Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»

На следующее утро я просыпаюсь оттого, что моим губам становится щекотно.

– Сашенька, не надо, – говорю я, – ты же знаешь: я не люблю щекотки, перестань.

Но Шура продолжает водить кончиками волос по моему лицу, шаловливая девчонка, сейчас я тебя тоже пощекочу!

Я открываю глаза и вижу перед собой мохнатую усатую морду Жукова, он обнюхивает меня и щекочет усами. Я сбрасываю кота на пол и вспоминаю, что вчера поздно ночью я прибежал домой к старшей Александре с дипломатом, потому что в эти дни должен приехать Галкин (сегодня уже четверг) и алмазы в квартире у Шуры лучше не держать. А дома я никак не мог уснуть после всего, что случилось, и выпил валерьянки, и она неплохо подействовала: на часах одиннадцать, Александры рядом нет, она на работе, в квартире тишина – дети в школе. Я прокручиваю в памяти вчерашний день, и мне снова хочется выпить валерьянки или чего-нибудь более успокоительного.

Что сейчас происходит там, у Шуры, у моего козерожка? Скорее всего, Галкин уже обнаружил труп на своем балконе (представляю, сколько было криков, если первой на мертвяка наткнулась его любовница, для встреч с которой он держит эту квартиру!)... Наверное, там уже работают сыщики, менты берут показания с соседей и с Сидорова, а тот рассказывает про то, как мы с ним забросили труп к Галкину, и про дипломат с алмазами. Потом допрашивают Шуру (сколько ей пришлось пережить за последние дни, и все из-за меня, придурка)... Менты из нее вытянут все, что она знает, они это умеют. Если все это так, то через час-полтора они позвонят в мою дверь, а если я не открою – дверь выломают.

Лежать и ждать этого я не могу. Я вскакиваю и одеваюсь. Вчера я так и не позвонил маме, и она, может, всю ночь не спала. Но сейчас я ей звонить не буду, потому что не смогу объяснить, почему Сидоров в городе, а не в Пери на даче пилит дрова, и что случилось с самой дачей.

Какой же я все же олух: разболтал этому алкашу про дипломат и про его содержимое, если бы не мой болтливый язык, сейчас все было бы хорошо: дипломат у нас, Сидоров в Пери и дача цела...

Но, как говорит моя мама, болтливый мужчина хуже испорченного унитаза, потому что неисправим.

Это как раз про меня.

Я прячу дипломат под ванной и отправляюсь к младшей Александре.

Из трамвая я выхожу на одну остановку раньше и до дома Александры иду пешком, причем все медленнее и медленнее. К подъезду я подхожу совсем немощным стариком, но ментовских машин у подъезда не видно. Наверное, они уже поехали ко мне – арестовывать... Я берусь за ручку двери, но дверь распахивается сама, и из подъезда прямо на меня вываливается Сидоров.

– Здорово, брат! – кричит он, не давая мне опомниться, обдавая меня спиртовыми парами. – А ты где пропадаешь, блин, не заходишь, забыл друга?!

– Слава, а твой сосед по балкону Галкин приехал?

– Галкин, твой друг, приехал вчера вечером, артист вшивый!

– Слава, ты чего так радуешься? – спрашиваю я хмуро.

– Ладно тебе, шучу! – миролюбиво хлопает сосед меня по плечу. – Он не твой, он теперь мой друг, хороший оказался мужик, блин, лучше тебя...

– Слава, а труп на своем балконе он уже нашел?

– А как же! – радостно восклицает Сидоров, покачиваясь. – Еще как нашел! Если бы не я, не знаю, что бы он и делал. «Я, – говорю ему, – человек-кремень, под пытками молчать буду, хоть режь меня, хоть иглы в жопу загоняй, а про жмурика на твоем балконе никому не выдам». А он мне: «Слава, а откуда ты знаешь? Слава, а не хочешь заработать тысячу рублей? Помоги мне этот труп, не знаю откуда он взялся, блин, к твоему соседу следующему на балкон перебросить, не люблю я, – говорит, – с милицией объясняться, гастроли, понимаешь, времени, блин, нет». Игорь, от тысячи рублей и ты бы не смог отказаться.

– Значит, труп теперь снова у нас с Шурой?! – истерически хохочу я.

– Да нет, блин, не повезло: стали его к тебе на балкон переваливать да и обронили, блин, Галкин слабак оказался, не удержал. А обратно тащить тяжело вдвоем, хорошо, темно было – погрузили мы этого замороженного Галкину в машину и отвезли в парк, блин, с тебя бутылка.

Я уже готов поставить и не одну бутылку, но не могу понять, зачем труп отвезли в парк.

– Слава, а почему в парк? – спрашиваю я.

– А куда его еще девать, блин? Посадили его там на скамейку, чин-чинарем – хорошо, он заморозился с подогнутыми ногами, – вставили в руку в бутылку пива открытую, а в другую – сигарету, сидит такой фраер, мороз ему пофиг. А сегодня с утречка начало меня колбасить, я и вспомнил, что у жмурика целая бутылка, блин. Деньги-то, что Галкин дал, мы вчера с моим батей и его дружками пробухали. Прибегаю туда, в Сосновку... твою мать! – пусто в бутылке, кто-то вперед меня успел. А этот сидит, ворон считает – не мог для друга пивка приберечь... Не знаю, что бы я и делал, если бы Галкин не налил. Два часа я ему свои стихи читал, а он, знаешь, Брежнева с Путиным так, блин, пародировал – натуральнее, чем у настоящих получилось, слово даю. И с собой вот бутылку дал, – Сидоров достает из кармана и трясет перед моим носом початой бутылкой водки. – Полюбил он меня, блин, черта хромоногого, а за что – сам не пойму. Пойдем, Игорь, выпьем за дружбу мужскую!

Мне почему-то не хочется сегодня пить за мужскую дружбу, поэтому я прохожу мимо продолжающего болтать Сидорова, поднимаюсь на площадку, открываю своим ключом дверь (Саша, конечно, на работе), звоню по телефону маме и говорю ей, что у нас теперь все в порядке, кроме кое-каких проблем на даче, о которых я расскажу потом.

А в субботу жена Александра опять тащит меня в Эрмитаж. Я несу дипломат, так как решили дома его не оставлять. Александра сказала, что ей спокойнее, когда ее будущее при ней. Мы запланировали так: завтра я еду в Пери и там вскрываю упорный чемоданчик труборезом на станке, потом мама придумывает, как сбыть алмазы, и после этого все мы отправляемся в заграничное путешествие. Ждать осталось немного, и эти последние деньки надо быть особенно осторожными и не допустить ошибки.

Мы выходим из метро на канале Грибоедова, но не успеваем дойти до Дома книги, как нас догоняет элегантно одетый молодой человек, на вид ему лет шестнадцать, но держится он солиднее нас. Он просит:

– Пожалуйста, назовите любое число, первое, какое придет вам в голову.

– Девятнадцать, – говорю я. – Вчера мне как раз стукнуло девятнадцать лет.

Молодой человек не замечает моей шутки, открывает какой-то талмуд в черной пластиковой обложке, водит по странице пальцем и наконец восклицает:

– Невероятно! Вам чрезвычайно повезло: наше туристическое агентство «Нортохол-тур» в рекламных целях проводит живую лотерею, и число девятнадцать – это самый крупный выигрыш в этом году – путевка на Канарские острова на два лица! И вы – эти счастливчики, и вас как раз двое!

Молодой человек выглядит необыкновенно счастливым, таких счастливых людей я еще не встречал, его лицо сияет, он не переставая улыбается, так он за нас рад. Бывают же такие удивительные люди! Сидоров бы назвал его альтруистом.

Счастливый элегантный юноша протягивает нам большой конверт, на котором написано: «Фантастическая удача!!!» – и продолжает говорить:

– Примите мои поздравления, друзья, ведь такое случается не часто! Наша фирма «Нортохол-тур» берет на себя все расходы, вам лишь остается внести по пятьсот рублей за оформление бумаг, но разве это деньги по сравнению с выигрышем, и вам ни о чем больше не нужно беспокоиться, билеты и визы будут готовы к вечеру, в вылет через два дня. Не забудьте взять с собой ласты, если они у вас есть, и купальные костюмы, если вы любите море, хотя все это вам при желании выдадут на месте совершенно бесплатно, скажите ваши размеры, я запишу. Вскрывайте скорее конверт!

Я уже заинтригован и собираюсь вскрыть конверт, но жена отбирает его у меня и возвращает юному альтруисту со словами:

– Извините, но мы и так уже отправляемся через два дня в турпоездку.