Розовый слон

Рука Алниса упала как подкошенная. Выше автоинспектора на дорогах инстанций нет. Может быть, жена автоинспектора. А он брошен на волю судьбы, принесен в жертву Кипену… К счастью, уже виднелись макушки бирзгальских елей. Через овраг вела насыпь. Вот крутой поворот, четко очерченный белыми столбиками. В долине высилась крытая щепой башня пожарников. Вот-вот появится и киоск в центре, под навесом дома.

Но на последнем повороте Кипен решил преподнести верзиле последний образцово-показательный урок. Машина подскочила, как лошадь, и пошла по внешней кромке полукруга — вровень со столбиками. Так близко, что Алнису казалось — он обтирает столбики своими штанами. В пределах города разрешается только шестьдесят километров в час, это знает каждый школьник! Но километры — это всего лишь километры, а Кипен — активный воитель технического прогресса. Разве космонавтам кто-то ограничивал скорость! Кипен плавно наклонился влево, чтобы с честью выйти на прямую по Рижской улице. Необученный Алнис держался прямо как свеча и, желая себе добра, еще рванулся вправо. Это и было его последним сознательным движением, потому что исполнилось то, чего так жаждал Алнис: мотоцикл поехал дальше без него. Но и без Кипена тоже, который, вытянув руки вперед, как в воду, летел в город без мотоцикла.

Алнис катился по насыпи вниз. Рюкзак теперь оказался кстати, он замедлял слалом. Алнис не раз читал в художественной литературе о том, что перед смертью человек успевает очень многое передумать. Он неоднократно открывал глаза, чтобы уловить последние впечатления окружающего мира. Приземлился прямо за столбиком. Кипен все же точно рассчитал катастрофу — не дай бог упасть на столбик; весной Алнис уже вставил один искусственный зуб за двадцать рублей… Прямо перед глазами лежали осколки стекла. Археологической ценности они не представляли, у предков не было бутылочных фабрик. Значит, пил и разбивал о столбики бутылки наш современник. В уголовном кодексе такое деяние не запрещается, поэтому и не судят за битье бутылок. Современник был богатым — на стекле еще держалась этикетка с тремя шикарными звездочками. В компании были женщины, иначе купили бы простое белое. Последовал первый поворот вокруг продольной оси вниз под гору. Второй слой цивилизации: папиросные огарки, изжеванные окурки сигарет. Кому вы теперь нужны… Пыль покрасила травку в грустный цвет резеды. Единственное светлое пятно среди былинок — синяя ласточка вместе с серебряной бумажкой долетела от конфетной фабрики до придорожной пыли. Следующий кувырок… и третий культурный слой. Капли Зеленина, шампунь для волос и "Рижская сирень". Содержание ушло, форма осталась, пузырьки сиротливо лежали среди серых репейников. Ради разнообразия последовало скольжение на брюхе, головой вперед. В голое брюхо вонзился обломанный штопор. Вот и канава и наитяжелейший культурный слой: половинки кирпичей с гарниром из известкового раствора, разбитые печные изразцы и кусок троса.

Ниже упасть нельзя, понял Алнис, наткнувшись на гладкую, негодную покрышку. Мой спасательный круг… Положив голову на него, он лежал и ждал "скорую помощь", потому что не могло быть сомнений в том, что он тяжело ранен. Первую заповедь "скорой помощи" он помнил: пострадавшего зря не тормошить. Он продолжал бы лежать недвижно, но брюхо-то болело. Вывинтил из кожи штопор, ушедший на два витка. Наверху завыла сирена. Сейчас к нему прикоснутся нежные руки женщины-врача, на него будут глядеть синие, сочувствующие глаза и скажут ему: "Вы непременно будете жить! Поломаны только три ребра, один спинной позвонок, слегка проколота печень, но у нас в больнице есть пальмы, и морг выстлан глазурованным кафелем, — обязательно вылечим".

Не тут-то было. Наверху по дороге протарахтел мотоцикл, но никто не взглянул вниз, где лежал под насыпью во рву художник Алнис Мелкаис. Он был вынужден встать сам. Нагревалась голова. Сняв красную каску, он, одеревенелый и побитый, карабкался по насыпи вверх. А там понял, почему его не заметили.

Как мотогонщик со стажем, Кипен после толчка не полетел в канаву искать местечко помягче, а приземлился там же на дороге, И "скорая помощь" его сразу заметила. Не зря же японская куртка была пылающе красной! Не зря он был самым знаменитым бирзгальским шоссейным кавалеристом! Нежные руки врача действительно коснулись щеки пострадавшего, но это была щека Кипена.

— Возможен внешний перелом лодыжки. Рентген покажет.

— Мои данные… на машине, — лежа уже на носилках, Кипен указал на своего упавшего скакуна, на брызговиках которого еще теперь можно было ясно прочесть: "Мунтис Кипен род. 1950, не женат ул. Лауку 3 группа крови II".

И автоинспектор был уже тут. Казалось, тот же самый, у которого Алнис просил избавления. Осмотрев место происшествия, инспектор опустился на колени около Кипена, который попросил оставить его на несколько минут на поле проигранного боя. Еще и толпа-то не собралась. Кто знает, когда еще суждено будет ему пережить катастрофу в столь же подходящем месте.

— Можешь, Язен, нюхать, я не пил, ты меня знаешь.

— Да я не об этом, — извинился инспектор. — Все будет в полном порядке, Мунтис. Протокол составлю в больнице. Тренировочная поездка…

Теперь инспектор и Кипен заметили и Алниса, потому что тот был длиннее домохозяек в передниках, транзитных шоферов и стайки пожилых людей, которые уже окружили место происшествия. Женщины в годах вытягивали шеи, стараясь увидеть трупы и кровь.

— Есть, есть… — сведущая тетушка рассказывала другой, — полный сапог крови.

— Этот длинный сидел сзади, ногой цеплялся за столбики, поэтому я и свалился, — пояснил Кипен.

— Дурень! Ладно, выясним! — мрачно поглядел на Алниса инспектор и выпалил вопрос: — С какой скоростью ехали?

Рассказать правду о заскоках Кипена! Тогда по крайней мере двенадцать месяцев маленькие дети могли бы смело ходить за хлебом и без риска пересекать улицу. Сколько кур, лягушек, не говоря уже о более мелких животных, было бы спасено! Скрюченный ударом, охрипший Алнис, покрякивал:

— Он ехал… как чокнутый…

— Я не спрашиваю вас о состоянии. Километры!

— Под шестьдесят… — В последний момент Алнис сообразил, что, если он будет говорить правду, его сочтут кляузником, возможно, так подумает даже Инта Зилите. А кляузника Зилите запрезирала бы. Поэтому он решил солгать. — Не больше. Я глядел на циферблат.

— Можете идти, — разрешил инспектор.

— Он сам санитар, — сказала какая-то тетушка, указывая на большую медаль Алниса с красным крестом.

После этого никто и не подумал спросить, нет ли у Алниса какого-нибудь внутреннего перелома. Прихрамывая, Алнис потащился в город.

Тут один старичок, как позже выяснилось, заместитель прокурора, вышедший на пенсию, предостерегающе помахал пальцем:

— Я всегда говорю: не ездите так шибко!

— Я вам что-то хочу сказать на ухо, — шепнул Кипен.

Когда старик нагнулся, пострадавший, собравшись с последними силами, дал ему в ухо, затем, подавляя боль в ноге, даже с улыбкой на губах уплыл в машину "скорой помощи". Уже давно он опасался и ожидал аварию. Боялся, что может сильно разбиться, но и жаждал, потому что теперь у его биографии совсем другая ценность. Кто из знаменитых мотогонщиков мира хотя бы раз не грохнулся? Теперь достигнуто все: "Ява" не особенно побита, нога — если повреждена только лодыжка — никуда не денется, зато вокруг стояло много бирзгальцев.

— Моего тягача… — были его последние слова, когда санитар захлопнул дверцу.

— Сообразим! — отозвался инспектор, и двое мужчин повели "Яву" следом за машиной "скорой помощи".

Блюдя где-то слышанную поговорку: пунктуальность — вежливость простых людей, Бертул всегда в половине девятого, гладко причесанный, приходил в дом культуры. После этого у него, как у творческого работника, ритм дня обычно нарушался с такой же легкостью, как составленная смета. Деньги и время он не умел беречь. Мороженое за двадцать копеек. Хотя было уже заметно, что Нарбут вскружил Азанде голову своим искусством. Одна или две бутылки пива за какие-то пятьдесят — семьдесят копеек. А пиво иной раз чертовски возбуждало аппетит… У замшевых туфель носы уже потеряли бархатистость, блестят, как долго ношенные штаны. С художественным салоном медлить нельзя, иначе придется щеголять голыми пальцами ног!