Кенгуру в пиджаке и другие веселые рассказы

— Мадам Рублевская, я сегодня вместо вас подметала во дворе… — укоряет соседка, с трудом разгибая спину.

— Хорошо, — царственно одобряет нахалка Рублевская, — вы меня победили. Вы — на первом месте. Я вручу вам переходящее красное знамя. Подметайте и дальше.

— Мадам Рублевская! Куда делся ваш муж? Вроде был-был — и куда-то делся. Куда? — интересуются две подруги, моя бабушка и Бетя Исаковна.

Рублевская закуривает выклянченную у фотографа Генриха сигаретку:

— Кто-то сказал, что жена-а, — Рублевская эффектно тянет концы фраз, помахивая сигареткой в воздухе и закатывая глаза, — должна быть красивой, томной и немножко глупенькой… Умная жена — это обременительно, — вздыхает Рублевская, туманно намекая на что-то, и идет к банку делать свой бизнес.

Летом в Черновцах много иностранцев. Рублевская недолго фланирует мимо банка туда-сюда и безошибочно попадает на того, кто ей нужен. Румяный, интересный, улыбчивый дед в застиранных брюках и майке: Раймонд Берг, инвестор из Швейцарии. Рядом — подтянутая девушка Таня, с папочкой, в белом костюмчике, — переводчица.

— Слышь, друг! — обращается Рублевская к иностранцу. — Может, тебя не затруднит ссудить энную сумму почетной заслуженной пенсионерке с трудовым стажем пятьдесят лет? На одном месте!

Девушка Таня нервничает. Она знает Рублевскую — та не отцепится.

— Мадам Рублевская! — строго говорит Таня. — Сегодня не тот случай. Это очень важный гость, и он абсолютно не понимает по-русски, а я на сей раз ничего переводить не буду. Уйдите.

— Не понимает по-русски? А по-какому понимает? — развязно веселится Рублевская, строя глазки Раймонду.

— Французский, немецкий… Вы все равно не знаете.

— Я не знаю?! — возмущается Рублевская и, на секунду замешкавшись, заводит на всю улицу: — Мосье! Же не манш па сис жур! Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод!

Таня белеет от ярости. Неизвестно, читал ли Раймонд «Двенадцать стульев», но он хохочет, хлопая себя по коленям, и сует мадам Рублевской несколько евро.

— Вот так! — подводит итог Рублевская, поучительно кивая посрамленной переводчице Тане. — Все люди как люди. А я — ну прям королева!!!

Она фамильярно подмигивает Раймонду и направляется к магазину «Лучшие вина из Италии».

Когда трубач отбой сыграет

Женик должен был приехать в июне. Из Америки. На пару дней, из Киева, куда он прилетает по делам. Женик стал в Америке большим человеком — проповедником в какой-то конфессии. Никто не верил. Наш косноязычный троечник Женик, который по-английски знал только «Stand up and go out!», убеждает теперь множество англоязычного народу в преимуществе праведной жизни во спасение души.

Мы все — его старые друзья и одноклассники — стали готовиться. Сделали ремонты в квартирах и парадных. Вымыли окна и заставили соседей. Чтоб было не стыдно за прожитые без Женика годы. Мишка Постельник совершил вообще невероятную вещь. Поскольку Женик должен был остановиться у меня, Мишка пригнал на мою улицу асфальтоукладчик и четверых почти трезвых рабочих из доротдела. И они уложили на нашей улице новый асфальт.

В воскресенье, в день приезда Женика, в четыре утра мы все отправились в аэропорт. Рейс задерживали по причине тумана. Но мы ждали. Мы даже не стали выпивать. Хотя у нас с собой было. Не стали. Наверное, из суеверия. Хотя мысль такая приходила в голову каждому и назойливо вертелась. Но высказать ее вслух никто не посмел. Перебивая друг друга, мы вспоминали события из нашей общей с Женькой жизни. Как весел он был, рассеян и беспечен, обаятелен и щедр.

Счастливы мы были в то утро. И чувствовали себя молодыми, потому что в кои веки собрались все вместе встречать нашего друга, нашего старого друга Женьку Титаренко. Из Америки.

Мы трезво дождались самолета, и наконец Женик вышел, полысевший, раздобревший, величественный. Но мы сразу его узнали! Женька! Женька!

Его кислое недовольное лицо красноречиво свидетельствовало, что это не лучший день в его жизни. Вяло отвечая на наши объятия, Женик ворчал, какой отвратительный аэропорт в Киеве. А в Черновцах еще хуже. Какая мерзкая погода здесь у нас. «У вас», — сказал он. Какая противная стюардесса была в самолете. И что летчик управлял самолетом, как будто вчера окончил авиационный институт и летал до этого дня только на тренажерах. И что все мы постарели. И плохо выглядим. И у Мишки, судя по мешкам под глазами, явно почки. И что Аркашка много курит, а Юрик — мент поганый и таким остался. А мне надо бы сбросить килограммов пять. И что Лариска уже седая. И всю дорогу Женик говорил, как ему хорошо там и как ему сейчас плохо здесь. «И называйте меня не Женик, а Джеймс. Я так привык».

Мы подумали: ничего, он сейчас отдохнет, расслабится, выпьет, и мы получим нашего старого Женьку, душу компании, хохмача и балагура. Ничего. Подъезжая к дому, Женик снисходительно похвалил дорогу, организованную Мишкой, и поощрительно сфотографировал нас всех на фоне отремонтированного дома.

Ну, вы знаете, как мы можем принять. Как мама учила. Что уже мы метали на стол — так мой дедушка-гурман радовался, наверное, на небесах. Женик, то бишь Джеймс, вышел к столу из ванной еще мрачнее, чем был. Он поругал слишком жесткую воду и сообщил, что пользуется он мылом и шампунем только фирмы «Клиник». И ничем больше. А у меня в ванной «Клиник» он не нашел.

Сели за стол. Ну! Вот тут наших мальчишек, проголодавшихся, стоически выдержавших искушение в аэропорту, постигло следующее испытание. Джеймс сложил свои пухлые, белые, ухоженные лапки под подбородком и принялся молиться. Сказал, что без этого к трапезе приступить не может. Молился долго, громко, надрывно, подробно, скорбно и с укоризной поглядывал на нас. Он перечислил всех своих родственников, родственников жены, поблагодарил небо за удачный перелет и за новый галстук, купленный в «Дьюти фри» со скидкой. И за эти ничтожные крохи, которые ему ниспосланы на вот этом вот столе.

— Женик! Ты сдурел, Женик? Ты сдурел? — это не выдержал Аркаша. — Какие крохи?! Чего тебе еще надо? Посмотри на этот стол — это же беспредел, Женик!

— Джеймс!

— Джеймс!!!

— А что тут кушать? — вяло поинтересовался Женик. — Я это не ем. И это не ем. И это мне нельзя. И не пью…

За завтраком Женик ковырялся в тарелке, вздыхал и вслух тосковал по оставленной ненадолго родине Америке и по американской еде, нещадно ругая Черновцы, дороги, воздух и приготовленную для него еду.

Мы все растерялись. Женику на самом деле было плохо. Он чуть не плакал. И мы страдали оттого, что никак не могли ему угодить.

— Женечка! — предложила наша добрая Лариска. — А давай, Женечка…

— Джеймс.

— То есть Джеймс, может быть, поедем к озеру? На природу?

Женик грустно кивнул. Он согласился. И зря. Да, мы все помнили, как Женька организовал игру в индейцев на маленьком островке на Пруте и как вечером все поспешили домой. А Женька убеждал всех остаться и грязно ругался: «Трусливые бледнолицые собаки!» И сам ночевал в рощице, в шалаше. И ничего. Но ведь это было тогда… А сейчас у него обнаружилась аллергия на укусы комаров. Наш Джеймс опух и скис еще больше. Все, Женечка, все. Решили ехать на дачу к Юрке-менту. Там прохладно, Женик отоспится, отдохнет. А мы тем временем разработаем план действий. И уже наконец выпьем.

По дороге на дачу Женика укачало. Он позеленел и закатил глаза. Мы еле довезли его. Потому что у него оказалась еще одна аллергия. На придорожную пыль. Он расчихался и облился слезами.

На Юркиной даче действительно было прохладно и уютно. Гостю отвели самую дальнюю комнату. Он выпил какую-то таблеточку и прилег. А мы чудно разместились на веранде, но не успели накрыть на стол, как вдруг из своего убежища выскочил Женик. Выпучив глаза, сонный и взлохмаченный, он тыкал пальцем туда, откуда сбежал, и лепетал:

— Там… там… там!.. Муха!!!

Муха, напавшая на Женика, была обычной мелкой беспородной мухой. Но мы все набросились на нее, как подразделение американских морских пехотинцев на бен Ладена. Муха, благодаря нашим слаженным действиям, была уничтожена. В отличие от бен Ладена. И на цыпочках мы убрались на веранду. Спи, Женечка!