Разговор на кухне (СИ)

После того, как Женя бросила Василия Иваныча, мы практически не видели его. До защиты диплома оставалось совсем немного времени, поэтому всё время занимала подготовка к защите. Сразу после окончания института он вообще оборвал всякую связь, полностью уйдя в работу. Правда, мне удалось с ним встретиться пару раз после института. Он сделался ещё более серьёзным, чем прежде, эмоционально выжженным что ли. Но, как правильно говорят, время лечит. Через пять лет Василий Иваныч женился и, надо сказать, женился удачно. Хотя, Наташа, его жена, оказалась серенькой, склонной к полноте женщиной и, честно говоря, неважной хозяйкой, но всё это искупалось профессионализмом в области психологии, которой она зарабатывала на жизнь. У Наташи имелось ещё одно небольшое, но несомненное достоинство, она была младше Василия Иваныча на четыре года. Её ум и профессиональное умение не только вернули к жизни Василия Иваныча, она смогла развить в муже стремление к самореализации, которое проявилось у него в серьёзном изучении экономики и социологии. Деньги он зарабатывал, трудясь по специальности начальником сметно-договорного отдела в небольшой строительной компании, а по вечерам сидел в интернете, занимаясь самообразованием. Поначалу я с лёгким подозрением относился к его наукообразным речам, но со временем прогресс стал очевидным, и его мысли приобрели оттенок оригинальности и некоторую глубину. Из нас троих только Василий Иваныч после окончания института пошёл строго по специальности, в то время как мы с Лёхой, поработав немного сметчиками, начали осваивать смежные области строительства. Лёха зацепился, да так и остался в рекламном отделе одной большой когда-то строительной компании. Время от времени переходя из одной компании в другую, он набирался впечатлений от общения с разнообразными девушками и женщинами, оставляя у них, судя по обилию поздравлений на его день рождения, теплые воспоминания. Я же ушёл в линейное управление, дойдя до должности генерального директора одного некрупного строительного холдинга.

- Лёха, а чего ты сегодня такой мрачный? Целые выходные ты свободен. Завтра к обеду отоспишься, на вечер позовёшь Ленку, она тебя оживит. Покормит, приласкает. В чём твоя проблема? - спросил я, разливая водку из запотевшего графина по хрустальным рюмкам.

Мы уже давно не разливали водку прямо из бутылок. У каждого из нас дома имелся специальный небольшой графин толстого хрусталя, в который мы наливали из замороженной бутылки тягучую, прозрачную как слеза водку. В графине она долго оставалась холодной, сохраняя свое очарование как раз тот промежуток времени, который требовался нам, чтобы выпить на троих пол-литра. Как-то лет пять назад у нас повелось пить исключительно финскую клюквенную, а она особенно хороша замороженная.

- Проблема есть на работе. Пришёл новый начальник, сука такая. Вызывает меня и спрашивает: "Чем, вы, Алексей Игоревич, занимаетесь?" - и хитро так, с прищуром, совсем, знаешь, по-ленински, смотрит на меня. Я ему начинаю рассказывать, так мол и так, а он меня обрывает грубо и говорит: "Это мне всё известно, вы мне о конкретных результатах, достижениях своих расскажите". Нормально да? - Лёха обвёл нас взглядом, как бы ища поддержки. Я сочувственно покивал.

- Надо выпить, - предложил я, усиливая солидарность с Лёхой, и, подняв рюмку, чокнулся с друзьями.

Выпили. Закусили. Помолчали, прислушиваясь к ощущениям. Вообще в последние опять же лет пять к эстетской привычке пить водку из графина, мы приобрели вкус к хорошей закуске. На столе кучно по центру толпились тарелки с сырокопченым мясом, маринованными маслятами, початая банка красной икры с загнутой дугой назад крышкой и ушком-открывашкой на ней, корзинка с хлебом, маслёнка, а на плите сковорода с котлетами, такими вкусными, как только умела делать Женя. Отличный грибной жульен я купил по дороге в одном небольшом семейном ресторанчике, где его превосходно готовили. Я частенько там обедал.

- Нет, но не гад ли этот новый начальничек? - Лёха вернулся к обсуждению темы злого начальника. - Я ему ничего плохого не сделал, а он меня сразу мордой об стол начал возить. Нет, это нормально? - говоря это, Лёха  почему-то пристально смотрел на Василия Иваныча, как будто видел впервые.

Надо сказать, что все наши разговоры за бутылкой имели психологическую составляющую, в том смысле, что каждому из нас требовалось иногда выговориться и даже поплакаться, хотя у Лёхи, в том числе и для этого, имелась Ленка, у Василия Иваныча его жена психологиня. Что касается меня, то я редко испытывал такое желание. Я слушал. Умение слушать являлось моим природным преимуществом, которое позволило мне аккуратно, задвинув более прямолинейных, а иногда и откровенно глупых конкурентов, сесть в директорское кресло и не просто сесть, а хорошо, надёжно в нём устроиться, собрав вокруг себя команду крепких профессионалов.

Удивительно хорошо то, что в нашей компании никто никому не завидовал. Во время попоек это всегда самым раскрепощающим образом сказывалось на уровне откровенности наших разговоров. Каждый из нас идёт своей дорогой. Наши пути не только не пересекаются, но и лежат в разных профессиональных плоскостях. Все получали то, чего хотели: Лёха - женщин и не пыльную безответственную работу, за которую ещё и деньги платят, Василий Иваныч - возможность свободно заниматься науками под мягкой, но волевой опекой умной жены. Что касается меня, то я воплотил мечту отца, который всегда хотел, чтобы я стал бОльшим начальником, чем он, и теперь, будь он жив, у него были бы все основания гордиться. То, что я делал в жизни, я делал не только для себя, исходя из своих целей и каких-то моральных ограничений, но и для всего общества. Я всегда верил в теорию малых дел, поэтому уверенность, что личный прогресс отдельного индивидуума ведет к прогрессу общества в целом, помогала мне двигаться на протяжении последних двадцати лет.

- Так и чего он к тебе пристал? - спросил Василий Иваныч, накладывая котлеты из сковороды на тарелку. Положив себе две, он сел обратно.

- Тебе все-таки очень нравится стряпня моей жены. Хочешь об этом поговорить? - неожиданно ехидно-желчно, с каким-то, как мне показалось, скрытым подтекстом, спросил, начавший хмелеть, Лёха.

- Лучше расскажи чего там твой начальник тебе предъявил, - быстро вернул я тему разговора в первоначальное русло.

- Да..., начал там спрашивать, где сценарий рекламного радиоролика про их сраный недостроенный жилой квартал на окраине города, который я должен был сделать ещё полгода назад, а я про него и забыл двести пятьдесят раз. Ну, достал я свой старый сценарий про мир в двадцатом веке и дал ему почитать. Конечно, я сопровождал всё это соответствующими комментариями, пытаясь выдать его за то, что заказывали. Мужик попался неглупый, поэтому пришлось постараться. Короче, дал он мне три дня с выходными вместе на то, чтобы я исправил всё под их говенный жилой квартал, который они никогда, бл...ть, не сдадут. Понимаете, когда я ему по ушам ездил, то было вдохновение, проснувшееся просто из-за инстинкта самосохранения, а теперь вот ума не приложу, как этот сценарий приспособить к этой грёбанной теме. Как подумаю, все настроение в жопу летит.

- А что за сценарий? - поинтересовался Василий Иваныч.

- Так, спокойствие, - остановил я знаком Лёху, начавшего было что-то объяснять. - Мужики, сейчас выпьем, а потом ты Лёха нам расскажешь, чего напридумывал там про прошлый век, - предложил я, наливая водочку.

- С заданием поможете?

- Лёха, ну откуда мы знаем, сначала выпьем, потом послушаем, потом посмотрим. Давай решать проблемы по мере их поступления. Ладно?

Я разлил остатки водки из графина, мы выпили. Поднявшись, Леха направился к холодильнику, чтобы перелить следующую замороженную поллитровку. Уже садясь обратно на место, он начал пересказывать сценарий.

- Немного разверну тему, если позволите, - церемонно начал он. - Начало второй трети двадцатого столетия. За столом сидят разные люди. Возглавляют его два брата - младший во главе всего стола, тот что постарше справа от него. Они там когда-то в самом начале века поменялись местами, но, собственно, без трагических последствий для обоих. Просто тогда старший, такой денди весь, решил стравить четырёх таких напыщенных с усами соседей между собой, чтобы деликатесы ихнинские себе забрать, пока они друг другу морды бить будут, но всё пошло немного не так, как он рассчитывал, и ему тоже прилетело немного, даже тарелку разбили. Пока он на кухню бегал за новой тарелкой, младшенький братишка его место занял и даже ноги на стол положил, чтобы, стало быть, понятнее получилось, кто тут теперь бугор. В результате драки одного покалечили, но он за столом остался, только без руки и без ноги, калека, короче, совсем, а вот двоих с красивыми усами вынесли вперед ногами, а вместо них сели их дальние родственники, тоже с усиками, но поменьше. Эти совсем без этикета какие-то были, зато идейные шибко. Первый с челкой все кричал и хлебным мякишем в соседей кидался, а у своего соседа, что слева даже колбасу с тарелки зацепил так вилкой, и сожрал быренько. Потерпевший кричать начал и даже жаловаться братьям, но те ссориться с буйным не хотели, мало ли кто у кого колбасу отберёт, в первый раз что ли? Поэтому только сидели, наблюдали, увещевали.  А с чёлкой и усиками все распалялся от собственной смелости, кричал, что они, стало быть, сидящие за столом, все дерьмо, только он один хороший и правильный. Второй усатый всё гантелями под столом руки качал и говорил: "Вы меня ещё нэ знаете, но вы меня узнаете! Я вас всех строем ходить научу и работать заставлю", а сам так недобро поверх стола на всех сидящих поглядывал. И вот горластый начал у сидящих вокруг него еду отбирать, кодлу собрал, некоторые соседи, кто из опаски к нему присоединились, а кому и просто хотелось у других своих соседей себе жрачки настрелять, вот и присоединились. Второй усатый с гантелями мало ел, руки заняты - все качался, а взор все решительнее, непреклоннее делался, руки-то силушкой наливалися. Тут старшенький из братьев оторвался от игры в Монополию, в которую с младшим играл, и понял, что пора этих двоих идейных аннигилировать, больно борзые стали вот-вот на них с братом кинутся. Стравили, но как всегда, кое-что пошло не так и старшенького зацепило-таки, и пока он на кухню за новой тарелкой бегал взамен разбитой буйным с челкой, младший совсем силу набрал, мазу держит над всеми. Правда у него тоже проблема появилась: какой-то маленький узкоглазый вазочку с десертом своим дурацким мечом разбил. Подкрался, мерзавец, держа за спиной шашку, а потом когда младший отвернулся, бац, и на куски вазочку. Долго потом косоглазый вокруг стола убегал, а потом младшенький взял ему и подсыпал в еду полония радиоактивного. Совсем чуть-чуть, но тот все понял, когда все волосы повыпали, шашку свою сломал и на верность братьям присягнул. Буйного с челкой, что мякишем кидался, качок усатый забил гантелей, но надорвался сильно, стероиды, которые братья ему в тарелку подкладывали, печень посадили - гора мышц, а силушка совсем уже не та, но амбиция так и прёт. Отсадили его подальше от греха, там он даже свою кодлу какую-то сколотил, питание организовал, полевую кухню подогнал и кашей их кормил. Но на солдатской каше долго не потянешь, стали многие расстройством желудка страдать и на ту сторону стола заглядываться, где братья гамбургеры жрали и колой запивали. Но со временем взор усатого как-то стал гаснуть, он усы сбрил, выпивать стал, а потом болеть начал, да так, что через некоторое время и совсем от цирроза окочурился. Кодла тут же разбежалась и все к братьям ломанулись. Посадили вместо помершего другого, дальнего родственника. Этот хилый такой, ни одной мысли в глазах, зато все в рот братьям заглядывал и шестерил на них, от чувства благодарности к приобщению к  столу, видимо. Одеваться стал также как братья, даже сигары научился курить и виски пить, только образования никакого, как в какую беседу влезет, чего-нибудь не так ляпнет или невпопад заржёт. Но польза всё-таки от него была - накопленное добро усатого потихоньку братьям продавал за толику малую. Потом зарвался совсем, начал с чего-то думать, что он крутой и может даже на равных с братьями разговаривать. Стали его игнорить братья, а этот с обиды шалости начал производить, то рыгнет громко, то пукнет. Отсадили его братья совсем на дальний конец стола, покуда взамен него нового воспитанного родственника не присмотрят.