Разговорчики в строю №2

Кибальчиш на паруса не смотрел. Он смотрел на блондинку у румпеля, которая, классически рукой заслонившись от вечернего света, с любопытством глядела на подъезжающий «Чирок», на котором, естественно, никто не додумался погасить инерцию, и который, как положено по законам той же механики, довольно сильно тюкнулся в борт…

Когда Кибальчиша выловили из воды, то сначала испугались. Первой пришла в себя блондинка, немедленно начавшая делать незадачливому воину, которого зам уже мысленно перекрестил, дыхание рот в рот. Это помогло, или что-то другое (может, название), но когда Мальчиш открыл глаза, они посмотрели на мир и ситуацию совершенно необычным, светлым взором. Воистину, это было знамение.

Что там было с яхтой, история умалчивает. Известно, что через несколько лет эта же яхта, преследуемая в тумане новеньким, только что с завода 10410, [25]вывела его прямиком на гранитную баночку, сама оставаясь целой и невредимой.

А Кибальчиш, выйдя из госпиталя, сделал два дела — покрестился в Свято-Никольском и поступил на заочку во ВВМИУ им. Ленина, г. Пушкин. Более от него никто не слышал слова худого, ни единого мата, а единственное, что осталось от былых повадок — благородная аббатская улыбка Арамиса. И — ни-ни. Поразительно. Библию — назубок. Посты — свято. Отпуск — на несколько частей, чтоб размазать на все православные праздники. А когда начиналась обычная рутинная подготовка к немногочисленным военным праздникам, Мальчиш на полном серьезе предлагал бригадному заму вынос хоругвей вместе со знаменем.

Честное слово, тот, дояхтенный, бабский период жизни Мальчиша я не застал. При мне он был уже офицером, КБЧ-5 ПСКР [26]3-го ранга и вроде бы был уже рукоположен в какой-то сан. Служить с ним было нормально, пока кто-нибудь, из соображений стёба, не начинал задавать Мальчишу дурацкие вопросы типа «есть христиане, а есть католики — не понимаю». Тогда Мальчиш, наплевав на суточный план, распорядок дня, расписание вахт, корабельный устав и уголовный кодекс, усаживал затейника в каюте и долго, проникновенно разжевывал, что, во-первых, католики тоже христиане, а во-вторых, православная вера правильнее, потому что только в православном храме Иерусалима на Пасху сходит огонь. Ну и всякое такое, пока собеседник не сбегал или не проникался до самого естества.

А всего лишь, если вдуматься — эффектная блондинка с гиком наперевес в кокпите довольно большой по нашим меркам яхты нездешней схемы парусного вооружения. С каким-то библейским именем на косом транце…

ЧАРОДЕЙ

В Калининградском Высшем Военно-Морском училище общага пятого курса расположена рядом с КПП, а четырехэтажный жилой корпус остального факультета связи — через такой же корпус радиоразведки, метров сто примерно.

Новогодняя ночь 199.. года, из общаги пятого курса в роту первого курса своего факультета, расположенную на третьем этаже жилого корпуса, валит старшина этой карасёвской роты — главный корабельный, косая сажень, кулак в 16 кг оптом, папа — капитан 1 ранга в Москве, и забронированное распределение туда же. А, еще 1,4 литра внутри. Минимум.

Мир вращается против часовой стрелки и хода витязя. Снег в лицо. По одинокой цепочке следов можно писать тактическое руководство по противоторпедному зигзагу.

И тут из-за угла корпуса и прямо на контркурс судьбинушка выносит начальника факультета, капитана 1 ранга. Незатопленная верхушка бодрствующего мозга старшины оценивает ситуацию автоматом: визуальное наблюдение военнослужащего — еще не повод к нему принюхиваться.

И старшина, два эталонных флотских метра вдоль, и столько же поперек, в строгом соответствии с Уставом переходит на строевой шаг, и за установленное количество шагов до начфака, курс выравнивается строго на ближайший фонарь, а руки и голова занимает четкое уставное положение «отдание чести в движении». И отмотанный на четыре года назад военно-морской опыт подводит только в одном — незачем было при одиночном передвижении вне строя орать «Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга!». Но прозвучало! Прозвучало! Бух-бух-бух — вдохнуть бы дикое напряжение, вдохнуть бы, — нельзя! Ах, так? Ну, извини! И мир в глазах перегруженного водярой и усердием организма поплыл с правым креном и дифферентом на корму, качнулся, вздрогнул — и потерял поперечную остойчивость…

А начфак в момент расхождения левыми бортами обыденно махнул лапой и зафиксировал подбородок. Он, конечно, оценил подвиг. И услышал он, как четкая очередь строевых ударов за спиной вдруг окончилась глухим падением затянутого в шинель тела плашмя с поднятием тучи снежной пыли. Из дверей корпуса высунулся любопытный ПДФ (помдеж по факультету).

Haчfuck остановился, обернулся, и в свете фонаря, который уверенно играл роль маяка для нашего павшего героя, было видно, как уголки суровых губ старого моряка дрогнули.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть… — посчитал начфак отпечатки строевых лап до темного пятна заносимой снегом шинели. — Силен!

И, обернувшись к настороженному ПДФу:

— Вызовите дежурного с первого курса, пусть заберут павшего.

И пошел домой, и высокая тулья его фуражки мелко вибрировала, выдавая с головой проглоченный хохот высокого военачальника.

А через минуту из дверей корпуса выскочили два дневальных со здоровенным… мусорным ящиком с ручками, из которого торчало синее одеяло. Подобрав старшину — «Пп-пп-п-пшшли вввыыы нахххррр…» — они бухнули его в ящик и потащили в корпус.

Была новогодняя ночь 199… года. За окном шел снег. На выходе из общаги пятого курса опять стукнула дверь. Очередные 1,4 литра выходили, шатаясь, на оперативный простор…

ШАГОМ МАРШ

В пограничном округе обязательно бывает начальник связи. Это, как правило, полковник. Как правило, достаточно умный и весьма представительный, не теряющий, однако, связи с почвой реальности.

Однажды новый начальник связи приехал к нам в бригаду. Ну, там, приборки, обязанности, схемы и документы, документы, документы… Голова кругом.

Полковник оказался маленьким, круглым и лопоухим.

— У-у-у, — сказал флагман, наблюдая выкатившийся из «Уазика» мячик в зеленой фуражке и шестью большими звездочками, — кранты. Это ж корсиканец в Лувре…

Флагман почти угадал. Прокатившись по штабу, «мячик» озорно запрыгал по ступенькам вниз, в подвал, где находились посты бригадного узла связи.

Там, в постоянно дневной, исправно попискивающей и пахнущей паленой канифолью реальности, Ампиратор сразу же превратился в маленький, но крепкий танк. Судя по всему, немецкий, потому как ответы на его же вопросы, а также редкие жалостливые реплики персонала рикошетили от него со свистом, бились о толстые стены и, теряя энергию, растворялись в хоть и однообразном, но уверенном тарахтении вечного двигателя — замкнутом на себя начальственном монологе:

— Всё это хорошо, но я не вижу следов исполнения руководящих документов!

Превратив приемный центр и телефонно-телеграфный узел в некое подобие Помпеи, наш орел ускакал на корабли….

— Это, — говорит он, тыкая пальцем в пиллерс (ну, вертикальная распорка между палубами) посреди радиорубки, — убрать никак нельзя?

— Можно, — отвечаю, — по согласованию с главным конструктором проекта в Питере, Моруправлением в Москве и Управлением связи и АСУВ ФПС там же.

— Но ведь мешает…

— Да привыкли уже, товарищ полковник.

— А-а-а… А вот скажи, вот радист у тебя в море на вахте один сидит?

— Один.

— А вдруг он заснет?

— Не заснет, его все время вахтенный офицер дергает.