Из дома

ВОЙНА

На лето приехала младшая тетя с Женей. Дядю Лешу еще зимой взяли на действительную службу в армию. Женя уже ходил, и был он очень беленький и смешно говорил. Я с Арво возила его на полосатых половиках по комнатам. Тойни мы тоже сажали на половик, но она не могла сидеть и падала. Приехали старшая тетя Айно и Ройне домой из Гатчины на лето. Тети обещали взять нас с собой в Ярославль навестить маму. Начали готовиться в дорогу. Старшая тетя сшила мне платье и летнее пальто из своих платьев. А младшая тетя Айно 22 июня поехала в Ленинград за билетами, но вернулась без билетов — началась война.

Из деревни начали уезжать дачники. Я с Ройне и с тетями Айно стали ездить в Павловск за продуктами, но продукты быстро исчезали, и в последнюю поездку мы купили только 20 килограммов пшена, соль и спички.

Наши учителя начали организовывать нас на прополку овощей, во время перерыва они нам читали газету. В деревне говорили, что Красная армия отступает, а учителя нам читали о подвигах и героизме красноармейцев. Дедушка дома сказал, что придут немцы и раздадут землю.

Куда-то исчезли наши учителя. Теперь уже никто не работал на колхозном поле. Дядю Антти отправили угонять колхозное стадо в тыл, но он попал в окружение и скоро вернулся домой.

Наша деревня была в стороне от большой дороги, и, когда уехали все дачники, у нас стало тихо. Старухи начали собираться чуть ли не каждый день по несколько человек вместе. Они молились и пели псалмы. В августе появился в нашей деревне немецкий десант. Немцы промчались на мотоциклах по деревне. Одна дачница, которая не верила, что придут немцы, и не уехала, бежала по деревне и громко кричала, что надо сообщить в сельсовет. Но к ней никто не присоединился, и бежала она одна.

Через несколько дней пришли солдаты эвакуировать нас, но командир сказал, что нас не успеют вывезти и чтобы мы ушли в лес со своим имуществом и скотом. Дедушка смеялся и говорил, что это дурость и ни в какой лес идти не надо, но его никто не хотел слушать. Тогда он остался со старой бабушкой дома, а мы всей деревней со скотом и вещами перебрались в лес.

В лесу все построили себе шалаши, нам, детям, там было весело. Мы забирались на тонкие и длинные березки и спускались на них, как на парашюте, вниз. Березки сгибались до земли, а потом снова медленно выпрямлялись. Когда была ясная солнечная погода, мы залезали на высокую сосну, которая стояла на пригорке. Сверху мы видели вдали клубы дыма, оттуда к нам приближался фронт.

По ночам все сильнее стал слышен грохот и было видно зарево. Но пошли дожди, через крышу в шалаши лило, взрослые решили вернуться обратно в деревню. А в деревне опять стало, как и раньше, только изредка по ковшовской стороне проезжали обозы с эвакуированными.

Всю ту осень мы играли в эвакуацию. Бабушка подарила мне маленькую козочку, ее по-настоящему можно было доить. Я выдаивала целый стакан молока, еще мы ее запрягали в маленькую тележку и тащили за веревку по деревне. В тележке было много всякого добра: старые ломаные кастрюли, банки, сделанные из тряпок старой бабушкой куклы. С колхозного поля мы подкапывали картошку и разные другие овощи — все это мы варили в чугунке на костре у речки. Дома не было никаких дел, все ребята были теперь совсем свободными.

У старшей тети Айно в Гатчине была квартира и все ее имущество. Она взяла меня, и мы пешком отправились посмотреть, что там с ее квартирой, и взять какие-то вещи. В Гатчине гремело даже днем, а ночью был такой грохот, что в нашем доме из окон вылетели со звоном стекла. Никто не спал, на улице было светло как днем. В нашей комнате вылетели окна и двери. Тетя потащила меня за руку в бомбоубежище. Я успела схватить свои синие ботинки, но по дороге один ботинок упал в цветочную клумбу. Я начала его искать. Вдруг сильно резануло светом и так грохнуло, что меня свалило с ног. Я подняла голову. Совсем низко над головой горел самолет, от него отваливались и падали горящие куски. Я продолжала искать ботинок, но подбежала тетя, схватила меня за руку и с силой потащила в бомбоубежище. На меня все закричали, что так можно было погибнуть, и тетя тоже могла погибнуть и что из-за меня не могли закрыть бомбоубежище.

Утром мы отправились домой в Виркино. С нами пошли тетя Ханни с дочкой Ритой и еще какие-то тетины знакомые. По дороге они говорили, что в Гатчине были такие ужасы каждую ночь. А в прошлую ночь, оказывается, какие-то диверсанты взорвали пороховые склады, и поэтому был полный кошмар.

Днем стреляли мало и идти было нестрашно. Наша деревня от Гатчины была в пятнадцати километрах. По дороге было много финских деревень, во всех деревнях жили наши знакомые и родственники. Если на улице оказывались люди, они обязательно здоровались и разговаривали с тетей. Все спрашивали, что сейчас в Гатчине. Во многих деревнях были военные. В нашу деревню, пока нас не было, тоже пришло много солдат. Арво рассказал, что взорвали большой мост через речку и что на нашем чердаке установили пулемет, а может быть, и пушку еще поставят, говорил он.

Дедушка велел закопать вещи в землю, потому что дом может сгореть. Закапывал ночью, чтобы никто не видел. Днем бабушка сварила чугун картошки для солдат и дала им большую миску кислой капусты. Мы тоже сели, как всегда, за стол обедать, но вдруг задребезжали стекла, от взрыва покачнулся дом. Дядя Антти велел всем бежать в окопы и не вылезать пока фронт не пройдет. Дедушка не боялся стрельбы и никогда не сидел в окопе. Старая бабушка только одну ночь проспала в окопе. Они с дедушкой говорили, что им нечего бояться — они уже свое отжили.

Многие начали рыть окопы еще летом, тогда же, когда прислали к нам ленинградцев рыть берега нашей речки, чтобы немецкие танки не прошли.

У нас было два окопа: тот, что вырыли осенью, когда вернулись из леса, оказался слишком маленьким. Дядя Антти с Ройне и нашим соседом Саку вырыли еще один окоп. В новый окоп поселилась только семья дяди Антти, но ночью наш окоп обвалился — снаряд взорвался совсем рядом. Я спала с другого края, меня не засыпало.

Я даже не слышала, как взорвался снаряд и как обвалилась стена и крыша окопа. Мне снилось, что по нашей улице едет телега, колеса ее сильно грохочут по булыжнику.

Нам всем после обвала пришлось переселиться в дядин окоп. Но там стало тесно и душно, туда к тому же пришла тетя Ханни с Ритой. Они жили у старшей тети, а у нее вообще не было окопа, она никогда ничего не боялась, и окоп ей был не нужен.

Тетя Ханни была очень толстая и веселая. Она знала много смешных историй, и у нее были карты. Мы стали играть в подкидного дурака, но бабушка запретила играть в карты, она считала, что это грешно, особенно, когда такое происходит. Мы играли, когда ее не было в окопе. Грохот стал таким сильным, что никто не мог высунуться на улицу. Дедушка варил еду и приносил ее нам в окоп.

В одну ночь пулеметные очереди зазвенели о камни, которые лежали на бревнах потолка. Несколько снарядов упало рядом с нашим домом. Арво при взрывах начинал кричать: «Папа, папа!». Он кричал без остановки. Никто не спал, а бабушка молилась. Утром, когда было еще темно, прибежал дедушка. Он радостно крикнул:

— Немцы пришли! Выходите!

НЕМЦЫ

Стрельба почти прекратилась, а сидеть согнувшись в темной яме уже никто не мог. Все тело ныло и жутко чесалось, ноги не разгибались. Но дядя Антти не разрешал выйти из окопа.

Днем бабушка и тетя Айно пошли готовить еду, мы выбежали на небольшую лужайку перед окопом. Был солнечный, теплый день. Ройне нашел круглую черную коробку с блестящими тоненькими колесиками внутри. Он позвал нас в баню. Большой банный котел был наполнен прозрачной холодной водой. Мы сунули туда руки, горстями брали воду, мыли лица, мурашки побежали по телу.

Ройне открыл коробочку, положил одно колесико в печку и поджег, огонь вырвался на нас, мы выбежали из бани. На лужайке стоял сарай. Мы начали бросать коробочку через крышу сарая. Ройне бросал с той стороны, а мы ловили. Вдруг из леса начали стрелять из винтовок взрывными пулями. Одна пуля упала рядом с ногой Ройне, у него даже немного поцарапало ботинок, мы побежали в дом. В кухне сидели немецкие солдаты и их командир. Дедушка объяснил нам, что это офицер, и что до революции русские командиры тоже были офицерами.