МИР ТЕСЕН

— Билет у меня есть, — сказала она, переведя дыхание. — А спального места нет.

— Вы можете занять это, — сказал Филипп.

Стуча колесами и раскачиваясь на ходу, стамбульский поезд летел по ночной равнине. Филипп и Джой, неловко устроив шись на узкой вагонной полке, упоенно занимались любовью, и скрежет рессор заглушал их восторженные вздохи и вскрики. Потом, прижавшись друг к другу, они разговаривали. Вернее, говорила Джой, сначала отрывисто и неуверенно, затем все свободнее. Филипп же, отвечая на ее слова нежными объятиями и ласковыми поглаживаниями, внимательно слушал.

— Боже, как хорошо… Это впервые, с тех пор как Джон… Нет, возможности у меня были, но я терзалась виной… Мне казалось, что смерть Джона-это наказание за то, что я ему изменила. С тобой, конечно, — или ты подумал, что я сплю со всеми подряд? Поверишь ли, это было в первый и последний раз. Почему я позволила тебе… я и сама до сих пор не могу понять. Ни до того, ни после со мной не случалось подобного безумия — разве что вот сейчас, но теперь всё иначе, потому что я тебя как бы знаю, а Джона теперь нет, и я его не предаю. Но тогда — кто я была? — женщина, которая счастлива в браке или достаточно счастлива, как большинство замужних женщин, и вдруг отдалась совершенно незнакомому мужчине, который, как ангел или бог, возник из ниоткуда среди ночи, и мне ничего не оставалось, как покориться ему… Когда я проснулась на следующее утро, мне почудилось, что это был сон, но когда я увидела, что Джона нет, а твои сумки стоят в гостиной, я поняла, что все это было наяву, и чуть не сошла с ума. Наверное, тебе я показалась спокойной, но поверь мне, я была на грани истерики и бегала в ванную колоть себя ножницами, чтобы боль отвлекла меня от мыслей о том, что я натворила.

Скажи, знакомо ли тебе чувство, когда ты несешься в потоке машин по автостраде, что жизнь твоя висит на волоске, хотя никто вокруг вроде не придает этому значения? Сидящие в автомашинах и грузовиках водители томятся от скуки или заняты своими мыслями и просто намерены попасть из пункта А в пункт Б, а между тем какие-то секунды или сантиметры отделяют их от внезапной гибели. Достаточно кому-нибудь чуть-чуть повернуть не туда рулевое колесо, и начнется смертельная сшибка. Или же когда ты ведешь машину по извилистой горной дороге над морем, понимая, что, на мгновенье отняв от руля руки, ты сорвешься и, кувыркаясь в воздухе, полетишь вниз. Это жуткое чувство, потому что ты знаешь, как легко это может произойти, как быстро, как просто и как необратимо. Вот мне и показалось, что со мной произошло нечто подобное, — только, сорвавшись в пропасть, я не погибла, а возродилась к жизни.

Конечно, мне грех было жаловаться. Джон был хорошим мужем: добрым и — насколько я знаю — верным мне, души не чаял в Джерарде, любил свою работу. По всем понятиям, у нас был благополучный брак. И в постели тоже все было хорошо, насколько я могу судить. То есть я хочу сказать, мне не с чем было сравнивать, да и Джону тоже. Мы познакомились в университете и, перед тем как пожениться, несколько лет прожили вместе; родители наши были в ужасе, когда узнали об этом, но это лишь говорит о нашей неискушенности в вопросах секса: ни у меня, ни у Джона прежде никого не было. У меня даже возникало подозрение, что Джон решил — возможно, сам того не сознавая — сразу по поступлении в университет найти себе девушку и завести с ней постоянные отношения, чтобы секс не отвлекал его от учебы. То есть для меня это было очень похоже на брак, и, когда мы и в самом деле поженились, это было чистой формальностью. Денег на свадьбу было потрачено немало, но никакой разницы в нашей жизни ни до, ни после я не ощутила. А медовый месяц стал для нас просто заграничным путешествием. И в первую брачную ночь я загрустила, потому что в ней не было никакой новизны, мы не стеснялись друг друга и не нервничали. Меня даже посетила крамольная мысль разыскать еще одну пару — молодоженов в гостинице было достаточно — и поменяться партнерами или вчетвером забраться в одну постель. Конечно, ни о чем таком всерьез я не помышляла, но это было симптоматично. Джону я ничего не сказала — он не понял бы меня, да, пожалуй, и обиделся бы. А любовник он был добросовестный: читал книги по технике секса и очень старался мне угодить. Меня же никогда не тянуло заниматься с ним любовью, то есть настолько, чтобы взять инициативу на себя; я предоставляла это ему, но если он хотел меня, то и я получала удовольствие.

Но чего-то во всем этом не хватало. Мне всегда так казалось. Наверное, не было настоящей страсти. Я никогда не чувствовала, что Джон страстно меня желает, да и сама не испытывала ничего подобного. А в романах я читала о том, с каким исступлением люди любят друг друга, как забывают обо всем на свете. Потом я стала читать серьезные книги о сексе и супружестве и переписку с читателями в женских журналах и решила, что в романах — все вранье, что писатели выдумывают и что мне вообще повезло, так как мой муж хоть на что-то способен в постели, а страсть, исступление — это дело десятое. А потом вдруг однажды ночью появился ты, и впервые в жизни я почувствовала, что в ком-то я вызываю страстное желание.

Далее в монологе Джой наступила пауза, поскольку Филипп представил ей пылкое подтверждение того, насколько обоснованны ее чувства. Через некоторое время Джой продолжила свой рассказ.

— Когда я сидела напротив тебя на диване, а Джон разглагольствовал по поводу фонетики, экзаменационной системы и лингафонных кабинетов, я ощущала, как от тебя, словно радиоактивность, исходит желание и прожигает мой халат. Меня удивляло, что Джон ничего не замечает — настолько, что собирается уехать и оставить нас наедине. Ты словно заворожил и наэлектризовал меня. Но в тот момент у меня и в мыслях не

было подпустить тебя к себе, да я и не верила, что ты рискнешь ко мне приблизиться. Я так была в себе уверена, что без всяких опасений позволила Джону уехать в Милан. Но когда, проводив его, я вернулась в гостиную и увидела, что тебя трясет, меня тоже охватила дрожь — ты это заметил? А потом, когда мы перешли в спальню и тебя затрясло еще сильнее, я будто попала в активную зону ядерного реактора, достигшего — как там говорят — критического состояния, и поняла, что если я чего-нибудь не предприму, то тебя разнесет на части, или ты прожжешь в полу дырку, или твоя страсть испепелит тебя.

— Я только что вернулся с того света, — вздохнул, припоминая, Филипп. — А ты была сама жизнь, ты была так прекрасна. Я снова почувствовал себя живым.Тывоскресила меня.

— Я отняла руки от руля, — сказала Джой. — И полетела с тобой в пропасть, потому что никто никогда не желал меня, так сильно.

Рано поутру они сидели друг против друга в Вагоне-ресторане и, сцепив под столом руки, а свободными — держа чашки, потягивали горячий чай. Поезд катился вдоль азиатского побережья Мраморного моря, проезжая через прелестные городки и деревушки. Среди домов проглядывала растительность — деревья, кусты и виноградники. Пейзаж был свежим и зеленым, не в пример голым и безрадостным холмам Анкары. В иных садах те, кому не спится, поливали цветы или просто покуривали в теплых косых лучах восходящего солнца, махая рукой проходящему поезду.

— А ты исчез без следа и не написал мне ни строчки сказала Джой.

— Я не знал, как это сделать, чтобы не скомпрометировать тебя, — ответил Филипп. — Я думал, что ты не захочешь этого. В тот день, когда я уезжал из Генуи, ты была холодна со мной, и мне показалось, что ты хочешь поскорее обо всем забыть.

— Да, я хотела этого, — сказала Джой. — Но поняла, что это невозможно.