С историей на плечах

Но нельзя же, в самом деле, мальчишеские выходки, споры и дуэли, игры в декабристов и масонов, которыми они развлекались в той идейной и духовной пустыне, принимать всерьез. Тем более досадно, что те игры имели место быть, вредили им, влияли на судьбы, отражались на жизни и смерти, оставаясь по сути всего лишь пародией на содержательность, попыткой заполнить ум и дела чем-то значимым.

По той же причине на меня никакого впечатления не производил донжуанский список Пушкина, кроме досады, конечно, — глупое занятие для гения, шедшее от скуки, от невозможности найти себе применение и вдохнуть свежего воздуха. Уж лучше бы он где-то служил столоначальником, библиотекарем или даже переписчиком старых текстов.

Конечно, вернувшись из ссылки помудревшим и возмужавшим душой, Пушкин жадно взялся за работу: по поручению Николая І, получив его личное разрешение на работу в государственных архивах, подготовил записку «О народном воспитании», дал отпор «клеветникам России» в одноименном стихотворении, написал «Историю Пугачевского бунта», много работал с архивами Петра I. По сути Пушкин стал придворным историографом. Ах, как хорошо все складывалось! И если бы не безвременная гибель, то плакала бы слава Карамзина. Если бы… Да ведь и того немало, что стал он для России первым и великим пророком!

Георгий Чулков, исследователь быта тогдашнего императорского двора, говоря о тех, кто задавал там тон, еще в 1938 году писал, что они: «… не допускали мысли о праве на самостоятельную политическую роль русского народа… ненавидели Пушкина, потому что угадывали в нем национальную силу, совершенно чуждую им по духу… Независимость его суждений раздражала эту олигархическую шайку».

И они начали открытую травлю гения…

Дуэль, на которой был убит Александр Сергеевич, состоялась 27 января 1837 г. по старому стилю. Этот день стал поистине черным для русской литературы и русского языка, для всех влюбленных в Россию, для меня, тогда еще ровно 110 лет ждущей рождения. А ведь позже от тех же предательских рук мы потеряли и другого гения — Михаила Юрьевича Лермонтова… И слова исчезают, остаются лишь боль и горечь, да страшное понимание происходящего…

Сегодня говорить о любви к Пушкину трудно, ибо, с одной стороны, есть еще вершинные люди, в плоть и кровь его впитавшие, для которых он ушел в фольклор, в народ, в воздух Родины, чем пристало дышать и насыщаться, а не восторгаться всуе; а с другой — налицо прогрессирующее невежество молодежи, не имеющей системного образования, что привело к незнанию литературы, к восприятию Пушкина как явления, речи о котором им непонятны. Это печалит.

Пушкина я читала во все школьные и юные годы, когда душа уставала от приниженности жизни и алкала разноцветного света, радуги небесной. К счастью, такого же почитателя лучшей русской поэзии я нашла и в муже. Конечно, одним из первых наших семейных приобретений был восьмитомник любимого поэта. Кроме того, мы с Юрой собрали неплохую подборку книг о Пушкине — воспоминаний, составительских работ и литературных исследований. Среди них есть и настоящие библиографические редкости.

Прекрасный «Мичман Панин»

Мои родители любили искусства, особенно театр, кино, книги, создавали для себя атмосферу причастия к художественному творчеству, участвовали в самодеятельности, невольно прививая эту любовь и мне. Выражалось это привитие в незатейливых формах, без нравоучений или разъяснений, без лекций и специальных повествований, а просто — они так жили, и я при них. Изредка мне позволялось присутствовать на репетициях в народном театре и почти всегда — на его выступлениях со спектаклями в нашем клубе. Тогда в зале набивалось особенно много народу, все шумели, несмотря на то, что говорили нервным от возбуждения полушепотом. Над головами висел туманец. Воздух был проникнут ожиданием чуда. Пахло парфюмерией и новыми одеждами. Короче — праздник. Брали меня родители также и на вечерние просмотры фильмов, а дома позволяли слушать их обсуждения.

Позже позволяли самой или с подругами неограниченно бегать в кино, никаких денег на него не жалели. За репертуар кинопроката отвечал, конечно, заведующий клубом, но крутил кино киномеханик. Он-то и был для детворы героем того времени. Помню их почти всех, от того вредного красавца, который по вечерам зазывал в свою каморку и усиленно портил местных девчат и его за это отправили работать на завод токарем, до приезжего Вовочки, сбежавшего впоследствии со Славгорода от женитьбы, и далее до дяди Вани Самойленко.

Первого помню смутно — по его разговору с одной из соблазненных девиц, над которой он потешался, видимо, из-за ее претензий к нему. А было так. Как-то после уроков я забежала за билетом в кино. У кассы стояла девушка. Она не покупала билет, а со слезами в голосе то ли просила киномеханика о чем-то, то ли рассказывала о возникших горестях. Говорила тихо, смущенно. Тот же басурман сидел, бесстыже разглядывал ее и скверно смеялся, громко выкрикивая ответы и спрашивая, хорошо ли ей тогда было. Он подчеркивал слово «тогда», и я поняла, какую ситуацию оно означало. Мне стало жалко девушку, подумалось — как удачно, что кроме меня никто не видит этой сцены. Если бы не глумливый тон киномеханика, то и я не обратила бы внимания на инцидент и диалог, который волей-неволей услышала, а так… вот осталась картинка в памяти.

Имя сердцееда провалилось в многие прошедшие с тех пор дни, но я всегда узнавала его при встречах. А девушка вскоре вышла замуж и жила тихо и счастливо. О, судьбы...

Второй наш киномеханик Вовочка, низкорослый, головастый и некрасивый, был приезжим, жил на квартире около клуба. Его любили за искрометные шутки и за то, что он говорил на русском языке. Русских у нас любили. Рядом с Вовочкой всегда собиралась стайка слушателей всех возрастов, то и дело взрывающихся смехом от острот, сказанных с невозмутимым видом. Возраста Вовочка был неопределенного, какого-то среднего, годного для всех поколений. По прихоти какого-то случая он подружился с папой и часто вместе с ним и его дружками участвовал в рыбалках. Утром, когда рыбаки возвращались с реки и делили улов, в нашем дворе звенел смех, созывающий соседей — они понимали, что добытчики воротились с полными сетями и сейчас можно будет купить свежую рыбу, а то и раков. Торговля в этот день шла бойко и удачно. Сидевший на весах Вовочка отчаянно обвешивал простаков, возмещая незамеченный грешок неутомимыми шутками. И под шумок продавал не только нашу долю, но и свою.

Как ни нелепо было думать о Вовочке как об ухажере, но случилась и с ним любовная история, да еще с последствиями. От настойчивой бабенки, пытающейся повесить на него свою беременность, Вовочка сбежал, за что бессовестную гулену славгородцы невзлюбили так, что ей пришлось уехать в Запорожье. Кстати, ребенок у нее в тот раз так и не родился. Зато позже она вышла замуж и остепенилась.

Последним киномехаником из тех, что я помню, был дядя Ваня Самойленко, младший брат Григория Ивановича Самойленко, председателя сельпо, а значит, непосредственного начальника моей мамы. Дядя Ваня вступил на эту должность сразу после демобилизации из армии, молодым, неженатым, хотя мне всегда казалось, что он остается в одном возрасте — сорокалетнем. К девушкам он подозрительно интереса не проявлял, однако скоро удивил всех, женившись на Галине Зюзик, симпатичной барышне из ближнего колхозного хуторка Тургеневка. Когда только успел присмотреть? Тургеневские девушки ведь к нам в клуб не ходили.

Галина была на четыре-пять лет старше меня, но если мне было около десяти, а она окончила семилетку, то воспринимаемая разница наших лет превышала реальную и мне она казалась почти старой. К женитьбе дядя Ваня подошел основательно, выхлопотал в верхах должность билетера для жены, чтобы в рабочее время не разлучаться с нею. И Галина на долгие годы прочно уселась в кассе кинотеатра на законном основании. Пара эта мне нравилась, смотрелись они хорошо, жили тихо, дружно, всегда были с молодежью, шутили и смеялись. Есть такие люди, возраст которых не играет роли, они всем ровесники. Так и дядя Ваня. Несмотря на разницу в возрасте, он тоже подружился с моим папой и стал постоянным участником его рыбалок на правах любимого шутника. Это ему принадлежит знаменитая фраза: «Чувствую, тут зайчик лежит, а два — это точно».