Невоспитанный трамвай

— Ну, я жду?!

— Чего ждешь! — Он затравленно оглядывался.

— Ты сказал, что я стала… плохая! — В голосе ее стояли слезы. — А ты-то?! Погляди на себя…

Она приглашала нас в свидетели. И мы поглядели! Так, что он покраснел и съежился. Потолкался у двери, хотел сигануть из вагона на ходу, но мы не дали.

— Я ее люблю! — отчаянно заорал он. — А она?!

Я понял, что он не врет. Трамвай и вправду располагает к объяснению: стояли они битый час прижатые, и целый час он разглядывал ее, словно газету, каждую морщинку, и она не смела уклониться, хотя, наверное, думала вовсе не о нем — о косичках дочери, незаплетенных, или квашне, перекисавшей где-то…

— Выходи, — сказала она, — давай, давай, пройди пешком, проветрись.

Проехала на остановку больше.

— Слыхали, мой-то? Никак спятил!

Женщины загомонили.

— Ты будь построже с ним, иначе пропадешь!

— Билет, небось, не взял! Зубы заговаривал.

Ей льстило быть в центре внимания.

— Ты вот что, милочка, подай на алименты в суд! А мы в свидетели.

Она моталась у двери в тревоге.

— А разве он ушел? Совсем?!

— Ушел, конешно! Каждый видел. Не слепые!

Трамвай притормозил.

— Что там за шум? — Водитель выглянула из кабинки.

— Муж от жены сбежал, как черт от ладана! Люблю, говорит, и бежать!

— Потаскун, небось!

— Останови. Изловим!

Вагон остановили, но она уже и шага сделать не смогла, сидела на ступеньке и с испугом наблюдала за суетой и криками. Остановили «скорую», уложили обморочную на носилки.

— Ты брось его! — увещевали из вагона напоследок. — Чего с ним жить? Душегуб.

— Бросит, коли выживет.

— Какой там выживет?

— На могилку, небось, не придет.

— Не помянет.

Но в последний момент подлетело такси. Выскочил он. Подхватил жену, целуя, и увез. Двери закрылись, вагон покатился.

Молчали.

— Верь мужчинам, — не выдержал кто-то, — верь!

АБСОЛЮТНЫЙ СЛУХ

Если бы Теняков учился, он сочинил бы музыку на тему переработки вторичного сырья; быть бы ему поэтом и писать стихи на обращенной макулатуре, если бы он знал… Но Теняков ничему не учился и ничего не знал. Ему и так хорошо. А с ним и нам неплохо.

В других управлениях утром — суматоха, звонки, бумаги, заседания… А мы сидим тихо, на Тенякова глядим. Для него нет невозможного. Услыхал, как прошуршала директорская «Волга» и в подъезд тихо шагнул Николай Иваныч.

Аврал! Выдвинули ящики, обложились бумагами, схватили карандаши, подняли телефонные трубки. Директор прошагал по коридору к себе.

Расставили шашки, чашки, женщины — к зеркалу. Но Теняков чай не пьет, в кроссворд не глядит. Ему надо знать, что в кабинете у директора затевают.

— Совещание, — глядит в потолок младший научный сотрудник Сивкова, — стулья двигают…

Признак верный. Но никто, кроме Тенякова, не слышит, что в умывальнике не каплет, воду перекрыли, а с ней и виды на кустовое совещание с привлечением ведомственных и подведомственных… Без туалета нельзя.

И никто, кроме Тенякова, не слышит, как каплет и журчит в стаканы под лестницей у Пети-слесаря. Капать может только… Вода-то перекрыта.

В одиночку Петя не пьет, боится спиться. Значит, с ним Вася-столяр. Вася — номенклатура не наша. Числится он на мебельной фабрике помощником главного инженера, а у нас замки врезает, на дверях и столах. Работы много, потому что не бывает дня, чтобы кто-то ключ не забыл в трамвае, кино или у тещи… Чья сегодня очередь менять замок, может знать только Теняков, но ему не дают сосредоточиться: на лестнице шум и беготня.

— Лифт не раб, — говорит старший научный сотрудник, — забегали.

— Будешь бегать, — говорит Ведунов, — если воды нету. Лифт не работает третий день, но никто, кроме Тенякова, не знает, что мастером по его ремонту оформлена бабушка главного бухгалтера, парализованная пятнадцать лет назад.

— Кого-то, кажись, понесли! — сказала экономист по капзатратам. — Белый, как дверь, из сектора комплектации…

— Побелеешь, — пригрозил старший разработчик, — если туалет закрыт! Все будем там.

И никто не знал, кроме Тенякова, что сняли и понесли белую дверь от сектора комплектации. Выставили вместе с замком, не дождавшись Васи-столяра. Дверь поставят к стенке в тупике, и до конца дня возле нее будет торчать очередь посетителей. Там уже стоит со вчерашнего дверь от приемной зам. директора. У нее больше всего ожидающих. Робко постукивают, на что-то надеясь, не замечая, что время обеденное. И только Теняков знает, что обед у нас наступает на полчаса раньше и на столько же затягивается. Винить в том некого, ведь только с абсолютным слухом можно услышать, что настенные часы в управлении встали, год назад. А наручным доверять нельзя в таком щекотливом деле. Теняков слышит, у кого куда они идут.

К чести дирекции надо сказать, что дверь в столовую она не доверяет Васе-столяру, и потому дверь всегда на месте.

После обеда Теняков слушает, как ходят тараканы в столе по бухгалтерским книгам. Больше ему слушать нечего, потому что в управлении никого не остается. Без дверей, лифта, без воды и туалета работать нельзя. Тем более, что подняться по парадной лестнице могут только пожарники с баграми. Ступени обледенели на манер айсбергов. Дворником оформлен кум директора, полгода назад обещавший вернуться на пост с шабашки.

Петя-слесарь спит под лестницей, а Вася-столяр уронил на палец молоток и пошел за «бюллетенем» в поликлинику. Лифт стоит, и только Теняков знает, чем все это кончится. Пожар начнется ночью от короткого замыкания. Электриком оформлена внучка завхоза, на вырост, из шестого «а» класса вспомогательной школы. Огонь дойдет до пятого этажа, и только Теняков услышит шум и крики боевой дружины пожарников, по своей инициативе приехавших на пожар. Все другие, от директора и до вахтера, будут спать спокойно. Медведь на ухо наступил, а значит, не дано слышать…

ТОТ, ЭТОТ…

Зазвонил телефон.

— Где этот? — рявкнул директор.

— Кто «этот»? — Я понял, что спрашивают меня.

— Ну тот?! — Он, кажется, не знал мою фамилию. Мне стало обидно.

— Кто «тот»?!

Директор швырнул трубку. Потом опять:

— Пусть срочно зайдет, иначе… Хуже будет!

— Кто зайдет-то?

Директор был взбешен.

Работа встала. «Кто-то директору нужен, — шептались в отделах, — а кто — не сознается! Нахал. Нас много — директор один, он не обязан всех помнить…»

Заглядывали в кабинет к директору:

— Он чем занимается?

— Кто?

— Ну этот, чтоб ему ни дна, ни покрышки?!

Директор не мог вспомнить.

— Нужны особые приметы, — сказал кто-то, — фонарь под глазом или…

— Фонарь будет! — пообещал зам. зав. — Только бы найти!

Вооружились пресс-папье, заперли двери и окна.

Начались прения. Они продолжались до конца дня, но ничего не дали.

Утром директор лично пришел к нам в отдел.

— Ты мне был нужен вчера, — сказал мне. — Почему не отзывался?

Я пожал плечами: дескать, откуда я мог знать. Зав. отделом сделал страшные глаза и погрозил мне кулаком, но директор, видно, забыл вчерашние волнения и новый день начал в хорошем настроении.

— Зайдешь ко мне со всеми бумагами, — улыбаясь, приказал он мне.

— Какими? — спросил я.

— Ну этими… — Директор покрутил пальцами, но не вспомнил.

— Какими «этими»? — Я пожал плечами.

— Издеваешься?! — рявкнул директор и вышел, хлопнув дверью.

В отделе стало тихо.

— Ты что? — зашипел зав. отделом. — И в самом деле не знаешь, что ему надо, какие материалы?

— Откуда мне знать? — изумился я.

— Будем думать вместе, — сказал зав. отделом. — Может быть, ему нужны материалы по новой технике?