Годен к строевой!

Внутри столовой новый наряд начал непрерывно вращать шеями. На каждом столе цветастая клееночка. На окнах кружавчатые белые занавесочки с рюшечками и бирюшечками. Третий взвод третьей роты за несколько послеобеденных часов навел красоту. И даже с большого патриотичного лозунга на полстены «Пища обеспечивает победу в войне» каким-то чудом умудрились стереть приписку: «Только как противник сюда доберется, чтобы съесть ее и отравиться?»

Мудрецкий не опоздал. Вообще-то лейтенанту в наряде делать нечего. Но день сегодня особенный, точнее, только ужин, и офицеру надо быть со своими. Так хотел Стойлохряков.

Две тетки-поварихи, в чье полное распоряжение попадал наряд, вели себя решительно. Время шло, до ужина оставался час. Завстоловой прапорщик Сухонький подскочил к Мудрецкому и сощурил и без того узкие глаза.

- Ну и продукты я получил сегодня. Сказка!.. Давно такого не было. Вот комбат прогибается.

- Как и любой на его месте, - согласился Юра.

- Чтой-то вы, товарищ лейтенант, в столовую со своей едой, - Сухонький указал глазами на сумку.

Лейтенант неловко перебросил ее за спину, и банка с бактериями больно ударила по спине. Что ответить, он не знал и перевел разговор на другую тему:

- Красивые клеенки.

Прапорщик тоже окинул взглядом зал.

- Замучились кроить сегодня.

Агапов сунул большую часть наряда, в том числе Простакова и Резинкина, на картошку. Кикимор оказался прав. Будет картофан. Но мотострелки, уроды, не вычистили даже и четверти ванны, и поэтому сейчас Матрена Сергеевна, женщина габаритов немалых, в дверной проем входила одна, и то бочком, посчитала нужным воодушевить бойцов, рассевшихся вокруг ванны с картошкой с маленькими ножичками в руках, неминуемо причитающимся им призом - двойной порцией. Никто не возражал. Могли и ничего не обещать. Но постараться стоило. Точно будет вишневый компот. Этикетки на банках уже все успели рассмотреть. Откуда его достали, интересно?

Матрена Сергеевна распорядилась компот из банок слить в одну пятидесятилитровую кастрюлю и выставить на раздачу.

Мудрецкий подошел к своим. Багорин ловко открывал банки, а Заморин выливал их в емкость.

- Вот и я вам помогу, - для солдат было неожиданностью, что Мудрецкий тоже стал открывать банки.

Поварихе не понравилось такое.

- Товарищ лейтенант, вы бы не мешали, вот и сумка у вас за спиной больно хорошая.

- А я только компот, Матрена Сергеевна. И ничего более.

Колыхнув необъятными бедрами, повариха развернулась и ушла, ничего больше не сказав.

Следующим вечером надзиратель открыл окошко камеры, выкрикнул фамилию крепыша Лени и отдал ему пакет. Внутри оказались две банки консервов и булка белого хлеба. Все знали, что передача предназначена для Сивого, а потому никто хлеб на куски не разламывал. Слишком боялись мести с его стороны, так как обвинение, предъявляемое ему, могло только смешить.

Разломав буханку, Леня извлек из нее прозрачный пакетик с пятью миниатюрными шприцами, наполненными прозрачной жидкостью.

- Чего ты возишься? - раздраженно бурчал Сивый. - Дай сюда.

Леня без промедления отдал ему шприцы.

Трясущимися руками Сивый разорвал пакет. На пол посыпались вставленные в пластиковые колпачки иглы. Сокамерники молча наблюдали за происходящим. Все они видели такое не раз. Только бывший прапорщик удрученно качал головой.

Перетянув рубашкой исколотую руку, сивобородый ловко вставил в вену иглу и ввел наркотик.

Отбросив шприц в сторону, он стянул рубашку с плеча, согнул руку и повалился на занимаемую им кровать, закатив глаза.

В течение четверти часа он лежал без движения. Наконец открыл стеклянные глаза с расширенными зрачками.

- Леня, раздай всем. Чистый продукт, с одного раза ничего не будет, - после он снова впал в беспамятство и не приходил в себя еще около часа.

Вынырнув из дурмана в очередной раз, он пожаловался во всеуслышанье на не слишком большую дозу. Встал и начал ходить по комнате, плохо контролируя прилив ярости.

- Ты всех обколол? - обратился он к Лене.

Крепыш лежал в отрубе на полу. Сивый рывком поднял того на ноги и стал хлестать по лицу.

- Ты всех обколол? Я тебя спрашиваю.

Леня действительно выполнил задание и понемногу разлил всем сокамерникам по венам чистейший героин, но отвечать на вопросы в те мгновения, когда в мозгу возникают райские сады, он не мог.

Не получив ответа, Сивый расходился все больше. Теперь он кричал.

- Обколоты все?! Э! - Теперь он бил свою жертву беспрерывно.

Перепугавшись, что дело может закончиться мокрухой, сторож, не сумевший избежать укола, стал молотить кулаками, не чувствующими боли от ударов, в стальную дверь и орать:

- Помогите! Убивают!

Сивый не обращал внимания на призывающего к помощи сокамерника и продолжал свое безнадежное занятие по выбиванию слова «да» из тела Лени.

Запор лязгнул, дверь открылась, и в камеру вбежал один надзиратель с дубинкой наперевес, а другой остался стоять в дверях с резиновым демократизатором наготове.

Получив пару ударов по спине, Сивый наконец очухался и тупо уставился на здорового сержанта, отпустив Леню. В спине появилась какая-то тяжесть, но он не воспринимал ее как боль. Просто там что-то начало набухать. Тем не менее до него быстро дошло, что его ударили.

Не теряя ни секунды, он переключился на надзирателя, схватив его за грудки и толкнув к стене. Тот полетел назад через подставленную, может, случайно, а может, и нет, кем-то ногу и ударился затылком о стену.

Увидев, что его напарника гасят посреди камеры, второй надзиратель рванулся вперед. Но тут из дурмана выплыл Леня и очень удивился несущемуся на него мужику со свирепым лицом. Он даже не помнил, где он, но юношеские годы, проведенные в боксерской школе, не прошли даром - мозги немного отбили, но зато даже под кайфом он мог драться. Причем уверенности в реальности всего происходящего в те моменты у него не было никакой. Просто на него несется человек с какой-то палкой, и отчего-то он даже в форме. А кому какое дело, может, он военный. Может, все вообще глубокий бред. Увернувшись от удара, Леня сам приложился к подбородку надзирателя снизу вверх. От сильного удара голова тюремщика откинулась назад, после чего он рухнул, выбросив вперед начищенные сапоги.

Стало тихо. Никто из семерых не шевелился, не пищал и не стучал. Лупая друг в дружку глазами, Леня с Сивым стояли посреди камеры, не зная, что теперь делать. Дверь открыта. Вот он, путь к свободе. Им надо открыть две двери в коридоре, сваренные из стальных прутьев. Выйти на задний двор, а там перелезть через забор, и все. Они будут в городе. На них нет арестантской одежды. Каждый сидел в своем тряпье. Отстегнуть кольцо со связкой ключей от пояса надзирателя - и вперед.

Сивый, будь он в здравом уме, и не повелся бы на такое. Зачем ему куда-то бежать, если и так выпустят. Еще и извинятся. В голове так и крутилась фраза:

- Нам не стоит этого делать.

Но тут один из семерки смелых выглянул в коридор. Механизатор из местных стоял на четвереньках, выше пока он подняться не мог, так как и треть шприца оказалась для него с ног сшибающей дозой, и тихо информировал:

- В коридоре никого нет. Входная решетка заперта. За ней еще одна. А дальше надо подняться из подвала вверх по лестнице и можно увидеть небо, - последнюю фразу он произносил, прислонившись к открытой двери и мечтательно глядя в потолок.

Вместо того чтобы отказаться от побега, Сивый заорал:

- Меня не имеют права здесь держать!

Толпа поддержала предводителя, и семеро обколотых подозреваемых рванули на волю.

Чем больше они двигались, тем быстрее приходили в себя. Оба запора открыли без проблем. Перед выходом во двор Сивый дал команду:

- Никто не идет к себе домой. Ни к родным, ни к близким, ни к знакомым. Нам надо постараться выйти за поселок. Дойти до трассы, взять машину и уехать.