымирала, хорошо в ней росли лишь картошка да бани со встроенными самогонными аппаратами.

Борис же толком в городе работы найти не сумел. Жили они так с Василисой - на земле, и землёю кормились.

Растили картошку трех сортов, морковку, капусту, лучок да чесночок. Отдельно шли грядки с кабачками, свёклой, укропом, петрушкой, клубникой, кусты крыжовника, смородины да малины.

Была у них и пара пар парников с огурцами и помидорами, три яблони (которые давали яблоки странные - среднего размера и несладкие совсем, какое бы лето жаркое не было. Ну, может сорт такой - антоновка...).

В общем, садоводство и огородничество у них шло на лад.

Что же касается мяса - здесь было как-то сложнее. Коров они не держали, одна-единственная бурёнка молочная у Василисы сдохла, потому что она не знала, как с нею обращаться. И Борис тут ей помочь не мог.

А больше они и не пробовали - ведь общеизвестно: чтобы животинку держать - талант нужен. А его ни у Василисы, ни у муженька еёного не было.

Разводили кур, уток держать было негде, ни реки, пруда поблизости толковых не наблюдалось. Только такое мясо (курятина) и получалось.

Борис даже несколько раз дергался ездить на охоту с мужиками или на рыбалку, но и тут был он какой-то непутёвый. То ли попасть не мог, то ли стоял не там, то ли шумел сильно, то ли приманка его была не такая.

В любом случае из немногих своих поездок он если и возвращался, не разводя руками, то потому, что с ним делились его попутчики.

Но и то сказать. Давали ему немного - требуху лося или кабана, уши там или хвосты, некрупную рыбу, которая шла или Борису, или на корм коту. Для Бориса все эти вылазки значили все меньше, пока, наконец, потеряв терпение, он не прекратил их совсем.

Он предпочитал оставаться дома, и делать уж домашнюю работу, или заниматься чем-нибудь в уютном доме, в тепле, чем шляться напропалую по лесам и болотам. Ведь всё это было с неявной целью.

Или даже так: с целью-то явной - но вот результаты по достижению этой цели были очень и очень сомнительными. И не то чтобы низкими, а даже отрицательными, если учесть, что на охоте надо было чем-то кормиться, да и мужиков угостить. Ну и, конечно, потратить кучу сил. Раз Борька охотой не отдыхал, как остальные, а только впахивал на ней.

Такой расклад ему не нравился.

Что у него получалось действительно хорошо - так это гнать самогон! ( С самогоном была целая история - о ней и речь).

Во-первых, это был процесс, который требовал непосредственного его участия (то есть надо было оставаться дома - а не болтаться где-то по хлябям и ветрам, часто под холодным проливным дождём - мерзнуть, и трястись от стужи).

И участия не просто равнодушного (сидеть и ждать, сложа руки с унылым лицом), а наоборот, вполне себе деятельного.

Причём в процессе от начала до конца, когда надо было быстро (почти лихорадочно) выполнять некие действия - иногда даже несколько, одновременно.

И, конечно же, надо было проводить дегустацию продукта на всех стадиях его производства. Это придавало самому этому занятию некую осмысленность, и даже некий азарт.

А процесс дегустаций, которые проходили одна за одной, как бы недвусмысленно намекали (и даже прямо говорили нам) вот на что...