Да, господин министр

Сегодня состоялось заседание кабинета, завершившееся для меня весьма неожиданно.

Я выдвинул предложение о повышении норм представительства женщин на высших постах государственной службы. Мои коллеги согласились с ним в принципе. Правда, затем все по очереди заявили о его неприемлемости для своих министерств. «В силу особых условий». В конечном итоге меня никто не поддержал.

Что еще более странно: я не ощущаю прежней поддержки со стороны Энни. Не в вопросе о нормах, как таковых, а в вопросе повышения Сары Хэррисон. Честно говоря, такой реакции я от нее не ожидал. Стоит только заговорить о Саре, как она тут же замыкается, уходит в себя. Поворот на 180 градусов. Потрясающе!

И все-таки, особенно учитывая мою неудачу в кабинете, повышение Сары Хэррисон – единственное, чего я реально могу добиться в ближайшее время. Мы с Хамфри договорились побеседовать с ней завтра. Я полон решимости довести дело до победного конца.

Крах идеи равных возможностей! На душе горечь досады против всего этого дела в целом и против женщин в частности. Во всяком случае, против одной из них.

Сегодня до встречи с Сарой я сказал сэру Хамфри, что мы обязаны сделать первый шаг, хотя бы один шажок в этом направлении, зажечь искорку… (Читатель уже знает: 5 ноября – день Гая Фокса. – Ред.)

– Даже факел! – отозвался он. Что бы это могло значить?

В кабинет вошла Сара. Я в общих чертах изложил ей суть вопроса. У нас в МАДе имеется вакантная должность заместителя постоянного заместителя министра, на которую мы с сэром Хамфри хотим ее рекомендовать, учитывая ее выдающиеся способности и несмотря даже на то, что она моложе всех остальных работников ее ранга.

Реакция Сары показалась нам несколько странной.

– О! – удивленно воскликнула она. – Просто не знаю, что и сказать. – И весело рассмеялась.

«Что тут смешного?» – подумали мы с Хамфри.

– А ничего и не надо говорить, – сказал я.

– Вполне достаточно простого «спасибо», – добавил сэр Хамфри.

Она по-прежнему мило улыбалась, но слова ее прозвучали для меня, словно взрыв бомбы.

– Нет, то есть… я имею в виду… о боже! Послушайте, все получилось как-то нелепо… я думала… то есть я хотела сказать вам об этом на следующей неделе… я ухожу из государственной службы…

Я чуть не свалился со стула от изумления. Хамфри, судя по его растерянному виду, тоже.

– Что? – с трудом выдавил я.

– Ухожу?… Из государственной службы?… – тупо переспросил Хамфри.

– Да, – подтвердила она. – Так что спасибо вам. Нет-нет, на самом деле спасибо.

Придя в себя, Хамфри поинтересовался, все ли у нее в порядке с детьми, в семье.

Бернард пробормотал что-то насчет свинки.

Я попросил его заткнуться.

Сара сказала, что переходит на работу в коммерческий банк. Одним из директоров.

Она будет зарабатывать больше меня. Возможно, даже больше сэра Хамфри!

Я с немым укором посмотрел на нее.

– Ваше решение для нас страшный удар, Сара. Я хочу… точнее, мы с Хамфри хотим, чтобы вы знали: я веду неравный бой за равные возможности для женщин в Уайтхолле, и вы… в общем, вы могли бы стать моим троянским конем, понимаете?

Она объяснила, чем вызвано ее решение.

– Если говорить откровенно, господин министр, то мне нужна работа, где я не тратила бы бесконечные дни на бессмысленное перекладывание с места на место бумажек, на сообщение не имеющей никакого отношения к делу информации людям, для которых она не представляет никакого интереса. Мне нужна работа, где требуются конкретные результаты, а не процесс сам по себе. Я устала от энергичного ничегонеделания. Мне бы хотелось иметь возможность указать на что-нибудь пальцем и сказать: «Это сделала я!»

Непроизвольная ирония ее слов меня восхитила. Да, кто-кто, а я ее понимаю.

Чего нельзя сказать о сэре Хамфри. С его лица не сходило выражение полного недоумения.

– Мне не понятно… – начал он. Сара улыбнулась.

– Знаю. Потому и ухожу.

Я поспешил заверить ее, что мне-то все понятно, но тем не менее спросил:

– Уж не хотите ли вы сказать, что управлять такой страной, как Британия, – недостаточно важное дело?

– Нет, очень важное. Просто мне пока не встретился человек, который бы действительно занимался этим… А бесконечные интриги?

Я спросил, что она имеет в виду.

– Ну, скажем, вашу идею с троянским конем, – не задумываясь, ответила Сара. – Признайтесь, вас ведь пытались припугнуть: дескать, профсоюзы горой встанут против моего назначения?

Ну и дела! Неужели опять утечка?

– Откуда вам это известно?

Мой естественный вопрос привел ее в восторг. Она даже не пыталась скрыть своего удовольствия.

– Ниоткуда. Просто знаю, как здесь делаются дела.

Мы оба посмотрели на сэра Хамфри, у которого хватило совести чуть-чуть покраснеть.

После небольшой паузы я предпринял еще одну попытку переубедить ее.

– Послушайте, Сара, неужели вы не понимаете, какую битву мне пришлось выдержать ради вашего назначения?

В ее глазах вспыхнул злой огонек. Она вся как бы подобралась, словно тигрица перед прыжком, и я впервые за время нашего знакомства почти физически ощутил ту внутреннюю жесткость, благодаря которой она так многого добилась в жизни. И характер, и чувство собственного достоинства. «Я что-то сказал не так», – мелькнула в голове мысль.

– Вот как? – язвительно спросила она. – Но я ведь не просила вас биться за меня. Мне совсем не хочется быть частью двадцатипятипроцентной нормы. Женщины – не низшие существа и не нуждаются в подачках! Боюсь, вы такой же патерналист и шовинист, как и все остальные. Я ухожу туда, где ко мне будут относиться как к равной, где меня будут ценить не за принадлежность к полу, а за личные качества!

Конечно же, мои слова ее оскорбили. Я вдруг отчетливо понял: моя борьба обречена на поражение.

– Я могу идти? – вежливо спросила Сара.

Задерживать ее не имело смысла, поэтому я, извинившись за свою неловкость – хотя мне до сих пор не ясно, как все это получилось, – отпустил ее.

– Ничего странного, господин министр, – она снова улыбнулась. – И… спасибо. Я знаю, вы оба хотели, как лучше.

– Женщины! – извиняющимся тоном произнес я, когда дверь за ней закрылась.

– Да, господин министр, – в тон мне пробормотал сэр Хамфри и печально покачал головой: «А что я говорил!»

(На этом дело отнюдь не закончилось. Как явствует из недавно опубликованных материалов, Хэкер еще долго боролся за свою двадцатипятипроцентную квоту – по крайней мере, несколько недель. А неделя в политике – срок немалый! Надеемся, вы помните это изречение сэра Гарольда Вильсона?

Изобретательность сэра Хамфри в последующих эпизодах борьбы за «равные возможности», как и следовало ожидать, была непревзойденной. В частности, он предупредил Хэкера, что Управление по вопросам расовых отношений по своим каналам узнало о предполагаемой квоте для женщин и если в государственной службе будет установлена норма представительства женщин, то ее придется вводить и для черных.

Энтузиазм Хэкера заметно поубавился. Расистом он, конечно, не был, но, как политик, отчетливо понимал: если борьба за равные возможности для женщин сулит новые голоса избирателей, то борьба за равные возможности для черных – скорее всего, потерю старых.

Через несколько дней Хэкер вновь поднял вопрос о «группах меньшинств – женщинах, черных, тред-юнионистах и т.п.» (выражение Хэкера).

Сэр Хамфри объяснил ему, что женщины и тред-юнионисты не входят в эту категорию, хотя им также свойственно параноидальное восприятие действительности, отличающее любую группу меньшинства.

В результате Хэкер сам пришел в тому, что предлагал раньше Эплби: приступить к созданию равных возможностей для женщин и черных… при приеме на работу практикантов государственной службы.