Американская ария князя Игоря

Вадик подумал и вынужден был признать, что там ветчины тоже нету.

— Куда дели? — спросил Игорь. — Как ты думаешь?

— Съели? — предположил Вадик.

— Нет, мой друг, — ответил Игорь каким-то былинным голосом. — Не съели. И не выпили. Просто hamburger — он к ветчине не имеет ни малейшего отношения. И бургером стали называть бутерброды после появления слова hamburger, а не потому, что ham-burger — это бутерброд с ветчиной.

— Кстати, очень вкусно, — заметил Сергей, который отрезал от гамбургера небольшие кусочки, макал их в приправу и отправлял в рот. — Это тебе не «Макдоналдс».

— Еще бы, — обрадовался Игорь. — Я же говорил, что правильный бургер — штука реально вкусная.

— Ну так откуда произошло это слово? — спросил Вадик, которому тоже принесли какой-то хитрый бургер.

— Знаешь, есть такой город в Германии — Гамбург называется? — спросил Игорь.

— Ну да, — ответил Вадик и задумался. — Да ладно, — сказал он, — ты хочешь сказать, что наш гамбургер произошел от их Гамбурга?

— Ага, — кивнул Игорь. — Немецкое burgозначает замок, город. Бюргер — горожанин. Гамбургер — парень из Гамбурга. Видать, какой-то парень из Гамбурга придумал класть котлетку между двух булочек, вот и все дела. А вы тут все ветчину ищете, умники…

— Еще бургер похож на башенку замка, — высказал свое предположение Сергей.

— И на две булки с котлетой, — подхватил Игорь.

— А мне, если честно, — признался Вадик, — пофиг, откуда это все произошло. Лишь бы вкусно было.

— Во-во, — сказал Игорь, — Иваны, родства не помнящие.

— Тогда уж Джоны, — поправил его Сергей.

— Я это и имел в виду, — сказал Игорь.

В этот момент вокруг сцены загорелись небольшие осветительные прожекторы и там началось какое-то движение.

— Концерт начинается, — обрадовался Вадик. — Слава богу! А то надоели мне уже эти уроки русского языка.

— Американского, — поправил Игорь.

— Я это и имел в виду, — сказал Вадик.

Игорь махнул рукой в знак того, что он готов еще поспорить, но умолкает из уважения к высокому искусству.

На сцене между тем появились два человека — задумчивого вида худенькие негры в джинсах и рубашках-ковбойках. Один из музыкантов был в черных очках и с саксофоном, другой держал в руках жестянку cowbell — «коровий колокольчик» — и палочку, чтобы ударять по этому инструменту.

Саксофонист начал что-то увлеченно рассказывать. Игорь его внимательно слушал, одновременно ковыряя свой бургер и кольца кальмаров в кляре.

— Что он говорит? — шепотом спросил Сергей Вадика.

— Они типа как экспериментальный джаз играют, — перевел Вадик. — Надеются, что их оригинальная манера исполнения найдет свой путь к сердцам слушателей. Потому что они новаторы и…

— И элеваторы, — закончил за него Сергей. — Понял, спасибо. Я тогда доем пока…

Доесть и Сергей, и Игорь успели без всяких проблем, потому что, когда негр с саксофоном закончил говорить, в дело вступил негр с колокольчиком. Он говорил очень зажигательно, при этом еще и бурно жестикулируя, так что периодически задевал палочкой об инструмент и тот отзывался глухим жестяным звуком.

— Не понял, — снова спросил Сергей Вадика, — он что, уже играть начал?

— Да нет, — досадливо сказал Вадик, — тоже рассказывает, какие они новаторы и как им надоело играть традиционный джаз. Кстати, я их ни разу не слышал, здесь обычно просто хороший джаз. Без всяких новаций.

— Ну, может, эти залепят что-нибудь эдакое, — благожелательно сказал Игорь, который в сытом состоянии был готов слушать что угодно, даже коровий колокольчик.

Наконец второй негр закончил говорить, музыканты поклонились и… ушли со сцены.

— Вот те на, — удивился Игорь. — А чего с инструментами выходили-то?

На сцену между тем вышел еще один негр в джинсах, ковбойке и в шляпе, который сел за рояль, откинул крышку и взял одну пронзительную ноту. После чего застыл.

— Нота ля третьей октавы им была исполнена с должным блеском, — тихонько прокомментировал Игорь. — Интересно, дойдет ли дело сегодня до остальных нот.

Шляпный пианист взял ноту ми и снова застыл.

— Плохо дело, — сказал Игорь. — Такими темпами до второй октавы он не скоро доберется.

Пианист поднял обе руки и взял какой-то мощный аккорд в районе контроктавы.

— Вот это дело, — обрадовался Игорь, — наконец-то пошел реальный музон.

Но на этом аккорде пианист снова застыл, причем надолго.

Когда аккорд почти утих, на сцену поднялся парень с коровьим колокольчиком и начал на нем выстукивать какой-то простенький ритм: «Там, та-та-та там, там, та-та-та там…»

— Камон эврибади! — хулигански пискнул Игорь, но Вадик на него гневно зашикал — мол, ты же не в пивняке, не мешай людям музицировать.

Под этот простенький ритм пианист, раскачавшись за какие-то две-три минуты, снова бумкнул аккорд в басах. Некоторые зрители нервно зааплодировали. Игорь тоже стал бешено аплодировать, гневно кося глазом в сторону Вадика — мол, имею полное право, раз зал также поддерживает.

Второй мощный аккорд, видимо, истощил силы пианиста в шляпе, так что он за своим роялем опять заглох и никаких звуков больше не издавал.

Зато на сцену вышел саксофонист, чье появление вызвало сдержанное оживление зала.

— Как бы мне еще пива заказать? — шепотом спросил Игорь Вадика, но тот от него отмахнулся — мол, не мешай, сейчас начнется самое интересное.

Саксофонист сунул мундштук в рот и неожиданно издал длинный визгливый звук. Игорь от неожиданности уронил наколотое на вилку колечко кальмара прямо в разверзнутую пасть бургера.

Парень на коровьем колокольчике застыл неподвижным изваянием — то ли его хватил удар от этого жуткого визга, то ли так полагалось по замыслу неизвестного композитора. Пианист вообще не подавал признаков жизни — он так и застыл за роялем, держа руки на последнем аккорде.

Саксофонист наконец перестал визжать своим инструментом, на секунду замолчал, после чего начал что-то рассказывать прямо в мундштук. Инструмент при этом выдавал какие-то унитазные звуки: порыкивал, похрюкивал и всхлипывал.

Парень с колокольчиком опять начал выстукивать тот же ритм. Пианист очнулся от многовековой летаргии и стал шкодливо плюхать пальчиками по клавишам третьей и четвертой октав.

— Что он говорит-то? — спросил Сергей друзей.

— Анекдот рассказывает, — объяснил Игорь, заливая бургер кетчупом. — Уехал, грит, муж в командировку…

Вадик сидел с таким кислым лицом, как будто съел уксусное пирожное с соусом из сока двадцати лимонов.

— А что, — заметил Игорь, — после этой гадостной Уитни Хьюстон послушать хороший качественный джаз — одно удовольствие, между прочим. Я рад, что сумел приобщиться к прекрасному в лице этих наследников Дюка Эллингтона.

— Это не наследники Дюка Эллингтона, — сказал озверевший от музыкальных экспериментов Вадик. — Это фуфлыжники какие-то.

Саксофонист вдруг опять взял какую-то очень визгливую высокую ноту, и Вадика перекосило, как от зубной боли.

Пианиста эта нота подхлестнула, и он перенес свою активность в левую часть рояля, забасив по полной программе.

Парень с коровьим колокольчиком неожиданно сменил ритм. Но на общую ситуацию легкого дурдома это никак не повлияло.

Игоря визгливый саксофон подвиг на активные действия. Он нашел глазами официантку, которая, казалось, заворожено слушала музыку в другом конце кафе, поднял свой пустой бокал из-под пива и начал мимикой и жестами требовать продолжения банкета. Официантка смотрела на Игоря немигающим взглядом и на его пантомиму отчаяния не реагировала ни одним мускулом лица.

— Зря стараешься, — сказал Вадик. — Во время исполнения они ничего не разносят — чтобы не мешать музыкантам.

— Вадь, — возмутился Игорь, — ты хочешь сказать, что этим музыкантам хоть что-то в этом мире может помешать? Да им даже Годзилла, напавшая на Нью-Йорк, не помешает.

Пианист как будто услышал эти слова Игоря и разразился бурным бряцаньем по всем клавишам рояля, причем в этой «музыке» не было ничего человеческого.