Х...евая книга

Выезд к морю - событие, вне зависимости от частоты выездов. Встречи с морем ждешь. Остр первый момент первого видения - когда под белым крылом на адлерском развороте наконец открывается зеленая синева. И все сразу детям и друг другу: "Море!" И припадают к иллюминаторам... Или поезд выворачивает, грохоча на стыках и открывается горизонт. "Море!" Состав еще долго будет ехать вдоль него, но самый первый момент... Общий выдох. Море...

Быстрее устроиться, разобрать, раскидать вещи и - туда, зачем приехал. В море. Скорее, будто от этого что-то зависит. Потом успокоишься, осмотришься, полежишь на хрустящей гальке.Море липкое. От соли. Как кровь. Разделся - и к волнам, навстречу. Первое море. Брызги на губах. Первая соль.

Входишь, бывало в него, родное, тихо и ласково матерясь, шлепаешь нежно по волнам. Здравствуй, маленькое. Я опять пришел, хули. Я шел к тебе целый год.

Вылезешь, подсохнешь, соль чуть стягивает кожу.

А утром оно как зеркало. Волны малюсенькие. С ноготок. Вода прозрачная, не засранная еще. Небо чистое. Хорошо, где нет волноломов, волнорезов, а есть море по косой дуге.

Ни разу мы там не поебались, только обезьян ездили в Сухуми смотреть.

Глава 20а. Немного о том же

Немного потому, что еще немного уже местами было...

Мы туда приехали, сами должны знать в каком году. Я, Микоян, Стасик и Танюша Половцева. Был там и Вова Моренблит. А Бен тем летом похуячил в строяк в Польшу, а Баранов - в строяк в Мурманскую тундру, тянуть кабель, заколачивать деньги, мудашка. Ну если Бена еще можно понять: в застойные годы вырваться за границу было из ряда вон событием, то Барана просто жадность сгубила - деньжат захотелось срубить по-легкому.

Бену хоть интересно было - ему перед поездкой мозги компостировали насчет того, что ходить только парами по Польше, а то подпольная буржуазная Солидарность выкрадет, будут пытать советского. Раскаленные утюги в жопу засовывать.

А Баранов среди комаров ростом с птицу, на лету пробивающих хоботом 3-дюймовую доску, долбил ломом вечную мерзлоту, тянул пудовый чудовищный кабель, пока мы нежились под густо пахнущими эвкалиптами, магнолиями и олеандрами.

На хуй они, эти деньги, в рот их ебать, если за них надо так усердно въебывать. Пошли они на хуй. Ну срубил он там 500 рублей, и где они теперь эти деньги? Ушли они, на хуй.

...Побросали вещи и отправились на пляж. На студенческом пляже лежали коровы и свиньи. Они там же и срали. И студенты лежали среди говна. Но мы впятером (см. выше) ушли влево, подальше от людей и студентов, мы бросили их, предали, ушли перевалами, под нависшей скалой, прыгая по огромным валунам, и волны обдавали нас солеными брызгами.

Прыг-скок, прыг-скок, я ебаться - будь здоров.

Ушли вдаль до ровного места, разделись и взошли в Него. Оно приняло нас прохладным теплом. И мы с блаженным матом отдались ему, до дна прозрачному. (Кроме Танюши Половцевой, как она отдавалась без мата, я не знаю).

Я, хлопая волны по ляжкам, рассыпался в любезностях, признавался морю в любви, лепетал всякую хуйню. По горизонту ползали силуэты горбатых корабликов.

Когда человека кормят 3 раза в день и у него есть море, наступает у человека состояние блаженного неведения. Он себе ходит по теплу во вьетнамках и с темными очками на носу. Время течет медленно и оттого быстро проходит. 10 дней неотличимы от 15, 15 от 20. Все течет, но ничего не изменяется. На второй день кажется, что ты здесь уже вечность. В последний - что только вчера приехал.

Несмотря на застой, в Абхазии, Грузии среди восточных людей сильно пахло частной собственностью, торговлей. Это резко контрастировало с социалистической Россией. И мы потом смеялись над Беном, что он был в соцстране, а мы - в кап, в Грузии.

- Нет в Грузии советской власти. Совсем другая страна, - говорил наблюдательный, как молодой Маркс, Стасик.

А я тогда вдруг отчего-то стал писать книжку о гражданской войне в Грузии, но так и не закончил: уж больно фантастично выглядел военный конфликт между русскоязычными и местными аборигенами. Не смотрелись танки под эвкалиптами. Не могло быть такой войны в одной стране, тем более в стране дружбы народов. Да и с чего воевать?.. Я оборвал рукопись. Шел 1984 год.

...И вот что еще я хочу сообщить - только в синих пляжных раздевалках, глядя на гадские менструальные тампоны и мерзкие куски ваты со следами отторжения слизистой, которые валяются там в обязательном порядке, начинаешь понимать, что женщины устроены несколько иначе, чем прочее человечество. Разбрасывают свою менструацию везде, суки.

...Мы прекрасные люди. Раз пошли купаться в третье ущелье. А там уже как раз голые нудисты загорают. Купаются даже. Пришлось нам в противовес идти купаться прям в одежде - в рубахах, тренировочных штанах, панамах. А уже в море я снял штаны, скрутил их в комок и начали мы ими перебрасываться в волейбол типа водного пола. Весело время провели.

...На море серый песок...

Глава 21. Череповец

Череповец - город контрастов. Он остался в моей памяти серым дождливым унылым краем. Над Череповцом периодически опускается рыжий туман, пахнущий большой металлургией.

Теоретически мы поехали туда набираться ума для курсового проекта, практически же я работал на упаковке листов, а Бен "крутил" вагоны, остальные тоже страдали хуйней. Чуть позже оказалось, что можно было и не работать. Нас неявно наебали, мол, устраивайтесь, ребята. А когда ребята скрепя сердце получили сраную спецодежду, когда уже походили в ночное, вдруг выяснилось, что работа-то - дело добровольное. А вы не знали? А мы просто хотели дать вам возможность подзаработать.

Да на хуй нам ваши деньги, мы отдыхать приехали! Вот, блядь, застой! Никакой справедливости. Хуя вам, а не справедливости! А ведь кроме работы, копания в патентной библиотеке, лекций и консультаций, были еще обязательные экскурсии в цехи. Глядеть на все это говно.

Полгруппы было в Череповце, в том числе я и Бен. А полгруппы - в подмосковной Черноголовке - Яша и Баранов. По полбанды разбросало. Мы обменивались письмами. Я как раз сидел срал, когда...

Срал на унитазе, бачок которого починил Вова Королев, который сильно блевал в своей комнате, я рассказывал. Нас поселили в жутко клопиную общагу. Общага эта - подъезд в обычном жилом доме. Казематы квартирного типа. Местные как раз переезжали из этого старого клоповника в новый. А нас как раз селили. Клопов там было - смертная жопа! Хуева туча! Все стены и трещины - в клопиных следах.

- Надо спасаться, чуваки, - сказал я. - Поставим кровати на середину, подальше от стен, а ножки кроватей - в консервные банки с водой. Авось перезимуем.

Мы уже купили и врезали в раздолбанную дверь новый замок, но по счастью Марков нашел еще одну пустую подходящую квартиру, двухкомнатную, сразу нами не замеченную. Там было меньше клопов. В маленькой комнате жил он с Татищевым. А в большой мы поставили 5 кроватей, стол и стулья. На кроватях лежали - я, Бен, Рубин, Королев, который блевал и Косокин, который учил в преферанс.

Мы выдрали замок, и я начал врезать его в новую дверь. Мы стали обживаться. Марков, встав на унитаз, бился с бачком. Бачок брызгал на Маркова и не сдавался. Мокрый Марков запустил в него по локоть руки и шуровал.Тем временем кто-то мыл ванну, кто-то шерудил на кухне.

То, что не удалось доделать Маркову, доделал Вова Королев. Он привязал к рычагу унитаза проволочку, испробовал, а потом лично каждого подводил и учил говно спускать по Королеву.

- Так, иди сюда, я тебя научу говно спускать, а то сломаешь. Смотри: посрал - тащищь проволоку. Видишь - течет. Смыл говно - заталкивай аккуратно проволочку обратно, а то так и будет течь, и в бачке не накопится. Только так. Ничего больше с бачком сделать нельзя. Усвоил?