Несколько бесполезных соображений

— Несомненно, — согласился я.

Я уже не смотрел на зонтик позади гардеробщика, а только на его лицо, которое теперь стало очень серьезным.

— Вы знаете, что я больше всего ценю в моей жене? — воскликнул он. — То, что она до сих пор крепко любит меня. Меня. А я всего лишь обыкновенный человек, менеер.

Он умолк.

И тогда я произнес:

— Было очень приятно поговорить с вами. Ну, до свидания.

Я двинулся к двери, всплеснул руками, обернулся и воскликнул:

— Ах, какой я дурак! Чуть не забыл зонтик.

Потому что я, мефрау, всего лишь обыкновенный человек.

Постскриптум

В девять часов утра я зашел в соседний кабачок и спросил у хозяина, дремавшего за стойкой:

— Я случайно не оставил здесь вчера вечером свой плащ?

Его сонный взгляд переместился к вешалке у двери.

— Да нет, там ничего не висит, — сказал он.

Дверь распахнулась, и вошел средних лет почтальон в форменной фуражке, с тяжелой сумкой через плечо. Неизвестно зачем он довольно громко крикнул:

— Почта!

Нельзя сказать, что почта, которую он бросил на стойку, оказалась большой, тем не менее он ушел не сразу. Сказал:

— Пожалуйста, — и продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу.

— Жажда, ясное дело, — понимающе произнес хозяин.

Лицо почтальона просияло, когда он увидел, что ему наливают полный стакан пива.

После первого глотка он проговорил:

— В это время года почта пустяковая, отпускная. Но набирается ее порядком. — Он вздохнул и жалобно заметил: — К вечеру устаю, прямо ноги не ходят.

Хозяин промолчал. А мне вспомнился гонщик Герри Кнетеман, который, выступая по телевидению, на вопрос, устает ли он после пробега по маршруту, ответил репортеру: «Устаю? А что такое усталость? По-моему, усталость — это своего рода эмоция».

Если это высказывание вставить в рамку и развесить на всех фабриках и в конторах Голландии, объем производства значительно возрастет.

Хозяин не читая выбросил в мусорный бачок два рекламных объявления и оставил только одну видовую открытку.

— От Маленького Йаапа, — растроганно сказал он. И, сдвинув очки на лоб, начал читать.

Маленького Йаапа я знаю уже много лет. Этот молчаливый человек, большой любитель выпить, целыми днями торчал здесь в кабачке, словно прирос к стойке, и меня удивило, что он вдруг поехал в какое-то место, которое изображают на видовых открытках. Обычно люди вроде него неохотно меняют образ жизни.

— А куда он уехал? — спросил я.

— В Австрию, в горы, — ответил хозяин тоном, в котором сквозило неодобрение.

— Маленький Йаап? По доброй воле? В Австрию?

— Нельзя сказать, что он туда рвался. Это она настояла, — пояснил он. — Мип. Ядреная, между прочим, бабенка. Только пьет она один лимонад.

Он снова опустил очки на нос и, держа открытку на расстоянии, принялся рассматривать яркую фотографию. Похоже, оттого, что он полдня гипнотизировал клиентов, у него было неважно со зрением. Налюбовавшись открыткой, он произнес:

— Он уехал скрепя сердце, Маленький Йаап, но обещал прислать мне красивую открытку и теперь выполнил свое обещание.

А как же иначе. Тот, кто забывает послать в родное кафе открытку, чтобы ее прикололи на буфет, совершает в некотором роде предательство.

— Хотите прочесть? — просил хозяин.

— С удовольствием.

На открытке ярчайшими красками были изображены дикие скалы, среди которых неудержимо бурлил и пенился поток. А в вышине над его кипящей водой висел мостик, где стояли какие-то люди и с интересом смотрели вниз.

Я перевернул открытку и прочитал послание Маленького Йаапа.

«Дорогой друг! Здесь прекрасно. Чудесная погода. Питание отличное. Привет. Йаап и Мип».

Таков был текст, который Мип цензорски просмотрела и снабдила своей подписью. А то, что Маленький Йаап собственноручно отнес на почту эту красочную открытку, на которой изображены люди, стоящие на мостике над бурным потоком, явствовало из наспех нацарапанного постскриптума, подписанного только его именем.

Этот постскриптум гласил: «Человек слева хочет перемахнуть через перила. Так же, как я».