Том 3. Лорд Аффенхем и другие

Сознавая, что совесть права, эмоциональный накал разговора следует остудить, Джейн обратилась к более безопасной теме.

— Вы едете сегодня в Шипли-холл смотреть дядины картины? — сказала она. — Завидую вам. Там очень хорошо, особенно весной. Я так по нему скучаю.

— Вы давно там не были?

— Много лет.

— Вы бывали там в детстве?

— Да, я там жила.

Билл восторженно зажмурился.

— Как чудесно будет увидеть комнаты и уголки, по которым вы бродили! — произнес он. — Я буду чувствовать себя на святой земле.

Джейн поняла, что эта тема не такая уж безопасная, и решила испробовать другую.

— Что-то метрдотель не идет, — сказала она.

Билл собирался говорить много и долго. Он сморгнул, как будто выскочил на улицу и с разгону впечатался в фонарный столб. Нет, какие метрдотели?! Но что поделаешь… Значит, так тому и быть.

— Ах да, вы хотите его видеть!

— Ни капельки, но, к сожалению, должна.

— Что случилось?

— Я не могу заплатить по счету.

— Потеряли кошелек?

— Кошелек при мне, но в нем ничего нет. Хотите выслушать мою скорбную повесть?

— Я весь внимание.

— Мой дядя пригласил меня выпить кофе…

— У Нэнси Митфорд говорят «кофею», но продолжайте.

— Мы договорились, что он заглянет в клуб, а в час мы встретимся у ресторана и вместе выпьем кофею за его счет. Когда в половине второго он не появился, я не выдержала. Зашла и сама заказала.

— Не обращая внимания на цены в правом столбце?

— Решительно. Я думала, все уладится, когда он придет, а он так и не пришел. Я знаю, что случилось. Он заговорился с ребятами, как он их называет, и забыл про меня.

— Рассеянный?

— Не то чтобы рассеянный, скорее увлекающийся. Вероятно, обсуждает сейчас апостольское преемство в абиссинской церкви. А может, рассказывает, почему борзые называются борзыми. Прочел вчера в газете и очень взволновался.

— А почему?

— Потому что они очень борзо бегают. И знаете, за кем? За барсуками.

— Я думал, они бегают за электрическим зайцем.

— Когда не могут раздобыть барсука. Ладно, как бы они ни проводили время, факт остается фактом. У меня нет ни пенни. Вернее, ни двух фунтов пяти.

— Думаете, вы настолько наели?

— Примерно. Я немножко дала себе волю…

— И правильно сделали. Жалок, кто не веселился, а молодость дается лишь однажды, частенько говорю я. Тогда все замечательно. Два фунта пять шиллингов у меня найдутся.

— У вас? Но вы же не можете заплатить за мой кофе.

— Конечно я могу заплатить за ваш кофий. Кто мне помешает?

— Только не я. Вы спасли мне жизнь.

Перед ними материализовалась дородная фигура метрдотеля. Билл взглянул на него свысока.

— L'addition, [64] — сказал он величественно. Джейн почтительно выдохнула.

— Еще и по-французски! — сказала она.

— Как-то само вышло.

— Вы говорите свободно?

— Очень, оба слова, которые знаю. Это «L'addition» и, разумеется, «О-1а-1а!»

— Я и столько не помню, а ведь у меня была гувернантка-француженка. Где вы учили язык?

— В Париже, когда изучал живопись.

— А, вот почему вы не причесываетесь.

— Виноват?

— Я хотела сказать, потому что вы художник.

— Я не художник. Моя душа принадлежит папаше Гишу.

— Какая жалость!

— Ну, это совсем не так плохо. Гиш мне нравится. Что он обо мне думает, не скажу. Иногда я угадываю в его манере легкое раздражение.

— Как вышло, что вы этим занялись?

— Долгая история, но, думаю, ее можно рассказать коротко. Солдатом во время войны я довольно долго был в Лондоне, полюбил его, потом вернулся в Америку, работал, скопил немного денег и отправился сюда, в этакое сентиментальное путешествие. Деньги кончились раньше, чем я ожидал, пришлось искать место, а выбор мест в чужой стране, когда у тебя нет права на работу, довольно ограничен.

— Представляю.

— Когда я встретил старого отцовского друга и тот предложил мне убежище в своем воровском притоне, я ухватился обеими руками.

— Как же вы его встретили?

— Я носил свои картины по всем галереям. Его была сорок седьмой. Он меня взял, и с тех пор я работаю.

— Но предпочли бы писать.

— Будь у меня деньги, я бы ничего другого не делал. А что бы вы делали, будь у вас деньги?

Джейн задумалась.

— Ну, сначала я вернула бы дядю Джорджа в Шипли. Ему так обидно жить в другом месте. А потом… наверное, каждый день пила бы кофий у Баррибо.

— Я тоже. Здесь здорово.

— Да.

— Прекрасно готовят.

— Замечательно. А каких интересных людей встретишь. Ой!

— Что такое?

— К вам крадется официант с подносиком. Боюсь, несет дурные вести.

— Или поцелуй смерти, как я это называю.

— Вы уверены, что сможете заплатить?

— Сегодня — да. Обычно — нет. О-1а-1а! Тень миновала.

— А с моей души свалился камень. Не знаю, как вас благодарить. Мой спаситель! Как по-вашему, что было бы со мной, если б вы не прискакали на белом коне? Что бы со мной сделали?

— Трудно сказать. Не знаю, как решают такие вопросы у Баррибо. Со мной это произошло в куда более жалкой кафешке, много лет назад. Я от души подзаправился хот-догами и мороженым, а потом с детской непосредственностью сообщил официанту, что не могу выполнить своих финансовых обязательств. Тогда вышел дядька в рубахе, напоминающий Роки Марчано, схватил меня за шкирку и пнул четырнадцать раз. Потом меня отправили мыть посуду.

— Как ужасно!

— Зато поучительно. Закаленный в горниле, я вышел из кухни печальней и мудрей.

— Где это было?

— Во «Вкусных обедах у Арчи», недалеко от Мидоухемптона.

— Что?! Вы сказали, Мидоухемптон?

— Да. Это на Лонг-Айленде.

— Потрясающе!

— Почему?

— Я там жила.

Билл очень удивился.

— Вы правда его знаете? Я думал, никто за пределами Америки о нем не слышал. Когда вы там были?

— Давным-давно. Меня отправили в Америку, когда началась война.

— Понятно.

— Я помню его во всех подробностях. Газетный киоск, ресторан «Испанский дворик», аптеку, библиотеку, киношку, клуб «Рыба-меч»… Мне нравился Мидоухемптон. Странно, что он преследует меня и в Англии.

— По-вашему, это преследование?

— Я не про вас. Человек, который приехал оттуда, занял Шипли.

— Роско Бэньян.

— Правильно. Вы его знаете? Жаль, я хотела наговорить о нем гадостей. Но если он — ваш друг…

— Не то чтобы друг. Мы ходим в один клуб, иногда перебрасываемся парой слов, но мы принадлежим к разным слоям. Он — богач, я — никто. Впрочем, он неплохой малый. Мне нравится.

— Вам, наверное, все нравятся.

Билл задумался. Мысль была новая, но верная.

— Кажется, да.

— Еще один Джордж.

— Кто?

— Наш бульдог.

— Ко всем ластится?

— Еще как! Если к нам заберется вор, Джордж сразу покажет ему, чтоб не стеснялся. Образцовый хозяин дома. Нет, не может быть, чтоб вам нравился Роско Бэньян!

— Терпеть могу. Хотя в детстве не мог.

— Немудрено. Мерзкий мальчишка!

— Вы тоже заметили? Весь в отца. Я его чуть не побил.

— Здорово! А за что? Он украл ваш долгоиграющий леденец?

— Мы разошлись во взглядах. Тем летом в Мидоухемптоне отдыхала одна занюханная крыска, и он решил, что самое оно — подержать ее под водой, пока глаза не вылезут. Я придерживался иного мнения и сурово сказал, что если он…

Ресторан «У Баррибо» выстроен прочно, однако Джейн показалось, что стены плывут. Подошедший метрдотель явственно танцевал шимми.

— Не может быть! — вскричала она. — Не верю! Неужели это вы?!

Билл ничего не понимал. Джейн подалась вперед, глаза ее сияли.

— Только не говорите мне, что вы — Билл Холлистер!

— Я — Билл Холлистер, но…

— А я — крыска, — сказала Джейн.

Билл заморгал.

— Крыска?

— Занюханная.

— Вы?

— Да.