Карьера Никодима Дызмы

— Ну как там министерский кризис? — осведомился, между прочим, Никодим.

— Именно но этому делу я к вам и явился, — ответил с поклоном доктор Литвинек.

— По этому делу?

Все затаили дыхание.

Литвинек вынул из портфеля конверт, сделал паузу и торжественно провозгласил:

— Достопочтенный пан председатель! Я приехал сюда по поручению президента Жечи Посполитой, чтобы от его имени просить вас принять на себя миссию сформирования нового кабинета. Вот личное письмо президента.

И он протянул Никодиму конверт. Дызма побагровел, разинул рот.

— Что… Что?

Довольный произведенным эффектом, Литвинек едва заметно улыбнулся краешком губ.

— Президент республики надеется, что вы, пан председатель, пожелаете сформировать новый кабинет и стать во главе его.

Дызма неуверенным движением взял конверт, дрожащими руками вынул из него лист бумаги. Стал читать, но буквы прыгали у него перед глазами.

Действительно, в личном письме президента было то, о чем только что сказал Литвинек. Дызма медленно сложил письмо. Его лицо выразило озабоченность.

— Президент не сомневается, что вы, пан председатель, не откажете ему. Это особенно важно в момент тяжелых политических потрясений и хозяйственного кризиса, когда страна находится на грани катастрофы. Трудна эта задача. Но президент убежден, что именно вы — в силу доверия, которое питает к вам президент лично, да и все общество в целом, — сможете успешно справиться с этой задачей. Ваш высокий авторитет, знания и опыт дают гарантию в том, что вы сформируете правительство сильной рукой, поднимете благосостояние страны, которая с нетерпением ожидает сильного человека. Разрешите мне скромно выразить уверенность в том, что вы… только вы… в состоянии совершить это, пан премьер.

Он низко поклонился и умолк.

Впечатление было колоссальное.

Литвинек впервые в жизни выполнял такую миссию и не обманулся в своей надежде потрясти воображение собравшихся.

На всех лицах отразилось волнение. Шутка ли, в их присутствии кормило государственного корабля переходило в руки нового человека — сильного человека. Побледнев как полотно, Нина судорожно впилась пальцами в ручку кресла. У Вареды было такое лицо, точно он сейчас расплачется. Кшепицкий гордо поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Из-за его спины смотрели на всех расширенные от изумления огромные голубые глаза Жоржа Поимирского.

Никто не решался сесть.

Первым сделал движение воевода Шеймонт. Он подошел к Никодиму и, низко поклонившись, пожал ему руку.

— Примите, пан премьер, мои самые сердечные пожелания… Но не поздравления, ибо поздравить в эту историческую минуту следует нас, граждан государства и его слуг.

Примеру воеводы последовали все гости. Никодим молча, с хмурым видом протягивал каждому руку.

Уж кто-кто, а он понял, какая честь выпала ему на долю. Он, Никодим Дызма, ничтожный чиновник из Лыскова, может взять теперь в свои руки судьбу большого государства, он будет ездить в собственном поезде, его имя будет на устах всей страны, какое там — на устах всего мира!

Но… но, в сущности… зачем ему это?

Снова нервная, полная угроз жизнь в Варшаве, опять думать по поводу каждого случайно оброненного слова.

Но власть, великая власть над тридцатью с лишним миллионами душ! Ведь есть тысячи таких людей, которые за один день этой власти и этого титула — титула председателя Совета Министров — отдали бы жизнь!.. Кабинет премьера Дызмы… Правительство Никодима Дызмы… Армия отдает честь, военные корабли салютуют из пушек… Что ни скажи — об этом напечатают газеты всего мира… Власть, слава…

— Жду вашего ответа, пан премьер, — напомнил о себе доктор Литвинек.

Никодим очнулся, обвел взглядом присутствующих. Все смотрели только на него. Он откашлялся, встал с кресла.

— Дайте мне полчаса на размышление, — сказал он глухим голосом. — Пан Кшепицкий, пойдемте.

Вместе с Кшепицким они проследовали в кабинет Никодима, заперли за собой дверь.

— Не знаю, как быть… — начал Дызма.

— Не знаете, как быть, пан председатель? Да ведь это ясно. Такая честь! Такая власть!

Разумеется, но это очень ответственный пост. Одно дело — банк, другое дело — государство.

— Ну и что же?

— Могу и не справиться.

— Справитесь, пан председатель.

Никодим чмокнул губами.

— Теперь столько всяких этих кризисов, становится все тяжелее…

— Что-нибудь придумаете, пан председатель, придет какая-нибудь идея в голову. Я об этом не беспокоюсь. Чего-чего, а удачных идей вам не занимать… Вы только представьте себе, пан председатель: вот вы берете в руки власть, население довольно, улучшается настроение общества, вы проводите несколько эффективных мероприятий… А если еще наступит хорошая конъюнктура!..

— А если не наступит?.. Оскандалюсь, и только.

— Не велика важность! Тогда все можно свалить на плохую конъюнктуру и на мировой кризис. Мало разве кабинетов подавало в отставку?

В дверь постучали. Это была Нина.

— Я не помешаю тебе? — робко спросила она.

— Нет, войди.

— Вообразите себе, — обратился к ней, заламывая руки, Кшепицкий, — пан председатель все еще колеблется.

— Видишь ли, Ниночка, это не так-то просто. А во-вторых, мне хорошо и здесь, в Коборове.

Нина просияла.

— Милый! Как ты добр ко мне! Но, Ник, я не такая эгоистка, чтобы во вред родине удерживать тебя в Коборове. Поступай по своему усмотрению, мне кажется — ты можешь спасти страну.

— Ты думаешь?

— Тебе лучше знать, в чем твой долг. Ради бога, не подозревай меня в снобизме, по я предпочитаю жить с тобой здесь, чем там, в Варшаве, называться супругой премьера. И все же… Мысль о том, что ты из любви ко мне лишишь государство своего руководства вызывает у меня беспокойство…

— Гм… — буркнул Дызма.

— Пан председатель, — заговорил снова Кшепицкий, поняв, что принципал склоняется к тому, чтобы принять предложение, — у меня возникла мысль: вскоре после того, как вы возьмете власть в свои руки, мы поедем в Лондон.

— Зачем? — с неудовольствием осведомился Дызма.

— Зачем? За займом. Кто другой не получит, а у вас там обширные связи. Наверно, не один из ваших оксфордских коллег занимает сейчас в Англии высокий государственный пост, играет важную роль в общественной жизни. А вдруг удастся получить заем?

Кшепицкий и не подозревал, что этими словами погубил все свои надежды.

Никодим нахмурил брови, сделал рукой знак, прося его замолчать.

«Да, — подумал он, — я совершенно забыл об этом… Как премьеру мне придется принимать разных там посланников… Может быть, даже ездить в Женеву. Правда, я могу взять переводчика, но тогда сразу обнаружится, что, кроме польского, я ни бум-бум… А тут еще этот паршивый Оксфорд!.. И, наконец, зачем мне все это?..»

Он поднялся со стула. Нина и Кшепицкий с беспокойством посмотрели на него.

— Так вот… я решил, — промолвил Дызма тоном непреклонной твердости, — я отказываюсь от поста премьера.

— Пан председатель, но…

— Никаких разговоров! Отказываюсь — и точка. Крышка!

Кшепицкий упал на стул. Нина, окаменев, замерла на месте.

Никодим поправил волосы, высоко поднял голову, открыл дверь.

В вестибюле тотчас воцарилась тишина, все вскочили с мест.

Не запирая дверей, Дызма подошел к доктору Литвинеку. Оглядев присутствующих, тихо сказал:

— Пан Литвинек, передайте пану президенту республики, что я благодарю за честь, но от поста премьера отказываюсь.

— Пан председатель!.. — воскликнул воевода Шеймонт и тут же смолк.

— Но почему же?! Почему?! — истерически закричала Пшеленская.

Дызма нахмурил брови.

— У меня есть основания, — ответил он деревянным голосом.

— Ваше решение бесповоротно? — спросил Литвинек.

— Всякое мое решение бесповоротно.

— Не соблаговолите ли вы, пан председатель, дать соответствующий письменный ответ главе государства?

— Могу написать.

Никодим кивнул и ушел в кабинет. Едва за ним затворилась дверь, как со всех сторон посыпались восклицания.