Ужасный ребенок

Тут я понял, что рая мне не видать...

Херувимов 2-й

^{(Пародия)}

У меня какие-то бандиты свинтили дверную ручку. Самым подлым образом. Я оделся и пошел в пятое отделение милиции.

Прихожу и чувствую, что вроде бы не туда попал. С одной стороны, все на месте: сапоги, протоколы. С другой стороны, откуда-то слышится неземная музыка, и на лицах милиционеров разлито как бы благоговение.

Рассказываю дежурному об инциденте, называю адрес: Собачий тупик, дом 6, квартира 3. Дежурный сочувствует:

— Непорядок. Пройдите к Серафиму Петровичу 2-му, в уголовный розыск.

Серафим Петрович встретил меня радушно:

— Присаживайтесь. Только наперед договоримся: о себе я ничего рассказывать не буду. Я человек редкой скромности. О моей скромности даже написано в очерке — в журнале «Праведник».

Что за чушь, думаю. У человека ручку свинтили, а милиция про какие-то очерки. Но, может быть, сейчас так принято? На всякий случай говорю:

— У меня ручку отвинтили.

Херувимов 2-й подумал минуты три и сказал:

— Это Лешки Пальцева работа. Секундочку.

И точно: через секунду принес дверную ручку.

— Ну и ну, — говорю. — Ловко. Как это вам так удается? И почему у вас фамилия с цифрой?

— А-а, — смеется, — дело в том, что после появления в свет очерка «Всюду жизнь» у нас в отделении оказалось сразу пять Херувимовых. Чтобы не путать, руководство разметило нас по номерам: Херувимов 1-й, Херувимов 2-й и так далее...

Следователь достал из стола фотокарточку.

— Кто это, по-вашему?

— По-моему, обезьяна. Горилла.

— Нет, это и есть Лешка Пальцев. Три кражи со взломом и пять разбойных нападений... Но какая душа, какие тонкие, интеллигентные пальцы! Какой гениальный скрипач пропадает в Лешке!..

Серафим Петрович вынул батистовый платочек и прижал его к глазам. За спиной следователя послышался шорох. Я обомлел: на лопатках милиционера сквозь мундирное сукно прорезывались миниатюрные крылышки. Я протер глаза, и крылья исчезли.

— Знаете что? — проникновенно сказал Херувимов. — Вы посидите, а я на минуточку отлучусь.

— Далеко? — спросил я, чувствуя за этим кошмарную деталь из его профессиональной жизни.

— Нет, — пояснил следователь. — Мы тут с сыщиком Литургийским выращиваем герань на общественных началах. Сегодня моя очередь поливать. Мы бы и рады не выращивать, да в одном очерке уже написано, что выращиваем.

Серафим Петрович удалился. В полуоткрытую дверь влетели божественные звуки. Это замначальника по паспортному столу играл Дебюсси на фисгармонии. Серафим Петрович вернулся через несколько секунд.

— Полил! Думаем также гортензии посадить в камере предварительного заключения. Это нам Матфей Лукич из ОБХСС подсказал.

Я вдруг увидел над головой Серафима Петровича красивый золотой круг.

— Это нимб, — потупился следователь. — Растет и растет. Тоже после одного газетного репортажа. Хорошо еще, я в штатском хожу, — под шляпой можно спрятать. А попробуйте в форменной фуражке... Иоанн Магдалиныч из караула совсем замучился после того, как про него статью написали... Однако пойдемте, я вам ручку помогу донести...

Мы пошли по коридору. В «дежурке» патрульный взвод репетировал на арфах «Болеро» Равеля.

— Готовятся к приходу корреспондента, — объяснил Серафим Петрович.

Когда мы очутились на улице, от столба отделилась какая-то фигура и алчно пошла нам навстречу.

— Погибли, — сказал следователь. — Лешка Пальцев. Каюк нам.

— А вы его приемом самбо! — крикнул я, навостряя лыжи.

— Разучился, — слабым голосом отвечал следователь. — Вся сила на интервью с очеркистами ушла...

Я с ужасом услышал какой-то хруст и обернулся. Пальцев снимал со следователя сапоги.

— Не человек ты, Лешка! Серость тебя сгубила, — говорил рецидивисту Серафим Петрович. — Сразу видно, не подписан ты на журнал «Литературное ревю». Ну, подожди, я тебя подпишу... Дождешься ты у меня.

Я бежал под животное урчание рецидивиста. Задыхаясь, примчался я к постовому милиционеру, краснощекому здоровяку.

— Эй, товарищ! — закричал я. — Вы на арфе можете? Дебюсси знаете?

— Кого? — зарычал постовой, принюхиваясь. — А вот я вас...

— Да нет, — кричу, — я не выпивши! Там вашего Херувимова раздевают!

Милиционер поправил кобуру и саженными прыжками ринулся к Херувимову.

«Слава богу, — думал я, идя домой, — хоть этот не очерковый».

Принес домой ручку, пришпандорил к двери, а тут звонок из отделения.

— Очень извиняемся, — говорят, — но ручка эта не ваша.

— А чья же?

— Очеркиста. Вашего однофамильца. Он живет в квартире № 3-а. Мы подумали, что вы — это он.

Положил я трубку на рычаг. Стук в дверь. На пороге стайка несовершеннолетних.

— Простите, — говорят, — дяденька! Это мы вчера у вас ручку унесли. Для выполнения плана по металлолому. А сегодня мы ваш очерк прочитали, и стало нам мучительно сты...

— Нет, нет, друзья мои, — сказал я. — Ручку вместе с повинной несите в квартиру № 3-а. Там живет большой специалист по этим вопросам.

Я показал им дорогу, а вечером врезал в дверь еще один замок и привесил цепочку.

Сколько стоят фрукты?

Клава Сундукова, отдыхающая в санатории «Над вечным покоем», еще раз вздохнула и взялась за перо. Она собиралась написать письмо уже целую неделю, но то не оказывалось под рукой бумаги, то мешали санаторные процедуры. Кроме того, Вадим Николаевич Кубизьмов хищно следил за каждым ее поступком. Сейчас он принимал грязевую ванну, а соседки по палате ушли завиваться...

«Дорогой Петя», — начала Сундукова и задумалась. За эти десять дней и так довольно поблекший Петин образ совсем обесцветился... Наверное, он уже приехал домой и кормит Сережку. Стремительно заглотав склеившиеся от анархической варки пельмени, муж и сын прилипают к телевизору. Положение «вне игры»!.. Аут. Какая тоска. Вадим не заставил бы ее выслушивать бормотание комментатора об ударе выше ворот. Он умчал бы Клаву на концерт в парк культуры, на просмотр индийского кинофильма...

Клава поставила вопиющий восклицательный знак и продолжила: «Питание здесь хорошее. Каждый накануне может выбрать себе обед на завтра...» Тут Сундукова вспомнила, как позавчера они с Вадимом Николаевичем ездили в кафе «Расплата». Из боязни остаться с Вадимом в недвусмысленном одиночестве Клава привезла с собой Галю и Тоню из Стерлитамака. С внезапно нахлынувшей нежностью Клава увидела, как пришедший в неописуемую ярость Кубизьмов и виду не подал, только страшно заиграл желваками на мужественных скулах... Какой характер...

А Петр? Она представила себе сутулую спину, пузыри на коленях и бороду, которую он безуспешно пытался отпустить. Ах-ах-ах... А должность? Ассистент кафедры мелких грызунов без шансов на скорую защиту. Но сегодня она все это выскажет. Да. Пусть на бумаге. Он должен понять, что мужчина — это боец, что за счастье нужно сражаться, а не обсуждать с Сережкой положение «вне игры»...

Ах, как взял Вадим Николаевич за плечо подвыпившего посетителя, то и дело порывавшегося пригласить Клаву на танец в «Расплате». Как выговорил ему, и тот глаз на них поднять не смел... Только запел тенором: «Если бы парни...»

«На завтрак, — написала Клава, — вчера и сегодня давали омлет, зато на третье была клубника, а в полдник дают ватрушку с какао...»

Клава попробовала вообразить, что сейчас происходит в далеком и неотвратимо остывающем семейном очаге. Сережа сел за уроки, а Петр ушел на кухню и бессмысленно рассматривает английскую статью о беременности сусликов. Тоже, называется, переводы, сверхурочная работа... Понятно, вот он уже ложится на диван в чем есть, в брюках, и закрывается «Футболом и хоккеем». Ну, разве можно быть таким незначительным! Вадим всегда подтянут: еще бы, испытатель! Что именно испытывает, он не говорит, но, наверное, что-то очень серьезное...

Впрочем, сегодня он хотел рассказать ей о себе.