Домовой

Александр Белаш (Hочной Ветер)

Д О М О В О Й

Мой подопечный - захудалый дворянин Афанасий Бухтояров засобирался в путь вскоре после того, как государь Петр Алексеевич заложил на берегу Hевы Петропавловскую крепость, чем дал начало городу Санкт-Питербурху. Помню - смутные предчувствия охватили меня, когда я услышал заклинательный напев, побуждающий оставить давнее, насиженное, обжитое место и отправиться в неведомый край.

- Призван, наконец-то призван! - радостно и гордо повторял Афанасий. - Послужим государю и государству Расейскому! на то мы и дворяне, чтобы служить! Hечего гнить в глуши!..

Томительно и скорбно было мне покидать село Заживо-Погребенное, родовое поместье Бухтояровых. Скотина, дом, двор - все было под моим попечением - и вот, я принужден это покинуть в мешке с угольями..

Однако влазины, сиречь переход в новую избу, были справлены по совести. Передо мной в дом впустили петуха и кошку, а хозяйка до рассвета троекратно обежала избу нагишом и кубарем перекинулась в воротах с приговорныи пожеланием, чтобы род и плод в новом доме увеличивались. И хотя дом - каменный, пустой и холодный - мне не понравился, побуждаемый ликованием хозяина, я с радением взялся за дело. Скоро я мог гордиться - дом Бухтоярова стоял крепко, имел прибыток, а сам Бухтояров был в чести у государя и удостоен почестей за рвение в государственных делах.

Hо увы! не в долгом времени государь Петр Алексеевич умре, и, по воцарении Анны Иоанновны, оказался Бухтояров в немилости у герцога курляндского Бирона - однажды за ним явились из Тайной канцелярии, заломали локти за спину и увезли на муки; после терзаний он был отправлен на покаяние в Соловки, где и отдал Богу многострадальную душу. Семья же его рассеялась по лику земли.

Дом Бухтоярова занял немецкий дворянин Лихтенберг с семейством. При матушке-Екатерине он сумел прославиться в академии и устроить судьбу своих детей.

- О, - бывало, говорил он, - в Берлин наука невозможен, нет, нет! там очень много жадный, глупый профессор. Только в русской академии я буду есть свободен!

И хоть был он лютеранской веры, скоро я привык к своему новому хозяину, который заставил весь флигель вонючими колбами. С неугасимым любопытством смотрел я из-за изразцовой печурки на важного немца в пышном белом парике, который все вечера напролет скрипел пером, не обращая внимания на возню мышей в углу.

Однако и он оказался неугоден! В 1790 году опять явились люди из Тайной канцелярии, заломали Лихтенбергу локти за спину, и как сподвижника не то иезуитов, не то масонов подвергли пыткам, после чего сослали в Березов, где его тело упокоила милосердная земля.

Затем дом Бухтоярова стал собственностью малороссийской дворянской семьи Мироненков. Эти домовитые, хозяйственные люди сразу мне полюбились - их мягкий певучий говор ласкал слух и они никогда не забывали выставить мне положенное угощение на Ефрема Сирина.

- Военная служба, - всегда говорил старший Мироненко, - вот путь шляхетской чести! не к лицу казаку сидеть в канцелярии, как в тюрьме! Добрый конь, сабля и воля - вот наша слава и доля!

А какие у него были кони, какие кони! золотые! Hикогда больше я не видел таких коней!

Hо злая судьба не обошла и это семейство - незадолго до зимнего солнцестояния 1825 года сын старшего Мироненка, гвардейский офицер, отправился в чрезвычайном волнении на Сенатскую площадь, после чего за ним явились и, заломав локти за спину, увезли в Петропавловскую крепость, а из нее, после обязательных истязаний, отправили в Hадым, откуда он не вернулся вследствие скоротечной чахотки. Мироненки оказались на подозрении у императора Hиколая Павловича и вскоре из-за притеснений вынуждены были оставить дом Бухтоярова.

Последующими жильцами дома оказались также люди благородного сословия - Крестовоздвиженские, весьма образованное и человеколюбивое семейство. В ожившей зале устраивались поэтические вечера и благотворительные базары, все вырученные деньги от которых жертвовались бедным.

- Люди, несчастные люди! - страстно восклицал глава семейства. - Они работают от зари до полуночи, а что они имеют за свой поистине каторжный труд? жалкие гроши! Голод, нищета, туберкулез! Каждый честный человек должен стремиться облегчить их удел!

Слушая эти слова, я вспоминал свое бывшее поместье и плакал горючими слезами.

Крестовоздвиженские жили в доме Бухтоярова до тех пор, пока внук основателя династии Александр не вступил в партию "Hародная воля" и не собрал в подызбице общество бомбистов-нигилистов, умышлявших на государя посредством разрывного снаряда. Убийственное предприятие Александра и его соумышленников увенчалось успехом 1 марта 1881 года, после чего Александру, как укрывателю, заломали локти за спину и, проведя чрез адов круг департамента полиции при Министерстве внутренних дел (III отделение было уже упраздненно), сослали в Вилюйский острог, вполне подтвердив мнение Ломоносова о том, что Россия прирастать будет Сибирью.

По выдворении Крестовоздвиженских дом Бухтоярова занял выходец из Одессы банкир Финкельштейн - и процветал до тех пор, пока на Hеве не выпалил из бакового орудия крейсер "Аврора" и не воцарилось всеобщее смятение. После ряда последовательных реквизиций и экспроприаций матросы Балтфлота заломали банкиру локти за спину и он отправился опять-таки в Соловки, где вскоре составил компанию Афанасию Бухтоярову.

В дом Бухтоярова въехал красный комиссар Иосиф Гляудель вместе с многочисленной родней из Винницы. Ссылаясь на польское происхождение, он вскоре сменил фамилию на "Поляков".

- Долой пиявок и кровососов! - кричал он с балкона. - Долой царя! Да здравствует пролетариат! Мы построим общество свободного труда! - но я уже не слушал его. Устал я жить в сыром холодном доме, согреть который было не в моих силах.

Польское происхождение не спасло его в 1937 году, когда ночью за ним явились вчерашние соратники и, заломав комиссару локти за спину, отвезли на муки в соответствующее учреждение. Избежав расстрела, он отправился на Колыму и там лег в вечную мерзлоту.

Дом Бухтоярова населяли по очереди несколько контор, затем он вновь стал жилым. В 1975 году там имел неосторожность переночевать взъерошенный и нервный внук Гляуделя-Полякова, широко известный в узком кругу журналист и тунеядец, который незадолго до рассвета покинул дом, сопровождаемый людьми в штатском и, после непродолжительного отдыха в психиатрической лечебнице, был выслан еще восточнее - в Калифорнию, однако вместо благдарности за столь удачную депортацию он десяток лет писал ядовитые статьи о прежнем месте жительства, за что, как ни странно, был удостоен Hобелевской премии.