Сто одиннадцатый осколок (СИ)

Ринфус скрежетнул зубами, вспомнив россыпь черепков, в которые превратилась изящная посудина.

И тут же включилось профессиональное: сто одиннадцать, именно сто одиннадцать осколков отметил на полу его глаз, число редкое и исключительно значимое. О, как мог бы он обрадовать таким ответом настоящего, солидного, денежного клиента! Не какие-нибудь обычные шесть - восемь кумов взял бы он за работу, а все двадцать: и за редкость чаши, и за отличное число. Так уж принято - хорошая весть кормит вестника... К тому же считается, что магические предметы не только сообщают информацию, но и ускоряют совершение желанного события, если ответ положительный.

Магус снова с усилием принялся массировать виски.

А тут ещё и зубы, разметавшиеся по полу стервячьи зубы, безотказные, никогда не обманывающие, чудом доставшиеся когда-то начинающему магусу от престарелого выжившего из ума охотника. Старик был настоящим отшельником, степным анахоретом, он и понятия не имел, какую ценность имеют зубы коварного хищника в Копорнике, вотчине магусов и шептунов.

И эти самые непревзойдённые по точности предсказаний зубы, упав вперемежку с черепками и создав труднейшие сочетания, чуть не лишившие сознания не готового к такой нагрузке магуса, также выдали неожиданный, редчайший по своей убедительности ответ. Это был ответ абсолютно уверенный и неопровержимый, обещающий полное и неукоснительное подтверждение справедливости того, что могло бы быть написано на бумажке, вложенной клиентом в магические атрибуты.

Ринфус аж застонал, сжимая голову ладонями.

Да за такой ответ какой-нибудь высокопоставленный чин - а такие нет-нет, да посещают магусов Копорника! - отвалил бы мешочек кумов, потянувший на изрядную часть морской девы в будущем увеличенном фонтане... А большой фонтан в этих жарких и засушливых краях - это статус, это известность, это предмет зависти и уважения.

Магус посмотрел на каменную рыбу, такую жалкую в сравнении с уже утвердившейся в мечтах Морской Девой, на хилую струйку, лениво стекающую с оттопыренной рыбьей губы, и его буквально затопило желание немедленно прибить проклятого криворукого мальчишку. Словно тот реально забрал и положил себе в карман такую желанную прибыль от удивительным образом выпавшего сочетания рассыпанных гадательных предметов.

Он выкрикнул имя слуги, один раз, и второй, и третий.

Негодяй не появлялся. Видимо, забился где-то в дальний угол, боясь продолжения наказания. И не зря боится, уж куска хлеба он точно не получит ни сегодня, ни завтра, а вот хорошего пинка - и сегодня, и завтра, да щедрую порцию. Пожалуй, не помешает и хорошенько выпороть паршивца, чтоб запомнил, как следует служить уважаемому магусу...

Или отправить его на пару дней к Тимокусу? Тому всегда нужны свежие объекты для упражнений, и платит он неплохо. Вот только не стало бы хуже: никто не знает, что там творит у себя в подвале Тимокус, а только объекты его как-то странно меняются порой. Парочку таких Ринфусу довелось видеть: у парня ничего особо не случилось, только перепонки между пальцами появились, жёсткие такие, вроде чешуйчатые даже, если присмотреться; а девчонка совсем перестала разговаривать и, говорят, подвывает по ночам. Но только когда луна, а так всё помалкивает. Про подвал и что там было не помнят ничего, а работают оба хорошо, старательно, слуги на загляденье, и сосед, который их Шмокусу сдавал, вполне доволен. Но нужен ли ему, Ринфусу, слуга с перепонками или, например, в чешуе, да со звериными повадками - это вопрос.

Он снова крикнул Проху, и снова тот не появился.

Выпорю, решил магус. Выпорю так, что паршивец безо всякой луны будет завывать три дня. А если провинится ещё хоть в какой малости, то отправится к Тимокусу в счёт отработки стоимости чаши. Вот сколько потребуется для отработки... ну, и ещё сверх того, для покупки новой... вот столько и будет у того в подвале сидеть. Ну, или что там они у него делают. Надо будет только условие поставить, чтоб вовсе не угробил пацана, всё ж мамашин подарочек, как-никак.

Проха в это время действительно сидел, скорчившись, в закутке со старой ломаной утварью, которую хозяин не велел выбрасывать.

Очень болел разбитый нос, им стало совершенно невозможно дышать, хотя кровь уже почти остановилась. Сильно саднили распухшие губы, особенно верхняя, пораненная изнутри о его же, Прохины, зубы. Хорошо ещё, что у людей они не такие, как у той самой степной стервы - в точности как остроугольные клинышки. Об такие зубы губа от удара разодралась бы куда сильнее...

Проха глубоко, со всхлипом, вздохнул. Вытащил из кармана драной рубашонки туго скрученную мятую бумажку, развернул. Он даже не знал, что держал её вверх ногами, глядя на закорючки, нацарапанные вчера базарным писарем за медную монетку: "скоро бы здохнул тот кто мне мучиет". Писарь хохотнул, пряча оплату в поясной кошелёк:

- Да ты никак богач, пря, вопросную записку ладишь, пря, никак на магуса деньгу скопил? Ты, пря, важный штукарь, я гляжу, несмотря, что тощий, пря, как сушёная рыба, и синяками разрисован, пря...

Проха тогда молча свернул бумажку, подумав, что богач уж он или сушёная рыба, а магус у него свой, бесплатный, с утра до вечера, а то и ночью, когда затребует себе пятки чесать от бессонницы. Или вылавливать залетевшую в спальню муху-зуду.

Как бы вот только выведать, что ответили стервины зубы на его записку?

Эх, если бы он рассыпал только зубы, как и планировал... Ругаясь, магус бы непременно что-нибудь сказал о результате, у него такая манера есть - вслух проговаривать числа и обсуждать их. Наедине сам с собой, да ведь Проху он никогда и не считал за человека.

Но разбитая чаша...

Чашу-то Проха и в страшном сне не стал бы разбивать, это вышло случайно. Вот когда засовывал в неё свою бумажку и вышло. Он здорово уколол палец о страшный зуб, дёрнул - и вот. Конечно, хозяин взбесился. Ох, и взбесился... Мальчик вспомнил побелевшие от злости глаза Ринфуса, летящие брызги слюны из выкрикивающего проклятия рта, и передёрнулся. Тут же болью стрельнуло в переносице, на колени снова закапало.

Проха торопливо спрятал свой вопрос обратно в карман, где лежал крошечный осколок дна разбитой чаши, и задрал лицо кверху. Ничего, заживёт, не впервой, подумал он, сглатывая кровь. Ничего.

Ринфус, не подумав, потёр кулаком зачесавшееся веко и подскочил, как ужаленный: чудодейственная, но отчаянно едкая настойка клевника моментально вызвала поток слёз.

Потеряв зрение, магус разразился - в который уже раз сегодня! - отборными ругательствами и кинулся к фонтану - промыть лицо. Стремясь поскорее зачерпнуть чистой холодной воды, он с ходу преодолел невысокий бортик, ступил в неглубокий, по щиколотку, водоём и шагнул к каменной рыбе. Протянул руку к заветной струйке и уже предвкушал блаженное избавление от мучительной рези в глазах, когда подошва его сандалии предательски скользнула по небольшому осклизлому камешку...

Ринфус качнулся, нелепо взмахнув руками, и, окончательно теряя равновесие, грянулся на рыбу, угадав виском ровно на её торчащий кверху зубчатый плавник.

Он ещё попытался, рухнув в воду, опереться рукой о дно, но не сумел, а только судорожно дёрнулся, подтягивая колени, и очень скоро выпустил в воду несколько едва заметных пузырей последнего своего выдоха.

Тело магуса с расплывающимся вокруг головы пятном крови мокло в чаше фонтана.

А мальчишка, затаившийся среди старой пыльной рухляди, сжимал в грязной ладони маленький острый осколок и тоскливо думал, как бы ему всё-таки выведать результат гадания.

Ведь не зря же он истратил на него целую медную монетку.