Горняк. Венок Майклу Удомо

Мария пошла обратно в палатку и легла на постель… В глазах начало темнеть… Скоро она будет с Мхенди, со своим мужем. Закрыла глаза и стала ждать. Боль поднималась все выше, но это такой пустяк… О, Мхенди!..

7

Пол Мэби был пьян. Еле держась на ногах, он подошел к столу и налил себе виски. Потом, натыкаясь на стулья, чуть не падая, с трудом добрался до окна и повалился в кресло.

Комната была погружена в темноту. В темноту был погружен весь мир. Он поднес стакан к губам, сделал большой глоток. Его всего передернуло. Он поставил стакан на подоконник.

В дверях появился слуга.

— Хозяин…

— Чего тебе? Убирайся отсюда! Сукин сын, сволочь! Убирайся!

Мэби замахнулся на него и упал на пол.

Слуга не уходил.

— Хозяин будет лотом хворать. Как так можно— пить, пить, ничего не кушать? — Он вошел в комнату и зажег свет.

Мэби дополз до окна, схватил с подоконника стакан и швырнул в слугу… Стакан попал слуге в грудь, виски залило рубашку.

— Убирайся к черту, мерзавец! Убирайся! — Он искал, чем бы еще кинуть.

— Пожалуйста, хозяин…

— Убирайся!

Мэби швырнул в слугу пепельницу. Но тот сумел увернуться.

— О-хо-хо, хозяин… — Слуга тяжело вздохнул и вышел.

Мэби нашел другой стакан, налил виски, потушил свет и, шатаясь, пошел к своему креслу у окна.

— Я не хочу думать, — плачущим голосом сказал он. — Я хочу напиться вдрызг, чтобы ни о чем не думать.

Он отхлебнул еще, пролив остатки на себя.

— Он был моим другом… другом… моим другом…

Дверь снова приоткрылась.

— Сукин сын! — закричал он. — Я тебе сказал, катись к черту! Я убью тебя! Убирайся, пока цел. Вон!

— Это я, — раздался голос Удомо. — Это я, Мэби.

Удомо включил свет. Мэби с трудом повернул к нему голову.

— В самом деле. Наш премьер-министр. Прославленный владыка Удомо. Чего тебе?

Удомо вошел в комнату.

— Я хочу поговорить.

— А я не хочу. Не хочу я говорить с тобой! Ни с кем не хочу говорить, Уходи! Завтра я снова буду на тебя работать. А сегодня я оплакиваю своего друга. Уходи!

— И я оплакиваю его, Мэби.

— Ты? — Мэби поморгал и уставился на Удомо. — Ты способен кого-нибудь оплакивать?

— Представь себе… Можно мне виски?

— Сделайте одолжение, ваше величество. Боюсь только, что я не в состоянии прислуживать вам, так что наливайте себе сами.

Удомо подошел к серванту и налил виски, не разбавляя.

— Тебе нужен свет?

— Нет. Но, по всей вероятности, я должен сообразовываться с желаниями своего премьер-министра.

Держа бутылку в руке, Удомо потушил свет и сел напротив Мэби. Одним глотком он осушил свой стакан и налил еще.

Мэби хихикнул и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Наш славный премьер-министр, кажется, запил. Заливает горе вином? С чего бы это? Расскажи мне, в чем дело, владыка Удомо. Я ведь не иностранная делегация, прибывшая с официальным визитом. И не толпа, которую нужно растрогать до слез… В чем дело? Что тебе от меня надо?

Наступило долгое молчание. Затем Удомо сказал:

— Я должен сказать кому-нибудь… Тебе. Я убил его…

Мэби был слишком пьян, чтобы услышать муку в голосе Удомо; слез Удомо в темноте видно не было.

— Убил Мхенди?.. Ты?

— Да. Я сказал Ван Линтону, где его лагерь. Я должен был сделать это, иначе они перестали бы нам помогать. А ты знаешь, что значит для нас их помощь?

В темной комнате стало очень тихо. Мэби никак не мог понять. Наконец каким-то неуверенным голосом он спросил:

— Ты продал его врагам?..

Удомо налил себе еще виски.

— Я не мог поступить иначе. Понимаешь? Не мог…

Мэби не услышал мольбы в голосе Удомо. До его сознания дошли только страшные слова о предательстве.

А Удомо все говорил — он взывал к Мэби, пытаясь заставить его понять, какие муки он пережил, как нужно ему утешение. Но Мэби не слышал его. Он понял одно — Удомо предатель. Эта мысль отрезвила его.

— Ты… — Мэби задохнулся. — Ты…

С дикой злобой, с ненавистью он швырнул свой стакан в голову Удомо. И в ту же секунду бросился на него сам. Он бил его, рвал на нем одежду. Осыпал проклятиями.

Стул Удомо грохнулся на пол, увлекая за собой обоих. На шум прибежал слуга. Он зажег свет.

Удомо сидел на Мэби и держал его руки. По лицу Удомо текла кровь. Осколком стекла ему глубоко порезало левую щеку чуть пониже скулы.

— Ой, хозяин.. — закричал слуга.

— Твой хозяин заболел, — с трудом проговорил Удомо. — Помоги мне.

Мэби отчаянно сопротивлялся. Но где ему было одолеть Удомо. Он перестал вырываться и, с бешенством глядя Удомо в лицо, стал осыпать его бранью, выбирая самые оскорбительные, самые грубые ругательства. Потом он плюнул. И плевал до тех пор, пока все лицо Удомо не покрылось плевками.

— Помоги мне, — сказал Удомо.

Он встал, подымая с собой Мэби. Слуга шагнул к ним. Мэби изо всех сил рванулся назад. Удомо не сумел удержать его. Мэби потерял равновесие, грохнулся об пол и затих.

— Ой, хозяин! — воскликнул слуга.

Удомо опустился на колено.

— Ничего, скоро придет в себя.

Он на руках отнес Мэби в спальню и положил на кровать.

— Раздень своего хозяина. Я оставлю записку, завтра утром передашь ему. Подай мне бумаги.

Слуга принес бумагу. И тут только заметил кровь на лице Удомо.

— Ваше лицо, сэр…

— Ничего страшного.

Он написал:

«Как проснешься, немедленно приходи ко мне. Буду ждать тебя в кабинете.

Удомо».

Он отдал записку слуге. Затем вышел, сел в свою машину и уехал.

Полчаса спустя двое часовых заняли посты у ворот дома Мэби.

На другом конце города губернатор и начальник его канцелярии безрадостно, но целеустремленно напивались.

— Боже мой, до чего же я ненавижу Африку! — сказал Росли.

— То есть прогресс? — возразил Джонс. Его желтоватое, болезненное лицо совсем сморщилось.

— Нет, именно Африку — этот проклятый континент с его тайнами и амулетами, ритуальными кровопусканиями и предательством. Страна изуверов. Гнусная страна!

— Мы — европейцы — прошли тот же путь. Проделывали штуки почище. Только все это было давно, а у людей короткая память. — Джонс выпил еще. — И ведь не утешишь его ничем…

— Вы видели его сегодня? — спросил Росли.

— Да. Держится еще более неприступно и холодно, чем всегда. Сукин сын! А знаете, Росли, все-таки он великий человек. Только отъявленный негодяй или великий человек мог решиться на такое. Мы с вами сделаны из другого теста.

— Нет, такого прогресса и таких великих людей мне не нужно, — с горечью сказал Росли.

— Интересно, о чем он сейчас думает, — тихо проговорил Джонс.

Утреннее солнце заливало кабинет премьер-министра. Удомо отвернулся от окна и посмотрел Мэби в лицо. На нем была написана откровенная ненависть.

— Ты по-прежнему отказываешься войти в мое положение?

— Я понимаю только, что ты предал друга, — отрезал Мэби.

— И настаиваешь на отставке?

— Да.

Удомо жестом пригласил Мэби сесть.

— Садись, Мэби! Давай поговорим.

— Нам не о чем говорить.

— Черт бы тебя побрал, — вспыхнул Удомо. — Разнюнился, как плаксивая баба. Ты, может, думаешь, что я с радостью пошел на это? — Голос его дрогнул. — Я не мог иначе! Не мог! Личные чувства не должны мешать нам исполнять свой долг. Долг по отношению к Африке! К ее народу! Моему народу и твоему! К ее будущему! Подумай об этом, Мэби…

— Ты кончил?

«Он слишком ненавидит меня», — подумал Удомо.

— Ладно. Но ты понимаешь, что в стране тебе оставаться нельзя?

Горькая усмешка покривила губы Мэби.

— Можешь не бояться — болтать я не стану.

Удомо невесело улыбнулся:

— А если и станешь, кто тебе поверит? Во всяком случае, я найду способ заставить тебя молчать. Ты, надеюсь, не думаешь, что я позволю тебе загубить все мною сделанное. Я любил Мхенди. Тебя я не любил никогда.