Очарованный принц

чиках которых так и чудились нанизанные десятками женские пылающие сердца.

Вор затаил дыхание, прислушиваясь.

- Когда ты вернешься? - сердито спрашивала Арзи-биби своим густым бархатистым голосом.- Или мне опять в ожидании томиться до поздней ночи и думать - не случилось ли что с тобой?

- А что может со мной случиться? - ответил меняла.- Я иду к почтеннейшему Вахиду сыграть в кости. Прошлый раз я проиграл ему триста семьдесят таньга и хочу вернуть свой убыток.

- Значит, до ночи! - воскликнула она.- Видит аллах, твои кости доведут нас до нищенской сумы! Иди, я уже привыкла быть заброшенной и одинокой. Hи одного вечера ты не можешь выбрать для меня, ни одного вечера!

Из дальнейшего будет видно, что она весь день только о том и думала, чтобы выпроводить куда-нибудь своего нудного толстяка,- но кто бы на его месте осмелился допустить в свой разум такую догадку, слыша в ее голосе и затаенную ревность, и слезы.

- Кости, лошади, базар, а для меня... для меня нет места в твоем жестоком сердце! - закончила она с горькой обидой может быть, даже и не притворной, ибо женщины умеют убеждать в искренности своей лжи не только мужчин, но и самих себя, что придает их коварствам особую силу.

Она хлопнула калиткой, ушла в дом.

Меняла запыхтел, вытер платком лицо и жирный загривок, беззвучно пошевелил толстыми губами, видимо продолжая в своем воображении разговор с женой,- потом в сердцах крякнул, махнул рукой и отправился к Вахиду отыгрывать свои триста семьдесят таньга.

Вор за все это время не пошевелился, не прервал ни на секунду притворного храпа,- но если бы кто-нибудь в эту минуту нечаянно заглянул ему в лицо, под тюбетейку, то в испуге, в изумлении отпрянул бы, восклицая: "Что я вижу! Hеужели возможен в человеческом, а не в дьявольском взгляде такой пронзительный желтый огонь?" Одноглазый был охвачен воровской лихорадкой; хищные мысли взблескивали в его уме беспрерывно, одна за другой, как июльские горные молнии. Значит - сумка осталась в доме! Где она спрятана? Бывает ли дом когда-нибудь пустым, хотя бы на пять минут?

Калитка опять открылась. Hа дорогу вышли двое:

старый привратник, которого вор уже видел, и за ним, волоча ноги, зевая, потягиваясь,- второй слуга, помоложе, заспанный и помятый, с китайским расписным кувшинчиком в руках.

- А теперь ей понадобились свежие финики! - брюзгливо сказал старик, вытряхивая на ладонь из тыквенной табачницы изрядную щепоть "наса" - едкого дурманящего зелья, составленного из табака, извести и еще каких-то снадобий.Иди, говорит, достань где хочешь! - Он открыл рот и ловким броском, хлопнув себя ладонью по губам, заложил "нас" глубоко под язык.- Шайтан ее задери вместе с финиками; где я должен их разыскивать? - Теперь он говорил, как параличный, одними губами, без помощи языка, занятого прижиманием "наса" к нижнему небу.

- А меня послала за индийским шербетом,- сонным гнусавым голосом отозвался слуга помоложе, протирая кулаком запухшие глаза.- Уснуть не дают человеку!

Старик,