Южное лето (Читать на Севере)
Южное лето (Читать на Севере) читать книгу онлайн
Новая, долгожданная книга "короля юмора", "живого классика", "великого сатирика" Михаила Жванецкого! Здесь – летнее. Юг Большой страны. Жизнь. Люди. Разговоры. Все происходит в Одессе. Что в ней ? В этой Одессе? Смешно, трогательно, незабываемо, море положительных эмоций, полезных для здоровья!!!
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Вот бывалый, сволочь.
– Не хочу я знать, из чего. Мне жить хочется.
– Хочется, а не будешь. Подонки мы друг к другу. А я хочу, чтоб ты жила. Идём вместе на рынок, что-нибудь подберём.
Дед купит, сготовит – пальчики проглотишь. Да не хватило его. Сам палёной водкой отравился.
В ресторане «Море»:
– Сыграй «Яблочко»!
– 50 рублей.
– Ну, сыграй на 3 рубля!
Когда я утром выхожу из дома в Аркадии на улицу…
Тихо идут бесшумные трамваи.
Неслышно грузятся мусоровозы.
Слышны команды воспитателей по дороге на пляж.
Как будто бы ни канонады, ни взрывов, ни рёва караоке – ничего не было этой ночью в Аркадии.
Так в поезде тебя утром старается не разбудить тихий сосед, который всю ночь дико храпел на соседней полке.
Лето, писатель и она
Писателю лучше всего пишется в августе, на животе любимой женщины. Происходит это так.
Он лежит лицом кверху. Вспомнил что-то: «Вера, моя записная книжка?» Откуда-то сверху падает ему на грудь. «А ручка?» Оттуда же падает ему на грудь. «Теперь не шевелись, я переворачиваюсь. Не дышать, я записываю. Ха-ха! Очень-очень-очень… Не дышать… Продолжаю… Ха-ха-ха… Очень-очень-очень… Ну, хорош, ну, сволочь, ну, талант… Спокойно… Ха-ха… Очень-очень-очень… Вот, вот и вот… Ха-ха… Очень… Очень-очень… Всё, закончил. Ты куда?.. Куда ты?.. Куда тебе надо? Осторожнее, ты бросила мою голову!.. Моя голова… Останься… Не двигайся… Я в порыве… Нет! Ушла…»
Только с теми, кто тебя понимает…
Воспитание
– Сыночка! Ну, разбил нос… Ты сейчас не плачь. Плакать всегда успеешь… Сейчас мы приложим лёд… Остановим кровь… Вытрем носик… Побежишь во двор. И плачь там, сколько хочешь.
– Я там плакать не буду.
– Напрасно. Там столько народу. И твои друзья там. Плачь там.
– Не буду.
– А я сказала – плачь!
– Не буду.
– Всё, беги… И смотри, не забудь – плакать.
– Не буду.
– Ну и слава богу.
Деловое предложение
– Михал Михалыч, в нашем театре лежит ваша пьеса.
– Что вы! Я никогда не писал пьес.
– Я говорю, лежит у нас. Мы читали. Прекрасная пьеса.
– Да… Если хорошая… Значит, это я. Вот так. Могу, значит… А я не знал… А когда я её написал?
– Замечательная и такой неожиданный финал.
– Да? А я думал, ожидаемый…
– Нет… Нет… Неожиданный. Но, вы знаете, в нашем театре правило: автор должен оплатить постановку.
– Какой неожиданный финал… Вы же знаете, я не пишу пьес.
– Она замечательная, в вашем стиле.
– Да… Конечно. В моём стиле, замечательная, но я не пишу пьес и денег не дам.
– Публика будет умирать от хохота.
– Не дам.
– Там копейки – режиссёру и на постановку.
– Не дам.
– Вы же не писали ничего крупного. А тут вдруг создали и так лихо закручено. Все сказали – это вы.
– Не дам.
– Ну, не давайте. Заплатите хотя бы автору.
– Не дам.
– Ну, машинистке.
– Не дам.
– 100 долларов.
– Не дам.
– И на цветы режиссёру?
– Не дам.
– Значит, не вы… А мне кто-то сказал, что вы… Жаль…
– Не жаль, а жалко! Это другое понятие слова «жаль».
Новая власть перестала говорить: «Подойдите сюда, пожалуйста».
Она шипит: «И-зда! И-зда!»
Когда они говорят «и-зда», ты понимаешь, что бежать поздно.
У нас не могут смириться со смертью.
Когда спрашиваешь:
– Где здесь живёт Яша Койф?
– Это тот, который умер?
– Да.
– Второй этаж, квартира двадцать три.
Габо
Спросишь в Кобулети:
– У кого самая высокая телевизионная антенна?
– У Габо.
– Кто семь лет сидел за чай?
– Габо.
– У кого две «Волги» и «ЗИМ»?
– У Габо.
– Кто продал городу мусорную свалку?
– Габо.
– Кто устроил этот хипеж с железом?
– Габо.
– О чае с ним ни слова. Он семь лет сидел за чай.
На «Шота Руставели», когда в круизе Одесса – Батуми отдыхал Габо, был особый климат.
Пока Габо сидел за стойкой бара, все подходящие могли пить бесплатно.
Хотя он сидел за чай.
Все, кто с Габо купался в бассейне, получали впервые в СССР прямо в воду горячий кофе и шоколад.
У всех, кто с Габо сидел ночью в ночном баре, – утром без стука открывалась запертая изнутри дверь каюты.
Туда вносились пакеты с холодным пивом «Праздрой» и воблой.
Если Габо брал с собой экипаж на прогулку в ущелье Эшеры – работали все водопады и был красивый закат.
И с экипажа за это не брали ни копейки.
Теперь за всё берут и ничего не дают.
Старый доктор Вайштуль. Восемьдесят лет. Честнейший человек. Ординатор в больнице. Он приходил в восемь вместо девяти. Он уходил в шесть-семь вечера. Он не сидел в ординаторской. Сидел в коридоре напротив палаты, где находились его больные. Он уходил домой и звонил каждый вечер в одиннадцать часов: «Как больные?»
Никто не мог без него дать порошок. Аспирин без него не давали. Лаборатория, которая даёт анализы с потолка, его боялась. Он сам приходил и смотрел в микроскоп. Он сравнивал клинический ход с анализом. Он преследовал недобросовестных лаборантов. И ему предложили уйти на пенсию.
И дело не в том, что вся его жизнь в этой больнице. А для врача опыт и глаз – как для хирурга рука и школа. Но у них свои планы. Он слишком честно заполнял историю болезни. А вы знаете, история болезни умершего человека должна быть идеальной. Она обязана приводить его к смерти без всяких колебаний и нежелательных моментов. Она после смерти тщательно переписывается. Где уж тут уцелеть честному человеку.
Я был на первом кинофестивале «Золотой Дюк» под руководством Говорухина…
На втором «Золотом Дюке» под руководством Марка Рудинштейна… Там… вообще у меня был белый смокинг, и Марк заставил меня принимать Альберто Сорди… Лично!.. Ужас!
Я знал Сорди как родного, он меня не знал вообще.
Поэтому мы промолчали весь ужин…
Я пытался ему объяснить, где находится Одесса. Он не понял, и я замолчал…
Я был советский человек. Он был капиталист.
Хуже вечера не было…
Я снял белый «торнадо» или «токсидо» и сошёл с Олимпа…
– Завтра я еду на рыбалку, – сказал я.
– Значит, у нас будет рыба! – закричала семья.
– Я этого не сказал. Я сказал – завтра я еду на рыбалку.
– Так, может быть, не ехать, а просто?
– Я никому не позволю вмешиваться! Всё! Чтоб была рыба, когда я вернусь!
Он жестикулирует даже перед диктофоном.
Ему всё кажется, что он непонятен.
Который час
Все разговоры начинаются одинаково.
– Который час?
– Полдесятого.
– Правильно. Ходить надо.
– Я и хожу.
Он высокий, худой, и часы у него были.
– Японцы ходят. Они не бегают. Ходить надо.
– Я и хожу.
Я пытался обогнать его, он продолжал.
– Японцы ходят десять тысяч шагов. Меньше они не ходят. И нам нельзя. У них шажки маленькие. У нас большие, но не туда. Оттуда, куда мы бежим, не возвращаются. Японцы мелко-мелко, не спеша. И долго идут, идут. Который час?
– Без двадцати.
– Да… Надо ходить. Какой смысл бежать? Ни поговорить, ни осмотреться. Когда идёшь – видишь жизнь… А что такое видеть жизнь – это в ней участвовать. Тот, кто не хочет, начинает с того, что не видит жизнь. Идите, идите.
– Я иду, иду.
Он еле плёлся, я почти бежал. Я не мог его обогнать. Он был высокий, худой и сумасшедший.
– Который час?
– Без десяти.
– У нас холодное лето. А они умирают от жары. Мы никогда не вступим в Европу. Что мы им можем предложить? Отравленную воду? Их же деньги? Женщин? Вот, может быть, женщин. На Украине ничего нет. Значит, женщин. Который час?