Викентий-Мравьед (сказка)

Дина Бакулина

ВИКЕНТИЙ-МУРАВЬЕД

Сказка из цикла «Сказки о Русском музее»

Жил-был на свете один злой-презлой старик-писатель. Его звали Викентий Семёнович. Но соседи между собой называли его Злым Викентием. А дети во дворе прозвали его Муравьедом, — возможно потому, что нос у Викентия был немного вытянут вперёд и крупные толстые губы у него тоже были выпячены. Если рассматривать старика лицом к лицу, то эта особенность почти не бросалась в глаза, но стоило ему повернуться к вам боком, — как губы и нос его тут же вытягивались, едва не составляя одно целое. И становилось ясно, что в профиль злой писатель немного напоминает муравьеда, — тоже злого, конечно.

Дети сразу прекращали играть, когда Муравьед проходил мимо них по двору. Они тут же старались расступиться, а то и вовсе убежать. Но всё равно — дети всегда попадались на пути Викентия-Муравьеда, потому что, (видимо, из вредности), он всегда лез в самую гущу детских игр. И всё как будто случайно!.. И, встав посреди заигравшихся ребят, старик тут же начинал кричать и замахиваться на них своей толстой деревянной тростью. Случалось ему и попадать сгоряча этой тростью кому-нибудь по затылку.

Такое грубое поведение Викентия детям было неприятно и обидно. Но родители постоянно говорили им, что не стоит всерьёз обижаться на бедного дедушку, потому что у него не все дома. Детям же казалось, что у Муравьеда «не все дома» могут быть только когда он выходит на улицу, потому, что Викентий жил в своей квартире совсем один. И когда он выходил во двор, дети, вздыхая, говорили друг другу:

— Ну вот!.. Теперь у Муравьеда не все дома.

Муравьеду не нравилось, когда дети играли. Когда они не играли, ему тоже не нравилось. Викентию вообще не нравилось, что на свете существуют дети. Он считал, что дети никому не нужны, потому что от них всё равно нет никакого толку, они бестолковые, нелепые и шумные. Он называл всех детей «созданиями», но не просто созданиями, а «пустоголовыми» или «вредоносными». При встрече Викентий так прямо и говорил:

— Прочь с дороги, пустоголовое создание!

Впрочем, Викентий полагал, что взрослые тоже никому особенно не нужны. Он считал, что вообще никто никому не нужен.

Бабушка одной девочки однажды рассказала внучке, что когда-то у Муравьеда тоже была семья. Были у него и жена, и дочка… И тогда он ещё не был таким злющим-презлющим и даже писал добрые волшебные сказки для детей. Но потом жена Викентия заболела и умерла, и он стал меняться в худшую сторону. Он даже перестал писать добрые сказки, а начал сочинять истории сначала печальные, а потом страшные и злые. В его книгах герои постоянно ссорились, дрались и ненавидели друг друга.

Но добрым детям не нравились злые и страшные рассказы, поэтому они перестали их читать. Тогда писатель возненавидел детей. А когда даже собственная дочка старика отказалась открывать злые книги своего отца, он рассердился и на неё. А дочь Викентия выросла, вышла замуж, уехала с мужем в другой город и там у неё родилась дочка Люся. Маленькая Люся приходилась Викентию родной внучкой, но злой писатель и знать не хотел бедную девочку. Дочка Викентия часто писала отцу и всё время хотела помириться, но он отвечал:

— Не хочу я с вами мириться! Потому что я всё равно никто никому не нужен. И вы с внучкой мне тоже не нужны!

На самом-то деле Викентий подозревал, что внучке Люсе тоже не понравятся его злые, печальные или страшные сказки, в которых всё всегда плохо начинается, а кончается ещё хуже. В этих сказках Викентия все друг друга обижали или пугали, а частенько больно били кого придётся деревянными посохами.

В общем, с дочерью и внучкой старый писатель мириться отказывался и упрямо продолжал жить один. Он ходил в магазин, по-купал себе готовый студень или котлеты, по-том смотрел телевизор и писал свои злые печальные сказки. Викентий их теперь сам для себя писал, — писал просто так, из вредности, потому что эти сказки и ему самому тоже не нравились.

Садясь дома за письменный, стол злобный старик говорил, потрясая кулаком в воздухе:

— А вот вам! Напишу ещё одну злую-презлую сказку! Назло!

Может быть, некоторые из соседей догадывались о том, что за странную жизнь ведёт Викентий, а потому и говорили между собой, что у него «не все дома». Взрослые думали, что Викентию не мешало бы помириться с родными или хотя бы завести кошку или собаку. Они, наверное, полагали, что если у Викентия поселится какое-нибудь живое существо, тогда него все будут дома, и, может, тогда он станет гораздо меньше злиться на весь мир.

…Злился-злился старик Викентий и вдруг крепко задумался: «Ну почему же я такой злой?» А произошла такая перемена в его настроении вот почему. Шёл он как-то со своей деревянной тростью по двору и обдумывал новую злую сказку. Вдруг он услышал, как сзади него какая-то девочка сказала своей бабушке:

— Бабушка, подожди! Не спеши! Ты что, не видишь, кто идёт впереди нас? Это же злой старик Муравьед! Если мы его случайно до-гоним, он больно побьет меня своей деревянной палкой!

— Муравьед? — переспросила бабушка. Она присмотрелась повнимательнее к худой и скрюченной фигуре, маячившей впереди них.

— Ах да, это же Викентий Семёнович! — узнала она. — Ты его, внучка, не бойся. Он не муравьед, а просто несчастный старик. И даже не просто старик, а самый настоящий дедушка.

— Дедушка? — недоверчиво переспросила девочка.

— Да. Потому что где-то в другом городе живет его родная внучка. А он об этом, кажется, уже и позабыл. Этот дедушка Викентий такой злой потому, что он несчастный, одинокий. Он злится от того что рассорился со всеми своими родными и разучился писать хорошие добрые сказки.

— А почему он разучился писать добрые сказки? — спросила внучка.

— Да потому, что теперь у него нет вдохновения! А вдохновения у него не бывает потому, что он никуда кроме магазина не выходит. Сидит целыми днями дома и злится на весь мир как угрюмый лесной сыч!

Девочка удивленно возразила:

— Сычи, может, и любят сидеть дома в гнезде, но вряд ли бывают такими злыми! Бабушка, вот ты сказала, что Муравьеду, то есть… дедушке Викентию не хватает… Чего?.. Дуновения, да? А где его можно раздобыть?

Бабушка задумалась:

— Ох, внучка, не дуновения ему не хватает, а вдохновения! Впрочем, ты в чем-то права: вдохновение и в самом деле похоже на дуновение свежего ветерка. Если такой ветерок подует на человека, то человек сразу сможет сотворить что-нибудь хорошее. Такое, что могло бы порадовать грустных или утешить печальных. Под влиянием вдохновения печник может сделать крепкую печку, музыкант сочинить удачную песню, художник нарисовать картину..

— А писатель написать добрую сказку? Да?

— Да.

— Бабушка, ты знаешь, мне тоже сейчас очень нужно вдохновение! Потому что мы вместе со 2-б репетируем спектакль, а у меня роль никак не учится. Давай сходим с тобой куда-нибудь за вдохновением? А?

— Ну что ж. Давай. Пойдём-ка мы с тобой, внучка, в Русский музей! Ох, как же давно я не была в Русском музее! — вздохнула бабушка. — Пойдём?!

— Пойдём! — согласилась девочка. — Мне хочется на морские картины посмотреть. От этих картин у меня всегда вдохновение появляется! Вот посмотрю на них, а потом приду домой и сразу же всю роль выучу!

Дорога, по которой шёл Викентий, закончилась, и ему пришлось завернуть за угол — его парадная находилась в противоположном конце дома. А бабушка с внучкой дальше пошли.

Но ни старушка, ни девочка, конечно, не подозревали, что Викентий мог их услышать. Им даже в голову не могло прийти, что у по-жилого человека может быть такой отличный слух.

А на Викентия этот случайно подслушанный разговор произвел большое впечатление. Его поразило даже не то, что девочка считала его ни на что не годным злым стариком похожим на муравьеда, — его удивило, что девочка так серьёзно и неглупо рассуждала. Викентий, как вы знаете, до сих пор считал, что все дети — бестолковые, шумные и злые создания. Но больше всего в этом разговоре Викентия поразило упоминание о Русском музее. Он вдруг вспомнил Русский музей, в котором не был уже лет десять, если не больше. Он даже вспомнил «морские картины», о которых говорила девочка. Она, наверняка, имела ввиду картины Айвазовского — ведь этот художник лучше всех на свете рисовал море!