Черным по белому (сборник)

Но нужно прервать беседу на моих словах. Пусть барышня думает, что я вне себя от досады, не успев рассказать начатое.

Я кричу:

– Алло! Вы слушаете? Я вам сейчас что-то расскажу – только между нами. Ладно? Даете слово?

– О, конечно, даю! Я умираю от любопытства!!

– Ну, смотрите. Вчера только что подхожу я к квартире Бакалеевых, вдруг выходит оттуда Шмагин – бледный, как смерть! Я…

Я кладу трубку на подоконник (если повесить ее, барышня может через минуту опять позвонит), – кладу трубку, облегченно вздыхаю и удаляюсь на цыпочках (громкие шаги слышны в трубку).

Воображаю, как она там беснуется у своего конца проволоки:

– Алло! Я вас слушаю. Почему вы молчите?! Ах ты, Господи! Барышня! Это центральная? Почему вы нас разъединили?! Дайте номер 54–27.

А телефонистка, наверное, отвечает деревянным тоном:

– Или трубка снята, или повреждение на линии.

Милая телефонистка.

Однажды барышня позвонила ко мне рано утром; было холодно, но я согрелся под одеялом и думал, что никакие силы не сбросят меня с кровати.

Однако, когда зазвенел телефонный звонок, я, пролежав минуты три под оглушительный звон, наконец, дрожа от холода, вскочил и побежал к телефону, перепрыгивая с одной ноги на другую – пол холоден, как лед.

– Алло! Кто?

– Здравствуйте. Вы уже не спите? Однако рано вы поднимаетесь; я тоже уже проснулась. Ну, что у вас слышно?

Перепрыгивая с ноги на ногу, я давал вялые реплики и после десятиминутного разговора услышал успокаивающие душу слова:

– А я очень хорошо устроилась: лежу на оттоманке, около горящего камина – тепленько-претепленько. Педикюрша делает мне педикюр, а я пью кофе, рассматриваю журналы и говорю по телефону; телефон-то у меня тут же на столе. Я кстати и позвонила вам… Алло! Почему не отвечаете? Центральная!!! Что это такое? Опять порча? Господи!

Вот я написал рассказ.

Десятки тысяч барышень, наверное, прочтут его. И если хотя бы десять барышень призадумаются над написанным и поймут, что я хотел сказать, – на свете станет жить немного легче.

Прошу другие газеты перепечатать.

Человек, которому повезло

Повесть

I

В этом не было ничего чудесного.

Это все равно как если бы человек, переходя каждый день, в течение десяти лет, через шумную улицу, твердил бы ежедневно:

– Вот сегодня меня непременно раздавит автомобиль! Сегодня уже наверное.

И если бы автомобиль когда-нибудь действительно задавил его – в этом не было бы ничего удивительного. Не было бы чудесного пророчества, предчувствия.

То же самое можно было сказать и об Акиме Васильевиче Цыркунове – конторщике большого дровяного склада братьев Перетягиных (доски, дрова, уголь, каменный и деревянный; оптовый отпуск).

Если когда-нибудь Аким Цыркунов, переписывая корешки накладных, поднимал от книги сморщившийся нос, открывал рот и, глядя в потолок искаженным от сладкого ожидания взглядом, наконец аппетитно и оглушительно чихал – его товарищ и сподвижник по службе Ванечка Сырых неизменно подсказывал ему:

– Двести тысяч на мелкие расходы!

– Спасибо, – неизменно отвечал Аким Цыркунов и сейчас же неизменно впадал в мечтательное настроение.

– О, действительно, – говорил он, подперев кулаком щеку. – Если бы мне двести тысяч… Уж я бы знал, как распорядиться ими.

– А что бы вы сделали?

– Да уж будьте покойны – знал бы, что сделать. Я бы показал настоящую жизнь-то.

– Ну, если бы и мне такую цифру, – говорил и худосочный Сырых, – я бы тоже…

– Ну а вы бы что сделали?

– Я купил бы пароход и отправился бы по разным странам. Пил бы ром, сражался с индейцами и подал бы на Высочайшее имя прошение о перемене фамилии. Ходатайствовал бы о назначении мне фамилии Джек Смит.

Цыркунов пожимал плечами.

– И это все?

– Конечно, не все. Купил бы себе еще зверинец – я очень зверей люблю диких. И стал бы упражняться гирями. По маскарадам ходил бы…

– Зачем?

– Чтобы всех интриговать. Ну а что бы вы сделали все-таки, если бы вдруг на ваш билет пал выигрыш двести тысяч?

– Да уж знал бы что – будьте покойны! Слава богу, тоже понимаем, как жить по-настоящему… хе-хе! Без денег не знаешь, как быть, а с деньгами… ап… ап… чхи!!!

– Вот! Значит – ваша правда.

– Ап… чхи!

– Двести тысяч на мелкие расходы!

– Спасибо вам!

Эти разговоры повторялись почти каждый день – в зависимости от силы хронического насморка Акима Цыркунова.

– Апчхи!!

– Двести тысяч на мелкие расходы!

В один из первых весенних дней Аким Цыркунов выиграл на свой билет двести тысяч.

Выиграл так, как это обыкновенно делается – не прилагая к этому никаких усилий и даже ни разу не чихнув в этот знаменательный день, что, конечно, вызвало бы традиционную беседу о «двухстах тысячах на мелкие расходы» и придало бы факту выигрыша особый привкус чудесного.

II

Может ли человек за свою долгую жизнь забыть тот день, когда он, не имея накануне ничего, сегодня вышел из банкирской конторы, ощущая в кармане около ста девяноста тысяч новенькими плотными пятисотрублевками.

Нет! Трудно забыть такой день.

По выходе из банкирской конторы план ближайших мероприятий был уже составлен богачом Цыркуновым.

Именно, он зашел в гастрономический магазин и, робея с непривычки, попросил:

– Фунт зернистой икры, самой лучшей. И потом ананас.

– Слушаю-с. Из напитков ничего не прикажете?

– Да, конечно… Гм!.. Дайте шампанского. Шампанское есть у вас?

– Помилуйте! Какой марки прикажете?

– Что-о?

– Какой сорт позволите?

– А какие сорта вы имеете? – осторожно осведомился Цыркунов.

– Кордон-с руж, кордон-с вер, вайт-стар, монополь-сек, мум-экстра-дри-с.

– Ага… У вас монополь-сек хороший?

– Будьте покойны – французская фирма.

– Я думаю! Стану я пить русскую дрянь. Вообще, ты, братец, тово… Скажи мальчику вашему, чтобы он вызвал мне автомобиль.

Выйдя из магазина, Цыркунов заметил нищего, который, прислонившись к выступу стены, смотрел в другую сторону, не обращая никакого внимания на Цыркунова.

У бывшего конторщика был уже составлен обширный, хорошо разработанный план «оглушения», и он начал немедленно его осуществление с нищего.

– Эй, нищий, – сказал он, дергая его за рукав. – Ты милостыню просишь, да?

– Подайте, барин, – очнулся задумавшийся оборванец. – Хучь пятачок… ночевать негде… хлеба… три дня… больница… хучь две копейки…

– Ладно, ладно, – сановито остановил его Цыркунов. – Вот тебе десять рублей. Помни – хе-хе! – Акима Цыркунова!

И он умчался на автомобиле.

Приехав домой на свою холостую квартиру, он сразу же окунулся в роскошную, привольную жизнь: выложил свежую икру на большую тарелку, достал столовую ложку, хлеб и, вытерев чайный стакан, стал открывать шампанское.

Это дело было потруднее: штопор не ввинчивался в пробку, потому что на верхушке ее торчала какая-то металлическая нашлепка; кроме того, горлышко было опутано целой сетью проволоки, совершенно не нужной, по мнению хозяина. Пришлось горлышко отбить кочергой и пить вино осторожно, чтобы не подавиться осколком стекла.

Все было чрезвычайно вкусно: и икра, и ананас. Завтрак – хоть куда.

«Надо, – решил настроившийся гастрономически Цыркунов, – попробовать еще омар и выпить рому. А на сладкое куплю уж торт. Эх, хорошо жить на свете!»

После завтрака Цыркунов решил ехать в магазин. Он осмотрел в зеркало свой потертый засаленный галстук и прошептал, подмигивая самому себе:

– Я знаю, что мне надо делать.

III

В галстучном магазине перед ним выставили целую гору коробок.

– Да вы, собственно, какие хотели?