Байки старого телемастера

Интересен был сам «техпроцесс» такого обслуживания. Каждое утро я был обязан появляться в проходной Кремля слева от Спасских ворот и выяснять у дежурного, есть ли заявки на ремонт «моих» телевизоров. Если таковые были, ко мне выходил «товарищ» в штатском, забирал мой походный чемоданчик с инструментом и деталями, моё служебное удостоверение, после чего вместо товарища выходил обыкновенный солдат (скорее всего, в чине майора), который сопровождал меня неотступно до самых дверей нужного кабинета.

В кабинете меня уже ожидал товарищ с моим чемоданчиком. Пока я занимался ремонтом телевизора, он делал вид, что с увлечением изучает газету «Советский спорт». Закончив ремонт, я предъявлял ему работающий телевизор с открытой задней стенкой, он внимательно осматривал, не заложено ли в него чего-нибудь лишнего, затем крышка закрывалась под его неусыпным наблюдением, я опечатывал телевизор своим именным пломбиром, и процесс моей транспортировки осуществлялся в обратном порядке. В бюро пропусков мне возвращали чемоданчик, пропуск, подписывали наряд, и я был свободен до завтра

* * *

В тот злополучный день ремонта потребовал телекомбайн «Т-3» в кабинете Ворошилова. Никаких проблем с ремонтом у нас не возникло, поскольку неисправным оказался не телевизор, а кинескоп. Я сообщил об этом товарищу, тот в свою очередь связался с кем-то по телефону, после чего сказал, что объявляется двухчасовой перерыв, пока с московского электролампового завода привезут новую трубку. На этот период мне было предложено погулять по набережной или посетить ГУМ.

Через два часа новый кинескоп был уже в кабинете, я установил его в телевизор, сдал товарищу работу, опломбировал обе задние стенки и с чувством исполненного долга покинул Кремль. Мне и в голову не приходило, какие за этим последуют события.

А события последовали самые неожиданные. Я в те годы снимал комнату в частном доме в районе Преображенки. Поздно вечером, подходя к дому, я увидел во дворе незнакомую темно-серую «Победу». Едва я поравнялся с ней, как открылась задняя дверца, оттуда вылез капитан в форме внутренних войск и скорее утвердительно, чем вопросительно, поинтересовался моей личностью. Убедившись, что я и есть предмет их ожиданий, меня достаточно вежливо, но решительно усадили в машину и на мои недоумённые вопросы посоветовали помолчать во избежание неприятностей.

* * *

Помещение, в которое меня доставили, оказалось обычной «жилой» квартирой в самом обыкновенном неказистом двухэтажном особнячке, каких немало в старых московских переулочках внутри Садового кольца. Входную дверь снаружи никто не охранял, но когда препровождавший меня капитан позвонил в звонок, её открыл солдат с автоматом и, молча кивнув, пропустил нас внутрь. За дверью оказалась маленькая прихожая, в которую выходили три другие двери, одна из которых со стороны прихожей была забрана крупной решёткой. Капитан взял из шкафчика, висевшего над столом охранника, один ключ, открыл им зарешёченную дверь и кивком головы сделал мне знак.

— Может, всё-таки объясните, в чём дело и как это следует понимать? — решил я, наконец, прервать затянувшееся молчание.

— В своё время, — ответил капитан и вслед за этим неуловимым профессиональным движением затолкнул меня внутрь комнаты и захлопнул за мной дверь.

Описать комнату я не могу, поскольку в ней не было ни окон, ни электрической лампочки, и после того, как за мной захлопнулась дверь, я оказался в кромешной темноте.

То, что стучать в дверь и требовать каких-либо объяснений совершенно бессмысленно, я понял ещё раньше и заставил себя набраться терпения и не реагировать никак, чтобы не давать повода применить обычные в таких случаях методы усмирения. Естественно, что и представление о времени у меня оказалось весьма смутным, однако я легко сообразил, что до утра, скорее всего, никто со мной разговаривать не будет.

Так оно и вышло. Когда дверь моего «люкса», наконец, отворилась, в прихожую через одну из открытых дверей лился яркий солнечный свет, вероятнее всего, из окна. Тот же капитан с полным безразличием на лице и так же молча указал мне на раскрытую дверь, в которую я так же молча проследовал. Дверь за мной закрылась, и я оказался один на один с сидящим за столом полковником. К какой из служб безопасности он относился, не могу сказать, поскольку в погонной символике практически не разбирался.

— Садись! — коротко изрёк он, показав на стоящий перед столом стул. — Вот бумага, ручка, пиши всё подробно.

— О чём писать!? — не выдержав, вспылил я. — Кто-нибудь объяснит мне, наконец, в чём дело?

— Не валяй дурака. — спокойно и не повышая голоса, ответил он. — Пиши всё подробно, ничего не упуская, нас интересуют все мелочи и детали.

— Да Вы что, в самом деле?! — заорал я. — О чём я должен писать? Какие подробности?

— Значит, по-хорошему не хочешь, — так же рассудительно резюмировал полковник. — Ну что ж, будь по-твоему, придётся применить другие меры…

— Да при чём тут не хочу? Можете Вы понять, что я не имею ни малейшего представления о том, что происходит, и что Вы хотите от меня услышать?

— Нет, вы только посмотрите на него! — полковник вдруг неожиданно рассмеялся. — Он, оказывается, ни о чём не догадывается! Ну, так я тебе подскажу: опиши подробно, как готовилось покушение на Председателя Президиума Верховного Совета товарища Ворошилова, кто был инициатором, сколько человек участвовало — перечисли всех по фамилиям; как распределялись роли, кому и как удалось пронести в кабинет взрывчатку, какова твоя личная роль в этом гнусном деле. В общем, опиши всё в подробностях, не упуская ни одной мелочи. И учти — я сверю твои показания с показаниями остальных заговорщиков, и если они не совпадут, пеняй на себя!

* * *

Только спустя три дня, когда меня так же внезапно и без всяких объяснений буквально вытолкнули взашей на улицу, мне удалось восстановить полную картину происшедшего. Оказалось, дело было так: примерно через два часа после моего ухода из кабинета Ворошилова его секретарь решил посмотреть, действительно ли телевизор в порядке, поскольку знал, что вечером «хозяин» обязательно будет смотреть футбол. Он открыл дубовые дверцы шкафа, закрывавшие экран и ручки управления, повернул выключатель, и в этот же момент внутри шкафа комбайна прогремел мощный взрыв.

Взрывом вдребезги разнесло всю верхнюю честь шкафа, оторвало крышку отсеков проигрывателя пластинок и приёмника, выбросило из шкафа сам проигрыватель и разбросало по всему кабинету осколки… взорвавшегося кинескопа.

Сегодняшним ремонтникам этого не понять: нынешние кинескопы сами по себе никогда не взрываются, а тогда, в пятидесятые годы, самовзрыв кинескопа был делом нередким из-за несовершенной технологии их изготовления.

Реакция на это событие последовала мгновенная: оно было квалифицировано как террористический акт, как покушение на главу государства со всеми вытекающими из этого последствиями. К вечеру этого злополучного дня помимо меня было арестовано не менее 20 человек. Среди них — начальник ОТК московского электролампового завода Александр Константинович Яни, начальник и старший мастер цеха кинескопов, начальник отдела сбыта и кладовщик центрального склада МЭЛЗа, шофёр «пикапчика» и сопровождающий, доставлявшие кинескоп в Кремль, «товарищ», проверявший мой чемоданчик, солдат-майор, сопровождавший меня по территории Кремля, и ещё ряд лиц, попавших в список подозреваемых. Спецрейсом самолёта из Ленинграда ночью был доставлен в Москву даже главный конструктор этой модели телевизора Д.С. Хейфец, ни сном, ни духом не подозревавший обо всей этой истории. Три дня несколько специальных комиссий тщательно изучали все подробности происшедшего, пока, наконец, не пришли к заключению, что злополучный кинескоп взорвался самопроизвольно и вне всякой связи с ремонтом телевизора.

А ведь все могло кончиться совсем иначе. И как тут не вспомнить слова, сказанные однажды Владиславом Гомулкой: «Органы НКВД могли распространить категорию «врага народа» на любого — в ряде случаев для этого не требовался даже формальный повод». А уж Гомулка знал, что говорил!