Олени

В выходные (а отец частенько работал в больнице и в эти дни), когда и папа, и мама были свободны, мы все вместе отправлялись на машине в глубь пустыни, где и ночевали в каком-нибудь оазисе или прямо в песках или на побережье, рядом с каким-нибудь живописным поселением или на пустом пляже. Мы выехали тогда ранним, еще свежим утром, пока жара не придавила своим тяжелым дыханием весь мир и не сделала людей ленивыми беглецами в сонный покой. Мимо проплывали невысокие холмы с виноградниками, редкими миндальными и оливковыми рощицами, в которых, словно темные свечи, тянулись к солнцу мрачно-горделивые кипарисы. Примерно за час мы добрались до одного селения, упирающегося в залив и огороженного с одной стороны мрачной горой, которая в какой-то конвульсивной судороге буквально обрушивалась в море. «Шенуа», — бросил отец, кивнув в ее сторону. И я навсегда запомнил это странное имя, как знак, связанный в моей памяти с отцом.

Прежде чем спуститься в село, мы поднялись к старым развалинам. Они полностью сливались с окрестным пейзажем, утопая в траве, кустах и цветах, даже изящные высокие мраморные колонны казались не останками древних человеческих строений, а какими-то экзотическими растениями. И всё-всё вокруг было пропитано запахом полыни, от которого першило в горле…

В амфитеатре, между плитами, виднелись желтые головки подсолнуха, а красная герань, словно кровью, обрызгала дома, храмы и площади, бывшие когда-то живыми.

Мы поднимались по холмам, и с каждого из них открывался новый вид. На одном возвышались руины храма, чьи колонны, как стрелки часов, отмеряли движение солнца. Отсюда можно было видеть все село с заборами из белого и розового камня и зелеными верандами-балконами. На другом холме мы увидели развалины маленькой церквушки, вокруг которой лежали выбившиеся из земли гробы — некоторые почти вровень с землей (все еще оставаясь ее частью), а на рассыпавшихся в прах телах умерших росли дикие травы и репейник.

Ближе к полудню, мимо маяка, у подножья которого то тут, то там высились крупные сочные растения с лиловыми, желтыми и красными цветами, через поле, поросшее низкими мастиковыми деревцами (из их сока еще делают жвачку), мы вошли в село, дома которого были увиты дикими розами. Везде буйно цвели разросшиеся чайные кусты и среди них — синие ирисы.

Мы пообедали в небольшом кафе у пристани, а потом взяли лодку напрокат и поехали купаться к горе, на маленький песчаный пляж, словно «подшитый» с одной стороны складками горных скал.

Мама и папа раскрыли пляжный зонт, сложили под ним наши вещи, и мы все вместе пошли купаться в море. Долго играли в воде, потом я вышел на берег, лег на песок в тени зонта и незаметно для себя уснул.

Когда я проснулся, солнце, пройдя зенит, уже склонялось к закату, жара еще не спала, но как-то устало нависла над землей и морем, изредка прорезаемая порывами ветра. Слышались спокойные ритмичные удары волн, так похожие на тишину.

Мама и папа еще плавали (а может быть, еще раз заходили в воду, пока я спал), они, наверное, заплыли далеко от берега, а сейчас уже возвращались, и я помахал им рукой. А когда они были совсем близко, я побежал к ним, и мы снова долго прыгали на волнах.

Потом папа вышел на берег, взял из наших вещей под зонтом фотоаппарат, и мы снимались.

Рядом с нами, метрах в пятнадцати, под раскрытым зонтом расположились, пока я спал, какие-то люди, которые, очевидно, приехали сюда по дороге через поле — их машина стояла неподалеку, под деревом. Папа пошел к нашим соседям по пляжу с просьбой сфотографировать нас всех троих вместе (у нас не было штатива), а вернулся обратно с девушкой семнадцати или восемнадцати лет и ее любопытным братишкой лет пяти-шести.

Девушка еще только приближалась к нам, а меня, словно мощной волной, накрыла и ослепила ее блистательная красота, поразило какое-то очень естественное чувство собственного достоинства, с каким она несла свою красоту (обычно все красивые создания излучают нескрываемую гордость от осознания собственной привлекательности).

Девушка взяла у моего отца фотоаппарат, и мы все трое, я, папа и мама, обняв друг друга, встали на песчаной отмели берега, а девушка несколько раз щелкнула нас в разных позах.

Потом мама дала малышу — в качестве благодарности за помощь — шоколадку, он ответил «grazie», и я понял, что они итальянцы.

Но прежде чем вернуться к своим родителям, они пошли к морю. Мальчик оставил шоколадку на песке и с криками бросился в воду, девушка побежала за ним. Поиграв немного в воде, брат и сестра вышли вместе, держась за руки, потом мальчик вырвался от нее, сбегал за шоколадкой и, развернув обертку, откусил кусок, а девушка отряхнулась от воды с извиняющейся улыбкой, и ее удивительная красота снова поразила меня. С темной лентой, перевязанной на груди (тем летом у девушек на городских пляжах была такая мода), бликами солнца в мокрых волосах, вся — в объятиях улыбок и теней. Вся — плечи, бедра, колени, свежая кожа и глаза в длинных ресницах.

Потом мы оделись, сложили свои вещи и собрались уходить. Проходя мимо наших соседей по пляжу, отец поздоровался с ее родителями (оказывается, он знал ее отца-дипломата), и через поле, под лучами заходящего солнца, мы пошли в село.

Немного устав после целого дня на солнце и от ароматов свежего вечернего воздуха, мы сели отдохнуть на скамейку в парке, красиво оформленном в виде сквера.

Поле напротив медленно тонуло вместе с солнцем, калина над нами свесила гроздья своих ягод — маленьких красных шариков, сильно пахло розмарином, между деревьями угадывались очертания далеких холмов, а еще дальше — полоска моря.

Я ощутил в душе какое-то ожидание, и больше никогда в жизни оно меня не покидало.

После встречи с этой девушкой во мне что-то изменилось, в ушах зазвучал какой-то новый голос… Была ли это любовь или, может быть, предчувствие любви, родившееся во мне от встречи с красотой — я не знал.

Мы сели поужинать в том же кафе у пристани, рядом с маленькой автостоянкой, где папа еще утром оставил нашу машину. На причале тихо покачивались мачты яхт, а за ними было море — золотое и синее перед закатом.

Принесли печеную рыбу, мама с папой заказали бутылку белого вина.

И вдруг мое сердце вздрогнуло мучительно и радостно — из маленького автомобиля, остановившегося на площадке перед кафе, вышла та самая семья, наши соседи по пляжу.

Она — в светлом платье с крупным рисунком, с ярким красным цветком в волосах, стянутых голубой шелковой лентой.

Они сели поблизости, я мог видеть девушку в просвете между спиной отца и профилем мамы, иногда мне казалось, что и она поглядывает в мою сторону. В какое-то мгновенье наши взгляды встретились, и вместе с радостью ко мне пришла печаль, которая, как говорят, всегда сопутствует встрече с прекрасным.

Рыба оказалась так себе, но зато фруктов было вдоволь, официант принес их в большой плетеной корзине, поставив такую же и на соседний столик.

Девушка надкусила персик, и по ее подбородку потек сок. Осторожным движением она вытерла лицо, а потом снова взглянула на меня, и на ее губах появилась уже знакомая мне слегка извиняющаяся улыбка.

Наши знакомые незнакомцы поднялись из-за стола раньше нас, сели в машину и уехали (и снова меня резанула боль, а вместе с ней пришло ощущение счастья, счастья ожидания).

А мы остались ночевать в селе, в маленькой грязной гостинице.

На другой день мы вернулись домой, в нашу виллу рядом с больницей на окраине города, расположившуюся высоко в скалах, в которых была узенькая тропинка, сбегающая вниз, к морю. Это был наш, домашний, пляж, здесь прошло много счастливых дней моего детства, здесь я учился плавать, сюда на рассвете приходил отец, чтобы искупаться перед работой.

После поездки к Шенуа и я стал чаще приходить сюда — и утром, и в час заката, весь охваченный новым чувством, родившимся во мне после той встречи с девушкой на пляже. Нельзя сказать, что я влюбился (хотя образ именно этой девушки завладел моими мечтами), просто у меня проснулась сама эта жажда любви — как только что возникшая любовь ко вселенной, как новая, другая жизнь, полная радостного и в то же время мучительного ожидания и предчувствия.