Дык, или Как московские Митьки достали питерских

— Дык, — сказал Митька, и англичанин повернулся к нему, осознав, видимо, что Преображенский здесь главный. — Ты это, чего уж там… Элементарно, Ватсон… Федь, дай ему портвейна!

Федька налил из большой глинянной бутыли в кружку и протянул гостю.

— О! Порто! — воскликнул англичанин, отведав. — Гуд!

— Гуд! — хором подхватили митьки, оживленно разливая по кружкам портвейн.

Папуасы быстренько положили прямо на песок длинную скатерть, наставили всяческой закуски и много-много бутылок. Мбангу и Ваня прикатили большую бочку пива.

Английские мореплаватели рассаживались за стол, а главный пытался что-то втолковать Дмитрию и Федору:

— Ай эм кэптэн Джеймс Кук!

— А, — воскликнул Федька. — Знаем, знаем. Это которого съели аборигены!

— Ай эм кэптэн Джеймс Кук!

Преображенский ласково потрепал его по плечу и прогудел в густую бороду:

— Чтож ты так, братишка! Дык, оставался бы у нас, митьком бы стал, а то все не успокоишься никак, вот и съедят тебя, дурилку картонную…

— Ай донт андэстэнд!

— Ай понимайт, что ты донт андэстэнд, дык, елы-палы…

Митька сокрушенно покачал головой. Федька начал еще раз объяснять капитану, что сожрут того, пожарят и сожрут. Как сожрут Кука, Федя показал на бараньей ножке, громко чавкая и улыбаясь. Кук, наконец, что-то понял и тоже заулыбался.

— О! Гуд, гуд!

— Ну, слава труду! Понял, наконец-то, — с облегчением сказал Федька. — Слышь, Мить, дык мы с тобой доброе дело совершили, авось не сожрут теперь капитана…

Митька встал, постучал по бутылке ложкой, привлекая внимание, и молвил:

— Братки! Хочу выпить за примирение двух наших деревень. Не по-христиански, однако, воевать-то… Шибко хорошо, когда над миром мирное небо, светит солнышко… Кайф-то какой, братишки мои!

— А-а-а!!! — радостно завопили митьки. — Дык! Елы-палы!

И тут со стороны Папуасовки словно взошло еще одно солнышко. Появилась Машенька-Аленушка. Митька и Федя вскочили ей навстречу, капитан Кук отъехал и чуть не упал.

— О! — восхищенно протянул он. — Куин!

Машенька легко подбежала к митькам, чмокнула в щечку Митьку и Федьку. Саша налил ей вина. Братишки и сестренки радостно шумели, пили потвейн и пиво.

Капитан Кук делал попытки ухаживать за Машенькой, Митька и Федька ревниво отталкивали его, девушка звонко хохотала. Кук достал из кармана сюртука жемчужное ожерелье и надел на ее шейку.

— Бьютифул!

Ну, дальше прям и рассказывать противно. Аленушка, однако, от подарка разомлела, позволила капитану обнять себя, не обращая внимания на насупившихся Преображенского и Стакана, целовалась с этим неприятным англичанином.

— Черт, — зло шептал Федька, — и зачем я его спас от съедения… Гад какой!

Короче говоря, когда шлюпки капитана Кука уплывали, возлюбленная Митьки и Феди уплывала вместе с Куком. Братишки долго стояли на берегу, сквозь слезы смотрели вслед исчезающим парусам, и такое было у них на лице написано! Если б женщины видели их в эту минуту, они бы все про себя узнали…

А потом, обнявшись, братки шатаясь побрели в сторону Папуасовки и так надрались… Сам Дмитрий Шагин обзавидовался бы!

— Достали! — воскликнул Дмитрий Шагин, читая эти строки.