Гость с Енисея (СИ)

Annotation

Он нашел меня через Интернет. Он, мой бывший поклонник и журналист районной газеты, который в те, юные годы, сделав мне предложение и получив отказ, сразу уехал на Дальний Восток. Долгие годы ничего о нём не знала и вот... "Ты помнишь меня?" - был первый его вопрос. И я ответила, маскируясь и проверяя адресата: "Когда-то знала парня с такой фамилией, который жил..." и указала название моего городка. И он тут же ответил: "Ну да, это я, я! Василий. Может, вспомнишь, как мы танцевали в парке, а потом я провожал тебя домой и нас всегда встречала ваша белая собачка по имени Ласка?" Да, теперь знала: это он. И написала: "Где ты теперь?" "Живу на берегу Енисея и так сталось, что ощущаю эти края своей родиной". Ну, а потом слово-за слово, и выяснилось, что скоро приезжает навестить родственников в мой городок, который недалеко от областного центра, где живу, и если я не против, то хотел бы встретиться. И была встреча. И распахнул Василий передо мной дверь в мир, который был совсем незнаком - мир жизни на берегах далекой реки Енисей.

Пирус Анна Сергеевна

Пирус Анна Сергеевна

Гость с Енисея

ГОСТЬ С ЕНИСЕЯ

Он нашел меня через Интернет. Он, мой бывший поклонник и журналист районной газеты, который в те, юные годы, сделав мне предложение и получив отказ, сразу уехал на Дальний Восток. Долгие годы ничего о нём не знала и вот... "Ты помнишь меня?" - был первый его вопрос. И я ответила, маскируясь и проверяя адресата: "Когда-то знала парня с такой фамилией, который жил..." и указала название моего городка. И он тут же ответил: "Ну да, это я, я! Василий. Может, вспомнишь, как мы танцевали в парке, а потом я провожал тебя домой и нас всегда встречала ваша белая собачка по имени Ласка?" Да, теперь знала: это он. И написала: "Где ты теперь?" "Живу на берегу Енисея и так сталось, что ощущаю эти края своей родиной". Ну, а потом слово-за слово, и выяснилось, что скоро приезжает навестить родственников в мой городок, который недалеко от областного центра, где живу, и если я не против, то хотел бы встретиться.

И была встреча. И распахнул Василий передо мной дверь в мир, который был совсем незнаком - мир жизни на берегах далекой реки Енисей.

Мы сидим возле того места, где когда-то была танцплощадка, на которой кружились с ним в вальсе, и он грустит:

- Как же всё изменилось! Ничего от прошлого не осталось. А помнишь...

И начинает вспоминать те далекие дни, когда этот парк назывался Городским садом, когда каждый вечер здесь играл духовой оркестр, когда вон на том месте был не работающий фонтан в виде круглой чаши, на краях которой сидели маленькие львята и смотрели на предполагаемые струи воды...

- Василь, - мягко прерываю его, - можно я тебя так поназываю... как в давние годы?

Улыбнулся:

- Да, конечно... - Опустил глаза и в лице промелькнуло нечто давнее: - И даже очень приятно...

- Так вот, Василь, жизнь идёт, бежит, летит, всё течет, всё изменяется, так зачем же грустить? Я тебе рассказала о себе, а теперь расскажи-ка о том, как живёте там, на далёком Енисее?

- Да живём... - И помедлил, поводив взглядом пробегающего мальчишку: - А вернее, выживаем. И говорю "выживаем" не для того, чтобы вызвать в тебе жалость, а потому, что... - Он замолкает, смотрит какое-то время на детишек, пытающихся раскачаться на качелях, и я слышу: - Когда уезжал отсюда, то увозил с собой робость в душе: как я там буду?.. в чужих-то краях, в чуждой среде, в суровой сибирской тайге?

- Почему непременно в тайге? Там же есть большие города, а журналисту в них...

Он усмехается:

- А я ехал не как журналист. Сразу решил, что стану промысловиком охотником.

- Господи, почему такой крутой поворот?

- А вот так... Почему-то решил тогда... когда ты не... - И взглянул, улыбнулся, но не продолжил. - Решил сразу и бесповоротно: нет, не хочу быть журналистом. Надоело исхитряться, врать, подчиняться партийным "товарищам". Стану-ка человеком, который - сам по себе, чтобы никто мне не диктовал, не указывал что делать. А как раз в то время вычитал в газете, что на Енисее нужны промысловики-охотники, вот и...

- Но ты же... - взглянула вопросительно.

И он догадался:

- Ну да, охотник из меня был так себе... лишь с батей иногда - в лес, с ружьем, но на Енисее были инструктора, вот и...

Василий снова замолк, словно вспоминая что-то, но встрепенулся:

- Ничего, выучился. А, вернее, пришлось учиться, когда забросили с собакой, консервами и мешком сухарей на несколько месяцев в тайгу. Жить захочешь, выживешь. Всё сразу пришлось постигать за четыре месяца, и кулемки делать, и костер из сырых дров разжигать, и с собакой общий язык находить, чтобы кормила, избушки рубить, путики к ним прокладывать...

- Подожди, подожди... - замотала я головой, - ты забываешь, с кем говоришь. Я же не знаю, что значит кулёмки, путики и зачем избушки надо было рубить?

Засмеялся:

- Ой, прости, и впрямь... Ты если что, так спрашивай, а то я... Да кулёмки - ловушки для соболя, которые делаем через каждые сто, сто пятьдесят метров, а путики - тропы к лобазам... избушкам, утеплённым мхом и землёй и на высоких столбах...

- На курьих ножках?

- Ага, от медведей. А то заберутся, переломают всё, повыбросят... Так вот,

завозим в эти лобазы по девяносто буханок хлеба, другие продукты, а они разбросаны по территории охотника в восемьсот квадратных километров через каждые сто километров.

- Ой, теперь ты прости. Неужто у одного охотника такое огромное пространства? - наивно удивилась.

- Так и есть, - усмехнулся. - Тебе, жителю этой скученности, в которой живёшь, трудно поверить, но... - Он встал и жестом предложив пройтись по парку, зашагал рядом: - А потом возвратился в станок... в село, на вырученные за меха деньги купил домик и зажил...

- И решил там остаться? - спросила, тут же поняв неуместность своего вопроса.

- А вообще-то "зажил" - не то слово. Я бы сказал начал пробовать жить. Знаешь, - остановился, - всё же попасть из относительной цивилизации в такой быт, как там... Станок человек в триста, врач и милиционер за сто пятьдесят километров, один магазинчик, в который продукты завозят вертолётом раз в неделю, а муку - в навигацию, с мая по сентябрь... В общем, условия еще те, но простор, красота! Широченный Енисей с восходами над высоким берегом, бескрайние леса с высоченными кедрами и воздух обалденный! А главное, не покидающее ощущение того, что я наконец-то выпрямился, стою перед этой красотой и дышу всей грудью.

Я усмехнулась, и он заметил это:

- Что, литературщиной пахнуло? - И, не получив ответа, добавил: - Но то, о чем говорю, правда, а что не могу как-то иначе... так в том моя вина и неумелость.

- Ладно, - приостановилась, взглянула: - Дело не в том. Главное, что я столько нового узнала... станок, кулёмки, путики, восход над высоким восточным берегом Енисея... - И улыбнулась как можно ласковее: - Ты давай, рассказывай, Василёк. И впрямь для меня всё это ново и очень интересно. Как ты вживался в эти просторы? - подтолкнула к ответу вопросом.

- А вот так и вживался, - поверил в мою заинтересованность. - Прежде всего научился топором не только кулёмки строить и избы рубить, но и всё остальное делать, ведь топор самый необходимый инструмент в тех краях. Знаешь, там говорят: если б не клин да мох, то плотник сдох.

- Ну, мох... вроде понятно для чего, а вот при чем тут клин?

- Да не тут... - рассмеялся, - а там. А там клин, вырубленный топором, нужен для того, чтобы расщеплять ель на дерёво, из которого потом делают лыжи, ведь на купленных далеко не уедешь, только на своих... И не сразу я научился их делать, только на четвертый раз и получились, а то начну нос загибать в бале... в приспособлении, и трещина, трещина... Для этого нужен опыт, сноровка... - Помолчал, приостановился, взглянул: - Знаешь, у нас постоянно надо думать о своей работе, иначе не выживешь, а у вас... Сходил на работу, пришел домой и всё, отдыхай.