Без социалистического реализма (рассказы) (СИ)

Более чем за четверть века педагогической деятельности Косогоров не помнил ни одного выпускного класса, который бы не договаривался о ежегодных встречах "до конца жизни". Но за все это время, кажется, два или три класса встретились на следующий год, да и то половинным составом. Еще через год и эти не встречались. Однако, разочаровывать молодых людей было неудобно. Особенно сейчас. И он сказал:

-- Это замечательно! К сожалению, мы в свое время до этого не додумались.

И тут заговорили все наперебой. Все загорелись идеей устроить встречу соучеников Косогорова. Николай Артемьевич против этого не возражал. Ему даже понравилась идея встречи через тридцать три года, да и фамилии соучеников были записаны на обороте фотографии. Так что разыскать их было не особенно трудно.

В общем, когда из окон стали высовываться заспанные лица жильцов, разбуженных поднятым на улице шумом, когда после просьб послышались угрозы и ругань, компания разошлась, но первый камень для устройства встречи был заложен. Чтобы все было интереснее, все бывшие соученики и пионеры звена Косогорова должны были увидеть друг друга только на самой встрече.

Шли дни, недели, и вот как-то под вечер к Косогорову пришел Вадим Маслов, назначенный "уполномоченным по розыскам", и сообщил, что встреча состоится на следующий день.

-- Кто же будет из моих пионеров? -- полушутливым тоном спросил Николай Артемьевич.

Вадим поправил сползавшие тяжелые очки и пожал плечами:

-- Завтра увидите. Итак, в пять вечера, в парке Культуры, около фонтана.

Точно в назначенное время Николай Артемьевич Косогоров подошел к фонтану. Он был несколько взволнован и зябко потирал руки.

-- Ну-с? -- проговорил он, пытливо вглядываясь в лица своих бывших учеников. -- Где же вы прячете их от меня?

И в это время за его спиной раздался хрипловатый и наглый женский голос:

-- Товарищ звеньевой! Пионерка Шура Виноградова явилась на сборы!

Косогоров вздрогнул от неожиданности и, повернувшись, увидел толстую приземистую женщину в вызывающе ярко-красном платье. Лицо ее, с маленькими, заплывшими жиром глазами, было помято, потрепано и сильно накрашено. Рыжие волосы взбиты копной. Она по-пионерски салютовала, приложив руку запястьем наискосок ко лбу, и, стараясь стоять "смирно", выпячивала живот.

"Это Шурочка?" -- подумал, неприятно пораженный, Косогоров. И он невольно припомнил малорослую, щупленькую и очень тихую девушку. -"Кажется, она была тогда брюнетка?.."

-- Колька, мерзавец, целуй в щеку, у меня губы намазаны! -- громко и хрипловато выкрикнула Виноградова и, бесцеремонно взяв Николая Артемьевича за уши, обеими руками потянула на себя.

Он машинально чмокнул в дряблую, пахнущую пудрой щеку и поспешил освободиться. Ему было стыдно, и он старался не смотреть на своих бывших учеников.

-- Ну, чего Колька, хвост повесил? Держи хвост морковкой! -Виноградова, шутя, шлепнула его по щеке. -- Старый ты, Колька, стал. Да и я не помолодела. Ну, ничего, как говорится, старый конь борозды не портит, хотя глубоко и не пашет.

Она заливчато захохотала, откинувшись всем корпусом назад, ее пышные телеса колыхались. Косогоров смотрел постным взглядом в сторону. И тут он увидел, что к нему подходит Аня Морщанцева. Ее нельзя было не узнать. Она, как была, так и осталась высокой и слегка полноватой, только каштановые волосы были сильно усыпаны сединой, в когда-то ясно-карих глазах как будто бы немного поубавилось блеска, да вокруг глаз и рта собрались морщины. На руках она держала малыша лет двух.

Николай Артемьевич шагнул ей навстречу и она улыбнулась ему тихо и радостно.

-- Ну вот, наконец-то...

-- Анька, узнаешь? -- сразу же опередила Косогорова рыжая Виноградова и повисла у нее на шее. Потом она пошлепала малыша по налитым коленцам: -Твое творение?

-- Что ты! В мои-то годы? Это внук, сын моей средней дочери.

-- А я вот больше не по детям, а по мужьям специалистка, -- Виноградова подморгнула Николаю Артемьевичу, игриво толкнула его локтем и тут-же, спохватившись, стала по команде "смирно" и, отсалютовав, гаркнула: -Товарищ звеньевой! Почему пионерка Аня Морщанцева не докладывает по форме?

Кто-то за спиной Косогорова довольно внятно проговорил: "Дура!", и он почувствовал такой стыд, что готов был провалиться сквозь землю.

Когда подошел еще один бывший соученик -- худой, высокий, с удлиненным, словно принюхивающимся носом, с мокрыми губами и прищуренными мутноватыми глазками, -- Косогоров с трудом узнал его -- это был Геннадий Свечкин. Ответственный за организацию встречи Вадим Маслов сообщил, что больше никого не будет.

-- Неужели больше никого? -- растерянно спросил Косогоров.

Вадим Маслов достал список, переписанный с оборота групповой фотографии, и передал его Косогорову. В списке перед фамилиями стояло одиннадцать пометок "умер", "убит", восемь пометок "судьба неизвестна" и только четыре пометки "есть". Четыре из двадцати трех, включая самого Косогорова.

-- Знаешь что, Коля, -- задумчиво почесывая нос, проговорил Геннадий Свечкин. -- Выпить бы надо было по этому случаю.

-- Товарищ звеньевой, я голосую "за"! -- шумно поддержала Виноградова.

Николай Артемьевич посмотрел на хмурые лица своих бывших учеников, на ужас, застывший в больших и влажных глазах Жанны Бочаровой, на полубрезгливую улыбку красавицы Верочки Тинской, и понял, что надо или сразу все кончить, или что-то предпринять. И в этот же момент его осенила идея.

-- Товарищи, -- сказал он твердо. -- А сейчас мы пойдем на склон к реке, сядем на травку и вы услышите от нас, старшего поколения, как мы сейчас живем и чего мы достигли за тридцать три года.

Когда они пришли на склон у реки, рыжая Виноградова, выкрикнула: "Товарищ звеньевой!", но Косогоров не дал ей закончить:

-- Садись! -- скомандовал он. -- Все, друзья, рассаживайтесь! -добавил он мягче.

Геннадий Свечкин потоптался на месте, а потом сказал:

-- Знаешь, Коля, друг, мне на сырой земле сидеть невозможно, у меня геморрой.

-- Ну, в таком случае, стой, -- спокойно сказал Косогоров.

-- А может быть я пока схожу за бутылочками? -- лицо Свечкина расплылось в хитроватую улыбку. -- Товарищи, скинемся по несколько рублей? Не выпить по такому случаю, -- это будет преступление.

-- Потом, Геня, потом, -- перебил Косогоров и, заторопившись, начал что-то вроде речи.

И как во всякой речи, Николай Артемьевич начал бросать давно заученные, ставшие почти шаблонными, фразы: "Только благодаря родимой советской власти!.." "В то время, когда в других странах происходит разложение!.." "Наше здоровое прогрессивное общество!.." "Широкие двери!.." "Перед вами величественные перспективы!.." и прочее, прочее.

Речь получилась бодряческая, но никто этого не заметил, потому что все привыкли именно к таким речам. О себе он говорил не много: "Вы знаете, что я педагог, и я горд моей благородной профессией!"

Потом слово было предоставлено Анне Морщанцевой. Она не стала произносить речь, а говорила тихо, спокойно:

-- Вот, молодью люди, перед вами жизнь. Ну что я могу о себе рассказать такого, чтобы вам пошло на пользу? Я родила и воспитала троих детей, у меня два замечательных внука, и поэтому я счастлива. Знаете, девочки, -- она мягко улыбалась. -- Для вас будущее -- материнство, а все остальное, это проходящее.

-- А я хочу быть инженером, -- задумчиво сказала Жанна Бочарова.

-- У меня, миленькая, тоже диплом дома лежит, но он мне не надолго пригодился, ничего он в моей жизни не переменил.

В это время внук Морщанцевой заныл, стал проситься на землю, засучил ножками, и ей стало трудно продолжать беседу. Тогда выступил Геннадий Свечкин:

-- Вот что, братцы, -- заговорил он, собрав складки на лбу и почему-то немного раздраженно. -- Я, по-правде сказать, живу неплохо. Работаю шофером на трехтонке, кое-как кручусь. Где подкалымлю сотню, где отхвачу другую, и больше мне ничего не надо. Люблю я, правда, немного залить за воротник, но кто этого не любит? Такая у нас жизнь! И в общем, распространяться долго я не намерен, и лучше бы нам закруглиться и перейти к художественной части, -он щелкнул себя под скулу и подмигнул.