Интимный дневник Маргарет Хильды Робертс

Сью Таунсенд

Интимный дневник Маргарет Хильды Робертс

ПОНЕДЕЛЬНИК

Встала в пять утра, помогла отцу разлить уксус по бутылкам и закрыть крышки. Приняла холодную ванну. Замечательно. Потом заставила себя повторить физику. По дороге в школу меня чуть не сшиб какой-то мерзкий рабочий на велосипеде. Я сказала ему все, что о нем думаю. Он жалко извинялся, сказал, что это от усталости, что он проехал уже шестьдесят миль, потому что ищет работу. Я сказала ему, что это никак его не извиняет: он обязан ехать четко по прямой, и потребовала у него назвать свое имя. Он утверждал, что его зовут Теббит, в чем я очень сомневаюсь. Он показался мне подозрительным. Следовало бы запретить таким типам появляться на улице.

После наизамечательнейшего урока математики я решила, что мой долг наставницы в первом классе обязывает меня провести беседу о важности безукоризненной чистоты ногтей. Один или двое первоклашек захныкали, тогда я провела весьма полезный разговор о сдерживании эмоций.

Школьный обед (простите, ленч. Неужели я никогда не запомню, как надо?) был беспричинно экстравагантным. В то время как страна воюет, на одном из столов я заметила сразу две курицы. Я пожаловалась школьному повару, но она грубо сказала «проходи», заявив, что я задерживаю очередь.

Еле высидела английскую литературу. Жду не дождусь, когда мы наконец пройдем «Тяжелые времена» этого явного социалиста Диккенса. Я предложила скрасить урок чтением вслух писем королевы Виктории, но мисс Мармадьюк наотрез отказалась и сказала, чтобы я села. (Ей это дорого обойдется, тем более что мисс Мармадьюк только что вернулась из поездки по России.)

Когда я возвращалась домой (как всегда одна), я увидела этого типа Теббита. Он копошился на краю газона, делая вид, что у него прокололась камера. Я решила: мой долг сообщить о нем нашему констеблю. Ни для кого не секрет, что все безработные мошенники. Констебль Перкинс поблагодарил меня на своем жутком линкольнширском наречии, и я пошла домой.

Когда отец закрыл магазин, я помогла ему проверить счета. Я пришла в ужас, обнаружив, что миссис Аркурайт из железнодорожного поселка задолжала нам шесть пенсов. Отец сказал: «Маргарет, эта женщина вдова, у нее пятеро детей, ей нужно их кормить». Я сказала, что, отказав в кредите, он поможет ей преодолеть свою нерадивость. Я предложила сходить к миссис Аркурайт и потребовать у нее долг, но отец напомнил мне, что скоро полночь, а мы все еще не приготовили дрова на завтра. (Мы всегда слушаем прогноз погоды по Би-би-си. На завтра обещали резкое похолодание.) В два часа ночи я легла наконец в постель, повторив вслух «Хау нау браун кау»[1] сто раз.

ВТОРНИК

До шести утра была вынуждена валяться в постели. Вода оказалась слишком теплой! Я весьма резко поговорила с матерью относительно температуры воды. Она стала извиняться, сказав, что Би-би-си всех ввела в заблуждение (именно так. На улице ярко светило солнце! Я начинаю подозревать, что Би-би-си вообще нельзя доверять) и она решила подогреть воду. Из заготовленных дров я и отец срочно наделали щепу, чтобы запечь подпорченные яблоки. Мать была послана на кухню приготовить триста печеных яблок.

Была у директора и просила, чтобы меня освободили от уроков рисования. Вся эта возня с красками и бумагой пустая трата времени. Мисс Фоседайк сказала: «Маргарет, функция искусства — развивать чувства, и тебя это касается в первую очередь. Именно ты из всех девочек моей школы крайне в этом нуждаешься». Я так и не поняла, что она этим хотела сказать. И так ясно, что я самая чувствительная во всей школе.

Легла спать расстроенная, поэтому заставила себя прочитать любимую страницу из «Высшей математики», часть четвертая, задача: XXYYZZ — ZZYYXX. Когда я читаю объяснение, я всегда хохочу как сумасшедшая. Однако жизнь состоит не только из удовольствий. Поэтому я повторила «Зе рейн ин спейн фоле мейнли он зе плейн» двести раз, после чего заснула.

СРЕДА

Отец очень мудро подметил, что из магазинов исчезла туалетная бумага. Во многих бедных семьях не покупают газет, поэтому отец приготовил связки газетных четвертушек по пенни за связку. Первую партию мы выбросили в продажу в восемь утра и к двенадцати тридцати все было распродано. Итого: двенадцать пенсов!

Приезжий из Лондона зашел купить унцию махорки и рассказал, что, по слухам, которые ходят в столице, на выборах победят социалисты, обещавшие ввести в школах бесплатное молоко. Лицо отца стало цвета ячменной муки, он даже сел. Когда отец пришел в себя, он сказал: «Maprapei, социалисты доконают мелких торговцев». Я сказала: «Все будет в порядке, отец, в тебе же метр восемьдесят три». Приезжий и отец засмеялись, но я не поняла почему. Если эти социалисты придут к власти, я откажусь от бесплатного молока. И вообще, кому это нужно? Если бедняки не могут позволить себе молоко, пусть обходятся без него.

Ходила к миссис Аркурайт. Мне удалось вытянуть из нее лишь три пенса. Некоторое время я провела на ее очень плохо вымытом крыльце, объясняя миссис Аркурайт, как сократить домашние расходы Я информировала ее, что высушенные листья крапивы — прекрасный заменитель чая. Миссис Аркурайт сказала, раз человек не может себе позволить чашку чая, значит, для Англии настали черные дни. Я заметила ей, что наш общий долг идти на жертвы, чтобы обеспечить финансовую базу для военной индустрии. Миссис Аркурайт саркастически спросила, чем пожертвовала я, дочка владельца магазина. Я ответила, что я отказалась от вазелина, необходимого мне от мозолей, натертых моими новыми высокими сапогами.

ЧЕТВЕРГ

Леди Ольга Уэстленд в полдень провела лекцию на тему «Ужасы войны». Леди Ольга поделилась с нами, как шокирована она была, узнав, что из магазинов исчезли нейлоновые чулки, которые как раз в большой моде.

Констебль Перкинс зашел доложить, что велосипедист Теббит был задержан для допроса в полицейском участке, после чего его отпустили! Я была вне себя от негодования, видя столь явное свидетельство нерадивости полиции, но Перкинс сказал: «Мы провели тщательный осмотр велосипеда, но ничего не обнаружили. Зря только переломали все спицы в колесах». Мы все весьма приятно посмеялись, и отец пригласил Перкинса на чашку чая в подсобке, где стоит ломтерезка для свиной грудинки. Перкинс пробыл у нас недолго, потому что, как он объяснил, «слишком много развелось крикунов, которым нужно надрать уши». Когда он ушел, отец и я стали подводить итоги дня, и тут мы были потрясены, обнаружив, что исчезла банка лосося. Мать заявила, что видела, как констебль Перкинс сунул ее в чехол полицейской дубинки перед тем, как выйти из магазина.

Отец рассердился и прогнал мать в спальню за то, что она посмела бросить тень на благородного полицейского. Но факт есть факт: исчезновение банки было для нас жестоким ударом, что вынуждало обратиться к суровой экономии. Поэтому я и отец всю ночь толкли мел и добавляли его в ларь с мукой.

ПЯТНИЦА

Утро было полно разочарований. Я сидела над атласом, пытаясь сделать домашнее задание по географии: «Найти на карте и нарисовать Фолклендские острова». Прошарила все побережье Шотландии и все, что вокруг, — ничего. Совсем случайно мой взгляд упал в левый нижний угол карты — и вдруг я увидела их у берегов Аргентины!

После школьного обеда (ленч, Маргарет, ленч!) меня вызвала директор школы. Она очень удивила меня: «Маргарет, я высоко оцениваю твою работу в школе, но постарайся с меньшей серьезностью относиться к жизни. Заведи, например, дружбу с кем-нибудь из девочек в классе». Я сказала ей, что в школе нет девочек моего класса. Она пробормотала: «Это не совсем то, что я имела в виду, дорогая», и разрешила идти.

После школы я фасовала морковь и изюм. Потом провела два блаженных часа за уравнениями. В зале, принадлежащем методистской церкви, был устроен религиозный вечер-диспут. Я принесла с собой две начатые бутылки виски, примерно пол-литра, пожертвованных отцом на нужды церкви. Весь вечер я проговорила с русским попом из ортодоксальной православной церкви. Он оказался ужасно интеллектуальным, поэтому мне было приятно, когда он вызвался меня проводить. Мы почти подошли к магазину и разговаривали о самоварах, когда он вдруг прижал меня к себе и зашептал революционные предложения личного порядка. Я завизжала и скрылась в магазине. Я ничего не сказала отцу, но с этого момента, пока жива, не поверю ни одному русскому.