Дождь поющего огня (СИ)

Утро разбивает грёзы. Мы вскакиваем по команде, проверяем винтовки и пулеметы, умываемся водой, льющейся из чёрной каски, и ждём приказов.

Снова взрывы снарядов, злобная матершина, прицельный огонь по противнику.

.........................................................................................

Солдаты мрачные в железных шлемах,

теряют вдруг начало человечье,

и обретают демонов обличье.

И демоны идут на смертный бой.

..................................................................................

- Чаще стреляй, братишка, - кричал Артемий, поворачивая ко мне серое от пыли лицо. - Стреляй!

Он стоял на насыпи во весь рост с ручным пулемётом наперевес и, смеясь, крестил неприятеля длинными очередями. Ему действительно было весело среди этой свистопляски. Напрасно лейтенант приказывал ему спрыгнуть в траншею, а я стаскивал вниз, дёргая за сапог. Артемий не обращал никакое внимание ни на наши старания уберечь его, ни на свистящие огненном градом вокруг него пули. Лишь когда закончилась пулеметная лента, он наклонялся и требовал новую.

Вражеская атака остановленна.

Артемий спустился в траншею, тяжело дыша и чему - то улыбаясь.

Я бросился к нему, обнял и кричал:

Артем, ты чокнутый... ты же герой Артем.

- Потише, братишка, - говорил он в моё окровавленное ухо. - Всё ещё впереди.

........................................................................................

- Вот уже сколько времени мы с тобой и всё время на передовой. - Говорил я. - Ты всегда суешься в самое пекло, и ни разу тебя даже не поцарапало. Прости, конечно...

- В этом ничего странного и нет, - ответил Артемий. - Обычно люди на войне думают либо о том, как бы остаться живыми, либо о том, что бы достичь цели, о доблестной смерти, иногда ими двигает ненависть, иногда, просто, гнев, что, впрочем, одно и тоже. Но, поверь мне, совсем мало, кто задумывается о гармонии. А ведь жизнь гармонична, война же часть нашей

жизни...

- А мне всегда казалось, - с недоверчивой злостью перебил его я, - что война часть нашей смерти.

- Ты, значит, считаешь, что смерть реальность.

Так, как капитан Родин живой по - твоему? - Выпалил я. - Иди глянь, если его уже не закопали.

Война делает людей похожими на порох.

- Родина закопали, - спокойно продолжал Артемий. - Для всего мира он умер, но для себя самого - нет, ибо нельзя осознавать в состоянии небытия. Одухотворённость меняет форму...

- Стало быть, человек или есть, или его никогда не было и не будет.

- Ну конечно, только подробнее об этом, как-нибудь в другой раз.

Со стороны походной кухни потянуло ужином. Ещё минута и раздастся зовущий крик кашевара. Мне все-таки нетерпелось услышать настоящий секрет неуязвимости Артемия, если конечно это не обычная случайность. Я хотел бы задать вопрос, но Артем, словно прочитав мои мысли, ответил:

- Я вовсе не так неуязвим, как ты хочешь думать, Борис. Обычный человек, да и только. Просто научился не поджимать хвост перед подстерегающим надуманным небытиём и переходом в другие миры и формы. Я сильнее тех, кто за теми насыпями, - Артемий указал на линию неприятельских укреплений. - Я держу их в поле внимания моей силы, а они меня просто видят. Зрение часто обманывает человека и издалека они промахиваются. К тому же я палю по ним почём зря. В ближнем бою гораздо сложнее. Тут легче убить даже в слепую.

Меня кто - то толкнул в левый бок.

- Всё болтаете, - раздался хрипловатый голос сержанта. - Ужинать и не думаете?

- Думаем, - в один голос ответили мы и засмеялись. - Уже идём.

Когда кашевар с перевязанной головой накладывал в мой котелок варённую перловку, Артем хихикнув шепнул мне:

- Если тебе бывает страшно или тоскливо, крепче сжимай анус. - И, подмигнув, протянул свой котелок к раздаче.

...........................................................................................

Пришло время и полки, утомлённые однообразием пассивного выжидания, поднялись с насиженных мест и перешли в наступление.

Адский хохот пронзил естество каждого иглами страха. Демоны, сидящие внутри человечков восстали. Попирая в себе все добродетели, кроме добродетели единства, люди бежали вперёд, спотыкались о трупы широко открыв рот стреляя во всё, что шевельнётся во вражеском стане. И были эти люди героями, своей кровью они гасили пламя безумия гнева и жадности.

Ошеломлённые ураганным натиском, враги отступили. Бессмысленно вставать на пути грозной лавины отчаянного стремления победить. Они отходили в ожидании усталости противника.

Человек не может бежать и стрелять вечно.

Бой продолжался.

Время испуганно шарахнулось в сторону неба. Пространство подалось и раздвинулось до необозримых размеров.

Крики и выстрелы, хрипение и стон. И шум заходящегося от напряжения дыхания.

Смерть играет на нервах солдат симфонию убожества стремлений жизни.

Время вернулось, когда звякнули колокола усталости. Появилось оглядывание, ожидание и надежды на командиров.

Бой подходил к концу.

............................................................................................

Мои руки тряслись. Я разворачивал треугольный пакет с письмом, переданный солдатам с обоза. Адрес был написан ровным, мелким женским почерком, жутко знакомым, почти родным. Сердце подскочило и застряло, трепыхаясь и ёкая, как раз по середине глотки. Язык набух и отяжелел. Мысли, словно стая взбесившихся кур, носились между прошлым, настоящим и предполагаемом будущем.

Перед самой войной я влюбился в удивительную девушку и собирался жениться. Предательская боязнь того, что меня( не дай бог) любят меньше чем люблю я, заставляла затягивать отношения дальней дистанции. В конце концов мой приятель однажды попросту увёл мою вожделенную мечту из под носа, а я из гордости больше даже не подошёл к этой девушке.

И вот письмо.

Как - то боязно даже и читать. Может потом, или вообще... зачем она...

- Что, Боренька овечья дрожь, как перед первой атакой, - окликнул меня Артемий, чистящий винтовку неподалёку от меня

- Да, что - вроде этого.

- Читай, читай, счастливый человек. - Махнул он рукой в мою сторону.

Я принялся читать.

В общем не чего особенного в письме не было. Расплывчатые фразы, не ясные намёки, но настроение поднялось до высшей отметки.

У меня вновь появилась надежда.

Ну и пусть, что было, то было. Ошибки есть у всех, всё равно я добьюсь своего. Вот отвоюю, приду с орденом... Поведу себя... покруче... Она хорошая... И меня любит...

- По- прежнему обманываешь себя? - Крикнул мне, смеясь Артемий. От его насмешливой наблюдательности не скроешься и под землёй, он читал мысли по выражению лица. Я разозлился. Хотел бы послать его по дальше, но очень уж хотелось поделится надеждой и болью.

- С чего это ты взял, что обманываю? - Как можно спокойнее спросил я.

- Конечно обманываешь и жалеешь себя.

- Ты не когда не любил, вот и весь смех твой. - Я окончательно вышел из себя.

- Не любил? - Артемий поднял бровь. - Если я не распускаю соплей и не причитаю во внутренних монологах, так значит мне и неведомо это светлое чувство?

- Откуда мне знать причитаешь ты или нет...

- Знаешь, прекрасно знаешь, - голос его повышается. - Суслик промокший. Я тебе уже сотни раз говорил о единстве. Ты же, как китайский болванчик, только головой кивать...

Вдруг он замолчал и, почему - то, стал печальным.

- Извини, брат, - тихо проговорил он после небольшой паузы. - Я не хотел тебя обидеть. Чуть было не опустился до оскорблений ради доказательства... Извини, Борис.

Артемий подошёл и похлопал меня по плечу. Я не мог долго сердится.

- Знаешь, - сказал он, усевшись рядышком, - мы часто путаем любовь и тягу к обладанию определённым существом иного пола, и часто страдаем, а ведь первое чувство искренне и божественно, если оно селится в нашем сердце, мы обретаем рай и на земле и на небе. Любовь чиста, созидательна по своей сути, не может она приносить боль, тогда, как страсть обладания эгоистична по природе. Будучи не утолимой, она открывает замки темниц всех пороков. Страсть, которая необходима животным для спарки, ломает людские судьбы по тому, что они возводят в святыню именно эту страсть, забывая об истинной человеческой любви