Карлик, которому хотелось замуж

Владимир Станиславович Елистратов

Карлик, которому хотелось замуж

За ужином, как всегда собралась вся дружная семья Штукиных: Леночка Штукина, двенадцати лет, хулиганка с глазами цвета аквамарин, папа Штукин (папа Вася), мама Штукина (мама Тася) и бабушка Штукина… Вернее, она была, конечно же, никакая не Штукина, а Кузнецова. Как и мама Тася, пока не вышла замуж за Васю.

Папа Вася называл бабушку то Серафимой Сергеевной, то мамой, то дорогой тёщей. А когда мамы и бабушки не было, а был, например, я, он называл её вторсырьём или Шапокляк Маджахедовной. А ещё любил вспоминать, что рядом с их дачей, по Можайке, находится Кузнецовская свиноферма, откуда, как он говорил, «и берёт своё начало славный род Кузнецовых». Это шутка, конечно. Добрая.

Да, забыл! Ещё на ужине у Штукиных был я. Потому что мы с Васей целый день доводили до ума квартальный финансовый отчёт. А поскольку у меня дома под конец квартала появился новый холодильник, а у Васи — посудомоечная машина, квартальный финансовый отчёт нашей фирмы до ума доводился с трудом. Пришлось мне остаться ужинать у Штукиных.

— Ну что, Леночек, как дела в школе? — спросил Вася. — Морду вытри. Вся в кетчупе, как у Фрэдди Крюгера… Да не рукой… И не скатертью… а салфеткой. Вот так. Как, спрашиваю, дела в школе?

— Нормально, — ответила Леночка, вытирая кетчуп с носа.

— Как математика? — спросила мама Тася.

— Нормально.

Леночка держала в обеих руках по куриной ноге. И по очереди от них откусывала, макая в кетчуп.

— А нельзя сначала одну ногу съесть, а потом другую? — то ли интеллигентно, то ли ехидно поинтересовалась Серафима Сергеевна. — А не жрать, как хряк помои. А?

— Не, нельзя, — ответила Леночка, любовно глядя на куриные ноги. — Так вкуснее.

— Ну а литература как? — спросил папа.

— Родная речь, что ли?

— Да, да, родная речь как?

— Нормально.

— Да что у тебя всё «нормально» и «нормально»! Можешь ты хоть одно слово по-русски сказать?! — слегка взорвался папа Вася.

— А я что, по-вьетнамски, что ли, говорю?

Вася кхэкнул, покачал головой и обратился ко мне:

— Совершенно не учатся в наше время дети. Ни черта не делают. Курицу вон шамают — и всё. «Нормально»… Вот мы — действительно! — учились! Помнишь, Вовк, как мы учились? А? Это ж… как стахановцы. Взял книгу, прочитал, сразу — хвать другую. Прочитал — хвать третью… Помнишь?

— Помню, — сказал я.

Ни фига, помню, не делали. Васька про Толю Клюквина год книжку мурыжил. А потом, не дочитав, потерял. Библиотечную. И его выпороли. После школы мы, помню, по восемь часов на улице торчали. На пустыре или на катке — в зависимости от времени года.

— То-то же, — продолжал назидательно вещать папа Вася. — Зубрили ведь! Зубрили как проклятые — и математику, и родную нашу русскую речь, и это… общество… как его?.. ч-ч-чёрт!.. Где про центральный демократизм…

— Демократический централизм, — сказал я. — Обществознание.

— Во-во… Обществознание. А эти, — он кивнул в сторону Леночки, — куроеды… ни-че-гошеньки не делают. Вот вы сейчас по родной речи что читаете? А? Конкретно?

— «Банзая» прошли, — ответила Леночка, макая правую ногу в кетчуп. Куриную, конечно, не свою.

— Какого ещё «Банзая»?! — ужаснулась мама Тася.

— Ну, этого, эколога из МЧС. Дроздова этого зелёного. «Я убью тебя, лодочник». Который кроликов коллекционировал.

— Господи! — перекрестилась тёща.

— Дедушку Мазая. Мы его Банзаем для ржачки назвали.

— Варварство какое! — сказала мама Тася.

— У него были зайцы, а не кролики, — сказал папа Вася.

— Забей три раза, — зевнула Леночка, макая в кетчуп сразу две куриные ноги. — Зайцы, кролики… Кстати, вы мне обещали кролика купить. Вислоухого. А сами…

— Щас! — возмутился папа Вася. — Попугая с тебя хватит.

Попугай у Штукиных — большой, белый, по кличке Бен Ладен. Говорящий. Правда, говорит всего одно слово. Извините — «насрать». По любому поводу. Это его ещё покойный дедушка научил. Бен Ладен один раз прихватил Васю за палец. Довольно сильно, когда тот клетку чистил. И Вася за это дал ему в глаз. Буквально. Честно: я единственный раз в жизни видел белого попугая с синим бланшем, орущего на весь дом: «Насрать!» Впечатляющее зрелище. С тех пор они не дружат.

Леночка сделала вид, что обиделась.

— Ну, прошли вы этого «Банзая»… то есть «Мазая» — дальше что будете проходить? — не унимался папа Вася.

— Нам задали этого… как его… — Леночка вознесла свои аквамариновые глаза к люстре. — Блин! Забыла…

— Вот! — уличил Леночку папа. — Вот так мы учимся! Смотри, дядя Вова, как они учатся!..

— Автор-то хоть кто? — спросила тёща. — Лермонтов? Пушкин?

— Нет. Длинный какой-то. Забыла.

— Грибоедов?

— Нет, этого нарика мы в следующем году будем проходить.

— Что такое «нарик»? — не понял я.

— Наркоман.

— А почему Грибоедов наркоман?

— Ну, по типу грибы ест.

— Кошмар!

Это опять тёща.

— Как же эта книжка называется? — мучилась Леночка. — То ли «Карлик»… То ли… Не помню. Дайте человеку поесть спокойно.

— Может, «Мужичок с ноготок»? — встрял я.

— Это который лес воровал? «В лесу раздавался кларнет тракториста»? Нет. Этого пигмея-дровосека мы уже прошли… А может и не «Карлик». Может, «Каратышка». Не помню я!

Все перестали есть и молча посмотрели на чавкающую от обеих куриц Леночку.

— Не чавкай, — сказал папа. И добавил подозрительно: — Что-то не помню я никаких карликов в русской литературе. Он что, маленького роста?

— Типа того.

Все ещё немного помолчали под Леночкино уютно-равномерное чавканье.

— По-моему, — сказала Серафима Сергеевна, — Мцыри был маленького роста.

— «И слаб и гибок, как тростник», — процитировал я единственное, что помнил.

— Не-а. Этого джигита-неудачника мы уже тоже прошли. Мне не понравилось. Банзай и то лучше.

— Почему не понравилось? — спросила мама Тася.

— Да ну… Убежал. По лесу шлялся, как бомж. Кису ни за что замочил. Чем ему киса-то помешала?

— Не киса, а леопард, — поправила бабушка. — Кажется…

— Барс, — поправил я бабушку.

— А что, барс — не киса? — возразила Леночка.

Все ещё помолчали. Барс — киса. Всё верно. Что тут возразишь?

— Салат тоже ешь, а то запрёт, — сказал папа Вася.

— Не бэ, не запрёт. И вообще, всё там, в этой литературе, как-то по-кривому. Банзай права кроликов защищает, а этот бомж-романтик бедных кисок мочит. Нелогично. И вообще вы мне обещали кису купить, а сами…

— Получишь все пятёрки в году, хомячка тебе купим, — сказал папа. — Или черепаху.

Леночка глубоко вздохнула. У неё в году получались все тройки и одна четвёрка — по физкультуре.

— А «Незнайка» в школьную программу не входит? — спросила мама. — Он вроде — коротышка?

— Хорошо бы — входил, — улыбнулась Леночка. — Он прикольный. Нет, Незнайка не входит.

Мы все глубоко вздохнули. Что же это за карлик такой?

— Слушай, Ленок, ну, что-нибудь ещё ты про этого карлика помнишь? — продолжил расследование папа.

— Нам литерючка отрывок зачитывала. Помню, он всё время замуж просился.

— Кто?

— Карлик.

— Так он — это… она, что ли?

— Почему?

— Замуж тёти выходят, — слегка покраснев, пояснила тёща. — А дяди — женятся.

— Я в курсе, — делово ответила Леночка. — Может, это и она была. Я не помню. Я в это время с Федькой Злюкиным под партой щипалась: кто кого перещипает на десять рублей.

— О Господи!

Это опять тёща.

— Кто же кого перещипал? — иронично спросил папа.

— Я, — решительно ответила Леночка. — Я знаю, за что надо мальчиков щипать.

Все испуганно переглянулись, но промолчали.

— Она всё, помню, говорила… — продолжала Леночка.

— Кто это — «говорила»?

— Карлик. Полурослик этот. Она говорила: «Я в школу не пойду, я хочу замуж».

Пауза.

— Знаешь что, — решительно сказал папа Вася, — тащи сюда этого карлика. Коротышку этого, полурослика. Гермафродита-недоучку. Мутанта-трансвестита… Тащи. У тебя книга-то есть?