Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»

– Это пройдет, – сказала мама. – И вообще запомни, сын: для женщины даже самый хороший любовник – это всего лишь конь, которого в любой момент можно сменить.

В эту минуту в кухню вошел молодой мужчина лет двадцати пяти в спортивном костюме, поздоровался со мной и обратился к маме:

– Мария Ивановна, два сейфа я открыл, а третий, марки СТ-78, не сумел, вы не могли бы показать еще один раз правильную последовательность его вскрытия.

Мама улыбнулась, и они с молодым человеком ушли из кухни, а я намазал еще один блин, свернул в трубочку и только успел доесть, как вернулась раскрасневшаяся мама, села на табурет, допила кофе и сообщила:

– Знаешь, я открыла курсы по скоростному вскрытию сейфов, на мое объявление откликнулось пять человек, и уже две недели я им преподаю.

Я удивился:

– Мам, а откуда у тебя-то эти знания?

Мама налила себе еще чашечку кофе и махнула рукой:

– Мой бывший муж Клюквин научил меня этому, ему было скучно, и он развлекался таким образом. Я поначалу очень сильно этому сопротивлялась, но он чрезвычайно настойчивый мужчина, и добился своего, а когда у меня созрел план ограбления его банка, я вначале очень веселилась: Клюквин своими руками вырастил грабителя своего банка, но мы возьмем так мало, по сравнению с общей суммой, что он, скорее всего, даже и не заметит пропажи. Сынок, скушай еще один блин.

Мама снова щедро намазала блин икрой, свернула его и подала мне. Я взял его и спросил:

– А свои объявления ты развешивала на заборах?

– На заборах не эффективно, я, конечно же, послала их в газету «Реклама-шанс». Игорь, я знаю, как будет звучать твой следующий вопрос, и поэтому сразу же отвечаю – текст, который я послала в газету звучит так: «В клубе любителей природы открыты курсы для начинающих „медвежатников“ по скоростному вскрытию „берлог“, цена договорная; начинающим „волчатникам“ и „лисятникам“ не звонить».

Мама часто угадывала мои мысли и желания, и сейчас она действительно угадала мой вопрос. Я начал есть блин и подумал, что близкие люди, как правило, очень часто угадывают мысли и желания друг друга. А ближе мамы у меня не было никого, с моими детьми у меня такой близости не получилось, наверное, потому что в их воспитании более значительную роль играли Александры, но это и нормально, мать и ребенок всегда ближе, чем отец и ребенок, есть, конечно же, исключения, но они встречаются нечасто. А чувство юмора у моей мамы очень даже неплохое, не хуже моего, она придумала прикольное объявление, если бы я такое придумал, то очень бы собой гордился. Я доел блин, допил чай и рассказал маме то, что не собирался рассказывать:

– Знаешь, мам, а мне сегодня один человек предложил работу за двенадцать тысяч в месяц, причем работать надо только по субботам и воскресеньям.

Мама налила в мою чашку еще чая и сказала:

– Ну что же, двенадцать тысяч – это неплохие деньги, я, к примеру, за две недели моего преподавания получила с пяти учеников по две с половиной тысячи. А что ты должен делать за те деньги?

Я покраснел и ответил:

– Удовлетворять по одной женщине за каждый выходной.

Мама удивилась и спросила:

– А что, сын, тебе мало двух Александр и Полины?

– Если честно, – ответил я, – то мне достаточно одной Полины, Александры уже лишние. Я знаю, о чем ты сейчас меня спросишь, поэтому отвечаю заранее – я не согласился, потому что для меня такое предложение кажется оскорбительным.

Мама погрозила мне пальцем:

– А ты, как всегда, не угадал, о чем я хотела спросить, это я угадываю твои желания и твои вопросы, а у тебя этого не вышло ни разу, но так и должно быть, потому что мужчины более грубые создания, чем женщины. Разгадать женщину не дано даже мужчинам-писателям и мужчинам-психологам, они нагло врут и фантазируют, размышляя о женщинах, разгадать женщину не может даже она сама, потому что непредсказуема, как петербургская погода... На самом же деле я хотела сказать, что твоему отцу Спирину тоже было мало секса, и поэтому он жил вначале с одной, потом с двумя, потом с тремя, и в итоге его нормой оказалось пять женщин, он был очень сильным мужчиной во всех планах.

– А почему был, он что, уже умер, что ли? – спросил я.

Мама пожала плечами и ответила:

– Да нет, не умер, но сейчас о его похождениях я не знаю, а сорок лет назад он был выдающимся мужиком; рядом с вечно плачущим Константином Арбатовым, которого я все равно любила до самой его смерти, он казался Ильей Муромцем, а Спирина я никогда не любила, он взял меня силой и не отпускал от себя, пока я не забеременела. А потом отпустил к Костику, а тот, страстно меня любивший, узнав, что я беременна не от него, запил по-черному и умер, дурачок, а у нас могла бы получится прекрасная семья, ему нужно было только полюбить тебя, как я, и все бы упростилось в наших отношениях, но он оказался слабым, как и большинство мужиков.

Мама родилась в 1942 году в Ленинграде во время войны, город уже был окружен немцами, и выжить было чрезвычайно трудно даже взрослым, но мама выжила, потому что ее отец (мой дед) Иван Трофимович Зверев служил судьей в военном трибунале, у него было капитанское звание и хороший паек по сравнению с обычными ленинградцами, который и позволил его жене – моей бабушке Ирине – и маме выжить в то страшное время. Дед, кстати, подписал более двух тысяч смертных приговоров и в основном – советским бойцам, уличенным в трусости. С его подачи более двух тысяч человек расстреляли, а деда за этот подвиг наградили орденом Красной Звезды, которым он очень гордился. Впрочем, во время войн людей всегда награждали именно за массовые убийства: чем больше убил, тем выше награда. И когда я вижу ветерана войны, увешанного орденами и медалями, я пугаюсь и обхожу его осторожно стороной. Своего деда я тоже боялся, но избежать встречи с ним не всегда получалось, потому что он приезжал в нашу с мамой однокомнатную квартиру каждое воскресенье и учил маму правильной жизни. Бабушка Ирина к нам не приезжала, она обиделась на маму за смерть Константина, которого очень любила, а меня считала и называла ошибкой природы. Дед тоже так считал, поэтому меня, как правило, не замечал. Дед и бабушка умерли в восемьдесят втором году в один день, выпили девятого мая за победу бутылку коньяка и умерли. Доктора сказали, что они скончались от передозировки алкоголя. Мне было девять лет, и их похороны были первыми в моей жизни. Мама очень сильно переживала и плакала, когда их гробы закапывали в одной могиле, а я не плакал, все происходящее казалось мне чем-то нереальным и фантастическим, я еще верил в собственное бессмертие, в девятилетнем возрасте в это многие верят. В том же году мы переехали в их двухкомнатную квартиру, где мама живет и сейчас, славная добрая мама, угадывающая мои мысли и желания. Вместе с мамой в этой квартире я прожил до двадцати шести лет, пока не встретился с Александрой и не переехал к ней. И никогда мы не были богатыми, как и все наши родственники, друзья и знакомые, все мы жили от получки до получки на маленькие деньги, какие платило заботливое государство за довольно тяжелый труд; от голода мы, конечно, не умирали, но и не шиковали. А о богатых людях мы только слышали или видели их по телевизору.

Конечно же, очень даже неплохо иметь много денег – не работать и путешествовать по миру в поисках приключений и новых ощущений вместе с детьми и любимыми женщинами. И мамина идея о собственном доме во Франции или в Италии тоже хороша. И через двенадцать дней все это может оказаться реальным, если мама не ошиблась в расчетах, а мама никогда не ошибалась, даже когда рожала на свет меня, не обращая внимания на советы деда и бабушки, которые всегда считали меня уродливой ошибкой природы. Но уродами, в моральном смысле, конечно, были они – красивые внешне моральные уроды.

Дай бог нам удачи через двенадцать дней!

Мама дотронулась до моей руки и сказала:

– Дай бог нам удачи через двенадцать дней, сын. А сейчас, Игорек, тебе пора уходить, у меня начинается роман с моим учеником Ильей, – мама вдруг покраснела (никогда раньше такого не видел) и договорила: – Ему двадцать восемь, а тебя я представила как моего младшего брата. Илья уверен, что я старше тебя на пять лет, понял?