Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства (СИ)

- Ганю!

В ответ гробовое молчание. Отец набрал в грудь побольше воздуха:

- Га-аню!

Из глубины сада донеслось:

- Чего тебе?

- Иди сюда!

- Никуда я не иду. Подметайте осколки сами! Веник и совок в летней кухне! И чтобы на полу не осталось ни одного стёклышка!

Пришла очередь кричать дяде Сяне:

- Ганю!

Мама неторопливо подошла:

- А тебе чего надо?

- Таж зайде до хаты!

Мама неуверенно вошла в дом. Сервант уже стоял на месте. Дядя Сяня успел поставить картон, фанеру и забить по кругу гвоздики. Отец, стоявший в дверях, примирительно вопрошал:

- Ганю! Ну можно тако було чоловiка так тяжко габзувати (ругать, корить, позорить)?

- Его не габзувати! Его вбете тра и тебэ разом з ним!

В тот вечер дядя Сяня ушел от нас поздно, когда мы с мамой уже спали. На второй день я спросил отца:

- Чего вы так допоздна сидели?

За отца ответила мама:

- В зеркало не могли насмотреться, какие они оба красивые! Как...

Красоту родственников мама украсила образным сравнением с сочным эпитетом, которые мне неловко сейчас повторить.

Я уже работал в районе, когда родители на семейном совете решили построить во дворе печку. Для выпечки хлеба. Маме с её давлением и больными ногами трудно было выдержать почти суточный марафон выпечки хлеба в тесной низенькой кухне.

Отец завёз кирпич, глину. Пригласил знакомого печника из Брайково. Печка вышла на славу. Не успели сесть поужинать, как хлопнула калитка. Во двор вошёл, возвращающийся с долины, дядя Сяня.

- Бог в помощь!

- Давай Сяню, садись. Поужинаешь с нами. А то Стася в больнице. - предложила мама, а потом спросила. - Как она себя чувствует? Как она дышит?

Сели за стол. Ужинали долго, пока не начало смеркаться. Встав из-за стола, дядя Сяня подошел к печке. Прикурив, сунул спичку в устье. Внимательно вглядывался внутрь печки, пока не догорела до пальца зажженная спичка. Помахав пальцами, подул. Повернулся к маме:

- Ганю! А ну дай лямпу!

- Сяню! Никакой лямпы я тебе сегодня не дам! Смеркается! Что ты там хочешь видеть?

- Ганю! Я шо тоби зеркало погано врiзав ?

Этот довод перевесил все контраргументы мамы. Отец пошел в летнюю кухню и скоро вернулся с керосиновой лампой. Засветив лампу, дядя Сяня внимательно осмотрел внутренность печки. Брайковский печник стоял рядом, как ученик, сдающий экзамен. Они знали друг друга давно. Оба классные печники.

- Склав файно! Але дуже рипата з середины. Николо! Принеси жгребло (чесало для скота)!

- Не надо тебе никакого жгребла! Я что, танцевать буду в этой печи? Два - три раза протоплю и всё лишнее само обсыпется! - протестовала мама.

Отец в это время принес жгребло. Кинув его в печь, дядя Сяня, держа на вытянутой руке лампу, полез в устье печи.

- Сяню! Не лезь! Я тебя прошу. Еще развалишь мне печь!

- Ганю! Молчи уже! Не мешай человеку! - вмешался отец.

Вскоре раздались звуки скребка, сдирающего выступившие в процессе кладки комки глины. Дядя Сяня добросовестно скрёб внутренность печки, отрываясь только на поминутное чихание. Потом его ноги, лежащие на припечке, показали, что дядя Сяня повернулся и принялся чистить другую половину свода печи.

Внезапно ноги дяди Сяни дернулись и вся кирпичная масса с глухим грохотом обрушилась внутрь, накрыв собой специалиста. Из печки дядя Сяня выбрался не через устье, как залез, а наверх, сквозь груду наваленных на него кирпичей.

Мама долго не могла промолвить ни слова. Как она говорила потом, её глаза отказывались верить тому, что произошло. Печник, строивший печку, оцепенел. Отец и дядя Сяня стояли перед мамой, как нашкодившие школьники. Оправдываясь, дядя Сяня смиренно вымолвил:

- Мени лямпа в голову дуже впекла.

Наконец маму прорвало:

- Я вам что говорила? Я вас не предупреждала? Вам печка показалась рипатой? Молчите? Та-ак!

И уже обращаясь к отцу, приказала:

- Забери у Юзи нашу переноску. Повесь вот тут, повыше. Сегодня обчистить все кирпичи от глины. Иначе завтра будете отгрызать своими зубами!

В это время я, поздно возвращаясь из служебной поездки в Руди, притормозил у ворот родительского дома. Вышел из машины. А со стороны погреба мамин голос продолжал:

- Завтра, как только погонят худобу в поле, всем быть здесь и до вечера чтобы мне уже стояла готовая печь!

А в ответ... - тишина...

Наливая мне в банку молоко, мама рассказала в подробностях о событиях прошедшего вечера. Потом отвернулась, ставя кастрюльку на конфорку газовой плиты. Плечи её вдруг бурно затряслись.

Я, помня рыдания мамы, когда, объевшись на поле сахарной свеклой, погибла самая лучшая наша корова Флорика, принялся успокаивать:

- Мама, не надо! Из-за печки так переживать? Тебе здоровья на всё не хватит!

Мама, вытирая слёзы, повернула ко мне порозовевшее лицо. Моя мама... смеялась!

- Хочу сердиться, а оно всё внутри смеётся!

Следующим вечером печники расходились, с чувством пожимая друг другу и хозяину руки. О том, чтобы залезть в печь и шлифовать её свод изнутри, никто уже не помышлял.

А если серьёзно... В 1983 году Александр Иванович, рабочий строительной бригады, возвращался с работы мимо школы. Во дворе группа учеников и родителей в главе с директором школы Иваном Фёдоровичем Папушой безуспешно собирали какой-то стенд. Подошедший Иван Александрович пару минут смотрел на работу, а потом стал помогать, на ходу объясняя.

Закончив установку стенда, Иван Фёдорович обратился к дяде Сяне:

- Александр Иванович! Вы так толково объясняли, что даже я понял. У меня возникла одна идея. Давайте встретимся завтра в школе с утра.

Наутро Иван Фёдорович предложил Александру Ивановичу стать учителем труда в школе.

- Я без образования, опыта работы с детьми нет. Надо кого-нибудь помоложе. - осторожничал Александр Иванович.

- Ничего, не боги горшки обжигают. У меня тоже когда-то после армии был первый день педагогической работы. - ободрил Иван Фёдорович.

Так нечаянно Александр Иванович стал педагогом. Получалось неплохо. В совершенстве знающий обработку древесины, будучи мастером на все руки, учитель учил своих питомцев элементарным приёмам обработки дерева и металла. Вместе с учениками старших классов проводил текущий ремонт школьных полов, окон и дверей. Делал спортивные снаряды. Организовывал выставки детского технического творчества, готовил наглядные пособия.

На итоговом занятии по окончании курсов усовершенствования учителей труда в шестьдесят шестом в числе немногих получил в группе оценку "Отлично". Каково же было удивление кураторов, когда узнали, что, получивший отличную оценку педагог закончил только четыре класса румынской школы, оконченной почти сорок лет назад.

В восьмилетней школе почасовая недельная нагрузка учителя труда была мизерной. Заработная плата была ниже минимальной. В шестьдесят восьмом пришлось вернуться в строительную бригаду. В качестве бригадира в составе Дондюшанского КСО строил животноводческий комплекс в Плопах. Тогда это был объединённый с Елизаветовкой один колхоз.

В диких девяностых комплекс был варварски разрушен и разворован новоявленными "строителями новой жизни". Разрушили, как поётся в "Интернационале", до основания. Вот только строить новое никто не спешит. Проезжая мимо, каждый раз испытываю какую-то неуёмную глухую тоску, безысходность. Как будто подло обокрали меня. На бугристой от развалин территории летом обильно растут полынь и лебеда. Ощущение - как после ядерной бомбардировки!

Самого младшего из братьев, Сережу, я знал, кажется, с пеленок. Он, будучи на два года старше Алеши, часто бывал у нас дома. Мне было невероятно интересно, когда Сережа приходил к нам в гости. Он быстро и красиво чинил мне карандаши. Помогал Алёше оформлять какие-то альбомы. Вырезал мне из бумаги и веток клёна и липы различные фигурки, рисовал на бумаге всё, что видел. Нарисовал он и меня.