Особенная дружба | Странная дружба

— О чём ты думаешь?

Люсьен ответил не сразу, но, открывая дверь в общежитие, произнёс:

— Я думал об Андре.

Жорж не слышал это имя из уст Люсьена с той памятной ночи 6 октября. И теперь, неожиданно, исчезнувший было призрак снова возник между ними. Но что последует, подумал Жорж, за этими мыслями Люсьена? Не мог ли его старый враг стать неожиданным союзником? Как только они оказались в постели, и возобновился разговор, Жорж сказал:

— Я думал, что Андре был изгнан в связи с твоим планом морального очищения. Разве я не видел, что ты — не сжёг, а сжевал и проглотил свои записи и стихи? Но, возможно, ты всего лишь лицемер?

— Я никогда не переставал ни думать об Андре, — сказал Люсьен, — ни молиться за него столько, сколько молюсь за кое–кого, хорошо известного тебе.

— Большое спасибо, — ответил Жорж.

Люсьен добавил:

— Это случилось в лазарете, когда мы впервые встретились, и у нас обоих были ознобыши.

Далёкий Андре, по–прежнему оставался кумиром, и все уловки Жоржа оказались вторичными. Но, может, Люсьен любит одновременно и Андре и Бога? Если он обнаружил, что такое противоречие терпимо, если прошлое и настоящее в его мыслях объединилось, то Жорж может спокойно отказываться от борьбы.

— Это признательность или подавление собственного я заставляет тебя так часто думать о времени, когда ты был с Андре?

— Ты не понимаешь, каким он был мне другом.

— Разве? Ты сделал это достаточно ясно!

— Может быть. Но я имею представление, что часть нашей дружбы, которую помнишь ты, является именно той частью, о которой я забыл, и потому что я её забыл, я могу все еще думать об Андре.

— Почему тебе просто не признать, что ты по–прежнему без ума от него, и не думаешь ни о чем другом? И бросить всю эту чепуху со святыми фотографиями и скапуляриями?

— Там действительно нет ничего такого, что может вызвать такое недовольство! Ты прекрасно знаешь, что между нами есть клятва на крови. Кроме того, по его гороскопу, который нарисовал мне мой дядя, он и я, мы оба имеем три планеты в том, что называется Домом Друзей. И еще — мы оба родились под знаком Воздуха — всего есть четыре знака: Воздух, Огонь, Земля и Вода; и это доказывает, что Андре и я были рождены, чтобы стать друзьями.

— Ты слишком веришь гороскопам. Сказать тебе кое–что ещё? Думаю, что всё это твоё обращение не стоит и выеденного яйца! Ты не смог избавиться от прошлого человека, мой дорогой Люсьен. Знаешь, как переводится Андре с греческого? Человек. Тебе бы лучше проявить интерес к моей кузине. Ты и она созданы друг для друга, хотя я подозреваю, что она родилась под знаком Огня. Ты мог бы её дополнять — знаешь, как воздух, раздувающий огонь.

— Мои огни все потухли.

— Да, я и забыл, что твоя Луна находится в десяти, как у Жанны д'Арк.

— Ты смеёшься над этим, но не знаешь, что тут имеют в виду: Луна в десятом доме — это знак известности.

— В самом деле? Я думал, что это знак непорочности.

— Почему бы не ограничить себя наблюдением за своими кузинами?

Последним усилием Жорж внезапно изменил свою тактику.

— А это идея! Предположим, что мы должны были молиться за нее? Я попрошу у нее две фотографии, и мы будем держать их в наших молитвенниках, как это делал Блажан.

Люсьена, казалось, весьма возмутило подобное предложение.

— Право, Жорж, — сказал он. — Как ты мог предложить такое! Особенно сегодня, в праздник Непорочного Зачатия.

Интерес, испытываемый Жоржем к Люсьену, никак не сказался на его учёбе. Напротив, для того, чтобы утешить себя за разочарования в вопросах чувств, он занимался в таком стиле, чтобы по возможности как можно чаще быть лучшим на курсе. За октябрь и в ноябрь у него оказались самые высокие ежемесячные отметки, зачитанные настоятелем в студии. Он был уверен в точно таком же своём триумфе по результатам декабря, которые должны были огласить через несколько дней, перед отъездом на каникулы. Его имя каждый раз появлялось на доске почёта, с пометкой отлично. Таким образом, отъезд Блажана — Блажана, достоинства которого он едва успел проверить, и про которого говорили, что он очень умный, — принёс ему больше пользы, чем изгнание Андре. По причине этого Жорж безраздельно властвовал во французском, английском, истории, греческом и латыни. Остальное дисциплины он предоставил другим.

В математике ему помогал Люсьен, но самоуважение заставляло его попробовать смягчить подобное мошенничество, по крайней мере, в собственных глазах. Люсьен передавал решения или точные доказательства, а затем Жорж использовал свою изобретательность, решая их снова, по–своему; этот метод заслужил такие комментарии в его тетради по математике: «более изысканно», «растянуто», «надумано», и «не ходить вокруг да около».

С другой стороны, он не нуждался в религиозном рвении Люсьена для того, чтобы выделяться по утрам в воскресенье, во время религиозного обучения в классах. Это походило на своего рода пари с самим собой: он отвечал на вопросы соответственно книге, но обладал тайной гордостью, зная, что мог бы дать и другие ответы; он держал их при себе. Он стал первым по религиозному сочинению за целый семестр и поспорил с Люсьеном, что такой недостойный как он, получит первый приз.

Из всех уроков религиозного обучения за семестр был один, который запомнился Жоржу. Тот урок начался, как обычно, с молитвы, адресованной Святому Сердцу: старый учитель истории, который преподавал им ещё и религиозное обучение, призвал класс под его защиту. После чего, поскольку темой разговора оказалось Животворящее Древо Креста Господня, Отца попросили рассказать что–нибудь о древе познания Добра и Зла, которое, по его словам, было в Эдеме прообразом древа Креста, и соблазнение произошло как раз от него, в то время как спасение исходило от других. В независимости от того, что рассказывал им Отец, и какие вопросы возникали при этом, существовало правило: никогда не должно быть никакого смеха.

Один из мальчиков спросил, известно ли, какого вида было древо познания Добра и Зла. Добродетельный отец снял свои очки, протер глаза и невозмутимо ответил:

— Это интересный момент. Я упустил его из виду во время урока о земном рае, и я рад шансу вернуться к нему. Вот как обстоит вопрос: большинство людей считают, что древо познания Добра и Зла было яблоней, потому что так написано в Песне Песней [30‑я часть Танаха, 4‑я книга Ктувим, каноническая книга Ветхого Завета, приписываемая царю Соломону], которую вам читать запрещено — «Под яблоней разбудила я тебя». Другие же полагают, что то была смоковница, так как, съев запретный плод, Адам и Ева опустились на фиговые листья. Третьи предпочитают апельсиновое дерево или виноградную лозу.

— По мнению жителей Мадейры, дерево, которое привело к низвержению наших пращуров, было банановой пальмой, или, по крайней мере, одной из её основных разновидностей, широко известных как «крупноплодное» банановое дерево. И, скорее всего, подобное мнение бытовало в сознании некоторых ботаников, поскольку они назвали некоторые виды банановых растений «банановым райским деревом», или «адамовым деревом». И, на латыни, Musa paradisiaca [paradise — рай, англ.] — банан, принадлежащий к роду Муса.

— Более того, в соответствии с представлениями некоторых народов, плоды этого растения имеют в своём центре знак закона Христа, и если вы посмотрите туда после того, как разрежете его, то вы, и в самом деле, сможете заметить некое подобие креста. Именно по этой причине в Испании и Португалии многие люди отрицательно высказываются в отношении резки банана ножом, считая это святотатством.

Жорж очень скоро исчерпал ресурсы библиотеки своего класса. Большинство романов, которые она содержала, были таковы, что он не заходил дальше имени автора. Единственной книгой на полке, по–настоящему заинтересовавшей его, оказалась каталожным указателем, который позволил ему собрать список других книг. Жорж оказался не единственным, кто использовал каталог таким же образом — перед каникулами не было книги популярнее.