Восемь глав безумия. Проза. Дневники

— Граждане! Товарищи! Коллеги! — властно проговорил премьер. — Мы отклонились от обсуждения важнейших вопросов, стоящих на повестке дня. Итак: чем встретим мы наших дорогих гостей, благодаря которым — подчеркнул премьер — мы избавились от иноземного ига и стали свободным, мощным государством. Мы возродим нашу национальную культуру. Мы возродим наши обычаи.

— Нужно возродить человеческие жертвоприношения, — упрямо настаивал великий жрец.

— Да! Да! Конечно! Но не сразу. Поймите, что если мы сейчас восстановим человеческие жертвоприношения и другие наши древние обычаи, белые колонизаторы скажут нашим друзьям: смотрите, кому вы предоставили суверенитет. Они поджаривают и пожирают друг друга, ваши гынгуанцы.

— А принцип невмешательства? — ехидно спросил Рчырчау. — Белые же уверяют, что они против вмешательства во внутренние дела других государств.

— А я против женского равноправия, — рявкнул министр обороны, стукнув шашкой о землю.

Все рассмеялись. Было хорошо известно, что грозный вояка сидел под мозолистой толстой пяткой своей очаровательной супруги.

— И это мы примем во внимание, — предупредительно заявил министр культуры. — Но всему свое время, коллеги. Не забывайте, что долгие века мы задыхались под гнетом империалистов. Национальные сокровища Гынгуании были разграблены. Наши умы были погружены в непроглядную тьму… Нам нужно пройти длительный реконструктивный период, нужно заняться строительством нового государства.

— Что было в веках, я не помню, — насмешливо проворчал великий жрец, — знаю одно, что белые запретили человеческие жертвоприношения, без чего Гынгуании нельзя существовать. Белые запретили убивать жен, пришедших в негодность. Я не считаю эти запрещения факторами, способствующими процветанию Гынгуании.

— Ишь, насобачился, старый черт! Где он слов таких нахватался? — шепнул министр культуры премьеру и министру иностранных дел в красном фраке, сидевшим рядом с ним.

— Да у вас же и нахватался, из ваших политических и всяких других лекций, — отозвался министр иностранных дел, в первый раз заговоривший, до сих пор он молчал, смотрел и слушал.

— Белые уничтожили нашу великую нацио-нальную медицину, — продолжал жрец-знахарь. — Я уже говорил о высушенных и растолченных хвостах ящериц. А ядовитые желтые и серые жуки, которыми мы исцеляли людей, одержимых Уурбрами… — Мы освободились, — говорит премьер. — Восстановите древние обычаи, возродите древнюю медицину, верните священных черепах и Давилию-Душилию, тогда мы почувствуем, что мы свободны. Если ничего этого не произойдет, то суверенитет Гынгуании — пустое слово.

Премьер пришел в ярость, он тоже зарычал, было, но с большим усилием воли сдержался.

— Хватит этих реакционных разглагольствований. Мы все вернем, но в свое время. А сейчас мы должны мирно сосуществовать с белыми, черными и желтыми. Никакой Давилии-Душилии в данный момент вы не получите… Высушенных хвостов ящериц тоже. Лечить вы будете хиной, аспирином, сульфадином, как лечатся все просвещенные народы мира… И никаких бряцаний этой полицейской шашкой, — обратился Фини-Фет к министру обороны. — Кстати, я выписал европейское военное обмундирование, вы его наденете. С этой шашкой на голой заднице вы просто смешны.

Все захохотали, а министр обороны с воинственным шипящим рычанием поднял шашку (правда, не сообразив извлечь ее из ножен) на премьера.

Министр госбезопасности, тоже здоровенный молодой детина, ловко ухватил министра обороны одной рукой, а другой приставил к носу уважаемого коллеги наган, который ему давно хотелось пустить в ход.

— Никаких бунтов! Никаких военных переворотов! — раздельно и зловеще проговорил он, — я поставлю дело госбезопасности, как во всех передовых странах мира. Вы у меня не пикнете.

Министр обороны сразу обмяк и с ужасом скосил глаза на дуло нагана, щекотавшего его нос. Остальные замолкли. Даже великий жрец присмирел и спрятался за спины присутствующих.

— У меня припрятано десятков пять хорошеньких гранат последнего образца… Есть ружья новых систем, — продолжал министр госбезопасности, — и мое войско хорошо обучено. А у вас что есть, кроме вашей дурацкой шашки, которой, кстати сказать, вы и пользоваться не умеете. Меня мои друзья из социалистического лагеря обеспечили оружием, с внутренним врагом я справлюсь… А с внешним пока нужно быть поосторожней, зарубите это на вашем изъеденном муравьями носу.

Высокое собрание подхалимски захихикало, услышав остроту министра госбезопасности.

— Мы должны поднять наш престиж мирными методами, — подал голос мин<истр> ин<остранных> дел.

— Да здравствует освобожденная Гынгуания! Да здравствует мирный созидательный труд! Да здравствует мир во всем мире! Да здравствует наш премьер и руководитель объединенной рабочей партии Фини-Фет! — повелительно крикнул м<инист>р госбезопасности.

Все слабыми замирающими голосами подхватили приветствие. Премьер приветливо улыбнулся и слегка поклонился присутствующим.

— Благодарю вас, друзья, вы свободны.

Все с недоумением посмотрели друг на друга, словно спрашивая: что это, собственно говоря, означает?

Премьер, ухмыльнувшись, пояснил:

— То есть можете расходиться. Вопрос в деталях мы обсудим с министром иностранных дел, с министром культуры и министром госбезопасности.

Все четверо до некоторой степени воспитывались в Европе. Премьер получил среднее и высшее образование во Франции и в Англии. Мин<истр> ин<остранных> дел почти всю жизнь прожил в Европе: во Франции, в Англии и Швейцарии, работая кельнером в самых аристократических отелях, прекрасно владел тремя языками и дипломатической наукой. Мин<ист>р госбезопасности в Европе был недолго, но зато он посетил нар<одные> демократии, а в одной даже участвовал при усмирении мятежа.

Толпа человек в пятнадцать министров: легкой промышленности, путей сообщения, связи, сельского хоз<яйст>ва и прочих незначительных министерств поспешно разошлась. А быстрее всех улепетывал грузный великий жрец — министр религиозных культов и здравоохранения.

— Ну-с, друзья, — серьезно заговорил премьер, когда орда голых министров скрылась за отдаленными кустами, — на плечи нас, четверых, ложится вся тяжесть государственной задачи.

Министр культуры, с очень интеллигентным, задумчивым лицом и немножко толстоватыми губами, проговорил по-французски (на этот язык они перешли, оставшись вчетвером), сощурившись и указавши глазами на м<инист>ра госбезопасности:

— Дорогой мой, эту задачу мы выполним при помощи наших друзей… — он любезно и очень грациозно поклонился в сторону м<инист>ра ин<остранных> дел и м<инист>ра госбезопасности.

Мин<ист>р ин<остранных> дел ответил не менее изысканным полупоклоном, а м<инист>р госбезопасности и расцвел, и надулся от счастливой важности. Внезапно он захохотал, указывая в сторону кустарника:

— Ишь, почесали! Старье и дерьмо! Коллеги, пока мы не согнули в бараний рог этих реакционеров и консерваторов, ничего у нас не выйдет… Как руковод<ите>ль объединенной рабочей партии, — обратился он к премьеру, — вы должны вовлечь массы в партийные ряды. Тогда мы справимся с этой рухлядью… Молодежь — в рабочий союз, женщины — в Союз передовых женщин… Мы порастрясем их традиционные семейные очаги.

Кстати, этот поп-знахарь — глава заговора. Агентура у меня замечательная. Я имею самые точные данные. Сын этого попа после ссоры с отцом сообщил мне все подробности. У старика пять жен, но он хочет отбить жену у сына. Вот прохвост! А? И ведь подъехал он к этой очень хорошей, но темной женщине с мистикой: ты, мол, должна быть наложницей жреца, так угодно богам, иначе тебя умертвит Давилия-Душилия… Одну змею старый хитрец спрятал, и с ее помощью намеревается совершить государственный переворот: передушить или в крайнем случае отравить ядом этой стервы нас всех и объявить себя диктатором.

Мин<истр> ин<остранных> дел вдруг заразительно рассмеялся: