Разговорчики в строю №2

Я не знаю, может, кто-то где-то когда-то красит танки. Может, кисточкой, акварельными красками. Может быть. Не видел. В рембате этим не развлекались. Танки даже и не мыли. Задача ремонтника была, чтобы танк ездил, а как он выглядит — ну, извините…

Поздним вечером Федя лениво осмотрел танк и сказал Макару:

— Слушай, танк мы скоро закончим, если Шурик ничего не сломает. А как такой танк выпускать? Ты посмотри, грязный, обшарпанный… Стыдно.

— Не сломаю, Федя, — из-под танка раздался голос молодого механика, который не выныривал на поверхность последние часа три.

— Молчи, чудо студенческое… Завтра будем красить танк. Тебе задание — помыть.

— Как?!

— Ну, как-как… Не маленький, небось. Земляничным мылом.

Саша появился на поверхности и внимательно посмотрел на Федю. У того на лице не было ни малейшего признака улыбки. «Земляничным мылом?! Он с ума сошел… И хозяйственным сойдет… А где я столько хозяйственного мыла найду?!! Да и вообще, как я на танке на мойку попаду?!!» Последнюю мысль Саша высказал вслух. Макар вопросительно посмотрел на Федю:

— Да, Федь, погорячился ты. Ночью на танке… Его и из бокса не выпустят. Пусть он танк просто спиртом протрет и загрунтует.

— Спиртом??? А где я….

— Молчи, карась. Пойдешь к дежурному по части, прапорщику Селиванову, попросишь два ведра спирта. Пошли в казарму, Федя, холодно. А ты смотри, чтоб к утру…

Молодой механик остался один. Час ушел на отковыривание особо здоровых комьев засохшей грязи. Потом он сходил в дежурку, поговорил с прапорщиком и очень быстро вернулся в бокс, потирая ушибленную грудь. Грунтовать… Чем? Как? Так, в казарме недавно полы красили, банка краски осталась… Такая мерзкая, коричневато-красная… Картины художники чем-то подобным грунтуют, вроде… А танк? А хрен его знает. Маловато такой банки будет… Ага, там же в казарме три банки белой краски есть. Остались после того, как прапорщик Грищенко унитазы пытался покрасить… Смешаю, авось хватит. Завтра все равно закрасим нормальной защитной краской. А красить? Ну не кисточкой же… Водитель летучки, Олег, спросонья не мог понять, чего от него хочет Саша. Подогнать летучку к танку? Подсоединить воздушный баллон? Помочь что-то там покрасить? Ладно, пошли…

Усталые бойцы закончили грунтовать танк и вернулись в казарму за несколько часов до подъема.

Утром после развода первая рота пошла строиться в боксе. Последним вошел командир роты. Строя, как такового, не было. Плотная толпа бойцов облепила танк, который стоял справа и был почти готов к выпуску. Отчетливо пахло свежей краской. Старший сержант Федя бился в конвульсиях у самой двери боксов. Сержант Макар с диким матом бежал за кем-то, швыряя в этого кого-то всем, что попадало под руку — от гаечных ключей до собственных сапог. Старший лейтенант разгреб толпу, пробрался к танку и обомлел. Грозный Т-72 стоял, блистая нежно-розовым окрасом. Краски не хватило на пушку, поэтому цвет ее напоминал о том, что это — боевая машина, а не детская игрушка. До построения какая-то сволочь успела остатками белой краски нарисовать на башне вместо номеров беленькие цветочки.

Вся рота отдирала не успевшую, к счастью, намертво засохнуть краску наждачной бумагой. Потом особо отличившиеся — Федя, Макар и стахановец Саша — в противогазах терли танк растворителем. Ремонтники спешили закончить до появления зампотеха батальона. Поэтому, когда танк отправился домой в танковый полк, местами были видны розовые пятна — как семейные трусы из разодранных штанов. После этого старые сержанты прониклись уважением к начинающему механику и посодействовали в распространении легенды о Розовом Слоне рембата. Отголоски этой легенды среди танкистов дивизии Саша встречал еще целый год после того, как сам стал Старшим Механиком.

ПИНОЧЕТ РЕМОНТНОГО БАТАЛЬОНА

Четвертая рота в нашем рембате официально занималась ремонтом радиостанций. Интересная была рота… Два солдата, семь или восемь прапорщиков и командир роты, капитан. Никто не видел этих солдат работающими, они вечно куда-то спешили с озабоченными лицами, прижимая к груди паяльники (по-моему, они даже спали с паяльниками). Похоже, их основной целью было избегать нарядов, прятаться от начальства и вообще, сливаться с окружающей средой. Прапорщики исправно тащили наряды, заведовали никому неизвестными складами, трансформаторными будками и каптерками, в меру выпивали и ничем особым не прославились. Но речь не о них, а о командире четвертой роты, капитане Пиночете, прозванным так за свое пристрастие к темным очкам. Знаете, есть такая порода людей типа старухи Шапокляк: все, что им надо от жизни — это сделать гадость своему ближнему. А есть другая порода, которая все время нарывается на неприятности в результате козней вышеупомянутых шапокляков. Капитан Пиночет сочетал в себе оба этих свойства. Не было в ремонтном батальоне человека, подобного капитану Пиночету, способного тщательно, с любовью, создать крупные проблемы на свою задницу.

Довелось мне однажды пойти в наряд помдежем. Дежурным по части заступил он, капитан Пиночет. Сразу после развода я понял, что беды не избежать, и начал молиться, чтобы беда была по возможности локального масштаба. Я лично прошел по всем постам (дежурные по ротам, КПП, парк) и напомнил о повышенной бдительности. (Самый распространенный ответ был: «А не пошел бы ты со своими советами…») Вечером капитан Пиночет отправился проверять территорию батальона. Проверял он очень тщательно, часа два вместо обычного для нормального офицера получаса. Вернулся капитан с обхода очень довольный, потирая руки и насвистывая, и сразу начал что-то писать в журнале дежурства. Нормальный офицер просто предупредил бы провинившегося командира или одного из сержантов этого подразделения. Я понял, что чей-то залет состоялся, и стал гадать, кому из офицеров не повезло на этот раз.

Ночь прошла на удивление спокойно. Утром капитан Пиночет вышел на крыльцо встречать командира батальона подполковника Карандашова. Капитан браво отрапортовал:

— За время моего дежурства происшествий не случилось, за исключением…. Вечером мною обнаружено нарушение в парке: не опечатаны боксы с 41-го по 46-й!

Подполковник нахмурился и зашел в дежурку. Мы зашли за ним. Карандашов уселся на стул дежурного и стал внимательно читать его журнал. Наконец, комбат резко повернулся к капитану:

— А что, товарищ капитан, чьи это боксы?

Пиночет наморщил лоб и вдруг побледнел.

— Четвертой роты, товарищ подполковник… — упавшим голосом доложил он.

— Так… А кто у нас командует четвертой ротой?

— Я, товарищ подполковник… — совсем осипшим голосом доложил капитан.

— Так почему вы, трах-тарарах, не опечатали вчера боксы?!

— В наряд заступал…

— А ваши прапорщики?!

— Печать у меня была…

Подполковник побагровел и повернулся ко мне:

— Сержант, выйди, покури.

Я вышел на крыльцо и закурил, размышляя, как все это скажется на мне. Из дежурки донесся львиный рык комбата, слышный не только на крыльце, но и за пределами батальона:

— Товарищ капитан, вы идиот! Вы хоть понимаете, что вы сейчас сделали?! Да сколько вам лет?! Кто вас в капитаны пропустил?!

Из дежурки донеслось неразборчивое бормотание капитана.

— Вот в Чили Пиночет, так Пиночет, до генерала дослужился, диктатором стал! За что только вас солдаты так прозвали? Не Пиночет, а даун какой-то!

Неразборчивое бормотание капитана.

— Товарищ капитан, я вас снимаю с наряда! Сегодня заступите опять! Нет, не весь наряд, а только дежурного по части! Вы хоть понимаете за что?

— За не опечатанные боксы… — услышал я голос капитана.

— Нет, это невозможно! — закричал комбат, и я услышал, как в дежурке хлопнула дверь.