Три мушкетера в Африке

Хопкинс судорожно сглотнул.

– Не успели! – резко ответил он. – Но сейчас скажем, – и сухо бросил Квасичу: – Это Левин.

И тут произошла неожиданность. Квасич на миг даже подскочил в лодке.

– Вы – Левин? Господи! – воскликнул он, протягивая старику обе руки. – В самом деле? Не может быть!

Глаза Левина растроганно увлажнились, он радостно тряс вялые, веснушчатые руки морфиниста доктора.

– Да, да, друг мой! Я действительно Левин.

– Какая радость!

Они обнялись, а мы, окаменев, наблюдали за этой сценой. Квасич знает, кто такой Левин? Выходит, никакой он не помешанный и где-то, когда-то, в другой жизни был другим человеком, не имеющим ничего общего с этим неряшливым, прожорливым стариком.

– Вот ведь при каких обстоятельствах довелось встретиться! – запричитал Квасич. – Великий Левин, о котором я столь наслышан…

– О да, друг мой! – вздохнул Левин.

– Что же привело вас сюда?

– Cherchez la femme.

(Для тех, кто не знает, поясняю: ищи женщину. Такой же конфуз случился и с этим парнем, с Лоэнгрином – рыцарь искал себе женщину, а как нашел, превратил в лебедя, и все, песенка спета.)

– Вот уж никогда бы не подумал!

– Я тоже, – вздохнул Левин, не выпуская рук доктора. – Ведь карьера моя начиналась совсем иначе.

– Ваша любезная сестрица живет все там же?

– Какая сестрица? Я рос сиротой!

– Позвольте… но разве не вы были костюмером при царском балете?

Левин вскрикнул, как раненая птица, и оттолкнул руки Квасича. Казалось, он на грани нервного припадка.

– Тогда… какой же вы Левин?

– Довольно! Вам хотелось бы оскорбить, унизить меня, но я не доставлю вам такой радости. Стыдитесь, сударь, столь низкие шутки унижают лишь вас самого!

Обиженный Левин больше не проронил ни слова.

Ночью время тянется медленно. Прогретый воздух удушливой пеленою стлался над рекой. Лунный свет едва пробивался сквозь плотные слои, превращая туман в серебристую завесу.

Полчаса мы провели в тревоге. Если побег будет обнаружен, нам несдобровать: мы угодили в западню. Несмотря на тропическую ночную духоту, нас колотил противный озноб, когда дрожь начинается изнутри, захватывая легкие, желудок, все кости и сустава и заставляет мучительно пульсировать виски…

– Опустите голову мне на плечо и постарайтесь уснуть, – посоветовал Ивонне Альфонс Ничейный, и она подчинилась ему без звука.

Конечно, это я был вправе предложить ей свою поддержку, но ведь не станешь же меняться в лодке местами. Убывающая вода громко журчит.

Ивонна в полудреме вскидывает голову. Альфонс Ничейный обвивает ее рукой, мягко поглаживая по плечу. Девушка снова приникает к нему головой и засыпает…

Постепенно начинает светать. Суденышко наше оказывается на суше. Мертвенно-белая песчаная полоса вдоль берега повсюду, насколько хватает глаз, сплошь усеяна омерзительными тварями. Крокодилы…

4

Мы решили в первый день передвигаться быстро, насколько возможно. К сожалению, Левин, а в особенности рыхлый толстяк Квасич не выдерживали темпа. Зато Ивонна оказалась на редкость выносливой, наполнив мое сердце гордостью за ее достойный выбор в мою пользу. Она шла в ногу с нами, ровным, быстрым шагом – любой бывалый легионер мог бы позавидовать.

– Я с детства занимаюсь спортом, – ответила она, когда мы ее похвалили. – Если бы несчастный Франсуа последовал моему примеру!.. Но он мечтал стать поэтом.

– Писательское ремесло – дело нелегкое, – заметил я со знанием дела. – Тут много чего требуется: широкая образованность, неустанный труд, бутылки чернил…

В середине дня на нас обрушился ливень. Тугие струи воды колошматили с ощутимой силой, за шумом дождя мы не слышали собственных голосов, но упорно продвигались вперед.

Левин сбивался с пути, спотыкался, падал, да и все мы, ослепнув от сплошного потока, натыкались на кусты и деревья. Единственным куском непромокаемого брезента, обнаруженного в нашей поклаже, мы укрыли Ивонну, а сами брели промокшие до нитки.

– Черт побери! – тяжело отдувался Левин. – Почему в снаряжении легионера не предусмотрен зонт?

– Даже если бы и был предусмотрен, вряд ли стали бы снабжать зонтами беглых каторжников, а уж тем более их сообщников из числа гражданских лиц! – ответил Квасич, пытаясь перекричать шум дождя.

– Я с вами не разговариваю, дерзкий насмешник!

– Клянусь, сударь, я действительно не знаю, кто вы, и почел бы за честь услышать это от вас.

– Довольно! Отойдите от меня подальше, или я вынужден буду из-за вас покинуть джунгли!

– Легко сказать! – от души расхохотался Чурбан Хопкинс.

К вечеру мы достигли первой излучины реки. Дождь прекратился вмиг. Здесь, в краю резких контрастов, именно отсутствие какого бы то ни было перехода невыносимо действует на нервы. Ночная тьма обрушивается без сумерек, словно одним движением всесильной руки на небе выключили свет.

Расстелив на земле кусок брезента, мы пытались определиться на местности, сверяя чертеж генерала с военной картой Турецкого Султана.

– Сейчас мы находимся приблизительно в этом месте, – ткнул пальцем Альфонс Ничейный.

– Несколько дней пути на север, и мы доберемся до Сахары.

– Весь вопрос в том, не пустят ли за нами погоню из форта Лами? – показал на карте Альфонс. – Если удастся обойти его стороной, тогда мы могли бы устроить себе передышку в оазисе Немас-Румба. Там нет гарнизона.

– Будем надеяться, что у аферистов из Игори хватит ума не объявлять нас в розыск. уж больно у них рыльце в пушку.

Левин уснул сидя. Широкая, мучнисто-белая физиономия Квасича, по обыкновению, выражала усталость и безразличие. Правда, время от времени он вздыхал: ему явно не хватало морфия, к которому он снова пристрастился в лазарете профессора Винтера.

– Если объявят в розыск, тогда хлопот не оберешься, – высказался Хопкинс.

– Все у вас получится! – ободряюще произнесла Ивонна.

Альфонс Ничейный тотчас воспрянул духом.

– Верно! Заварим кашу, и пусть они расхлебывают.

– Кашу не заваривают, а варят, – встрепенулся Левин, не удержавшись от профессиональной поправки.

После трехчасового привала мы продолжили путь. Провизией мы запаслись с таким расчетом, чтобы – без излишеств – хватило на десять суток. Только бы достало физических сил! К полудню мы добрались до подвесного мостика, ветхого и укрепленного пучками веревок лиан, напоминавших истрепанное мочало. Под мостом, в ущелье сорокаметровой глубины, несла свои бурные воды река Конго.

– Переходить будем поодиночке. Первой идет Ивонна.

Ивонна смело ступила на мост. Дойдя до середины, с улыбкой обернулась и зашагала дальше. Несколько лиан, поддерживавших мост, оборвалось.

– Эта висюлька не выдержит пятерых, – вздохнул Хопкинс.

Теперь настал черед Левина, у которого заметно дрожали колени. Стоило мостику чуть дрогнуть, как он хватался за голову и взвизгивал от страха. Сцена повторялась чуть ли не раз по пять в минуту. Я впервые слышал, как мужчина визжит от страха. Любая кинозвезда могла бы у него поучиться. По счастью, на сей раз плетеные концы мостика выдержали. Как знать, сколько лет не ступала нога человека на это хлипкое сооружение!..

– Пошли! – обратился к Квасичу Хопкинс.

– Сначала вы. Я самый тяжелый из всех, и, если мост подо мной оборвется, несчастная барышня останется там с этим всемирно известным идиотом.

Молодец наш рыхлый, толстый Квасич. До того, как пойти по кривой дорожке, не иначе был истинным джентльменом. Джентльмен – он и в тюрьме джентльмен, никаким уголовным прошлым не вытравить благородства души. (Наблюдение из моего личного писательского опыта.)

– Тогда двигай сперва ты, – велел мне Альфонс Ничейный.

– Но…

– Молчок! Твое место рядом с Ивонной.

Что верно, то верно! Я перешел, не задерживаясь, быстро. К сожалению, с середины мостка я приметил, как у противоположного скалистого берега из пучка лиан выкрошилось еще несколько волокон.