Так оно бывает (Юмористические рассказы и сценки)

В поезде дальнего следования или на пароходе, в сущности, пассажир отдан во власть обслуживающего персонала полностью. Койко-место и постельное белье; буфет и вагон-ресторан; наличие журналов, шахмат, домино… даже приемы использования радио — все это в руках опытного персонала превращается в средства воздействия на пассажиров. И у нас умеют донимать строптивых путешественников, не переходя формально границы вежливости. А если, например, на одно место выданы два билета? А если радиотехник страдает бессонницей и начинает свою деятельность еще до шести утра? А если любовь к чистоте овладела проводником в такой мере, что он (она) пять раз в день заставляет пассажира задирать ноги кверху, чтобы лишний раз (именно: совершенно лишний!) подмести или вымыть пол купе (каюты)?! Боже мой! Сколько возможностей таит в себе длительное «обслуживание»!..

В ателье и приемных пунктах мы знаем дополнительные варианты сражений с клиентами. Ну, игра с квитанциями — это известно всем. Сколько возможностей в нехитрых правилах приема и выписки квитанций! Требования к заказчику при заполнении квитанции, бдительное недоверие и строгая принципиальность при сем, претензии к предъявителям квитанций на всех стадиях заказа — от первой волнующей встречи по обеим сторонам прилавка (стола, окна) до последнего свидания, когда заказчик (а чаще — заказчица, ибо женщины — народ куда более чувствительный, нежели мужчины), утирая слезы, расписывается на своей квитанции в получе-нии испорченного навеки пиджака или блузки, пальто или брюк, — все, все в этом процессе сулит радости и утешения деятелям сферы обслуживания, ибо расстановка сил и интересов всецело на их стороне.

Нам остается только уточнить основные манеры поведения обслуживающего персонала в длительно действующих точках. Наиболее эффектным надо признать тон едкой и нескрываемой иронии. Приемщик или мастер (портной, обувщик-модельер, шляпница, трикотажный вязальщик и т. д.), официант на пароходе или в вагоне-ресторане поезда дальнего следования имеет возможность разговаривать со своими клиентами примерно вот так:

— Ай-ай-ай! Двубортного пиджачка вам захотелось!.. Скажите на милость! А однобортный нам уже не подходит… Да-да-да! Ай-ай-ай! Скажите какие мы требовательные! Какие мы — модники!.. Между прочим: ни подкладки, ни приклада у нас нет. Сами будете искать! Сами! Что? Срочно вам?.. Ай-ай-ай!.. Нетерпеливые мы какие! Да-да-да!..

Или:

— Одну минуточку! Сейчас подойду! Вы же видите: вас — много, а я один… Не разорваться же мне из-за вас!.. Ну, что надо? Чего? Шестой день котлеты подаем?

Скажите спасибо, что хоть котлеты остались! Прошлый рейс с середины пути одной кашей кормили. То-то! Что я вам, могу родить мясо или там курей? Так чего вы напрасно нос воротите от котлет! Через три дня и котлеты кончатся! Вот что ты тогда запоешь, — я посмотрю!..

Или:

— Слушайте, перестаньте брехать, будто они вам жмут — полуботинки. Полуботинки мы пошили в самый раз. А вот ножищи у вас неизвестно от чего распухли, как у слона все равно! Ага. Да-да!

А что делать клиенту? Спрашивать жалобную книгу? Но ведь в листы этой книги ноги не обуешь, — не правда ли?.. Вот и уходит клиент, кляня тот день, когда связался с ателье… Кстати: первоначально слово «клиент» обозначало в Древнем Риме людей, которые состояли в качестве приживалов при важных патрициях. Не кажется ли вам, уважаемый читатель, что кое-где у нас пытаются вернуть этому термину его латинское значение? Клиентов стремятся обратить в бесправное и зависимое от данной точки лицо…

Закончив сей труд, автор показал его толковому товарищу, обладающему большим кругозором. И товарищ заметил:

— Уж больно мрачная картина получается, если верить тому, что вы тут подобрали…

— Помилуйте! — ответил я. — Я говорю исключительно о нерадивых работниках.

Но у нас гораздо больше радивых, чем нерадивых. А что касается моих «советов», то ведь они носят характер иронический: я трактую о том, как не надо, нельзя трудиться в данной области.

Тогда мой друг пожал плечами и сказал:

— Ваши советы не нужны ни так, ни этак. Товарищи, которых сие касается, сами знают то, о чем вы пишете. А иронии они не внемлют.

И все-таки я решил опубликовать мои советы, ибо думаю, что, может быть, кто-нибудь оценит мою иронию…

В МИРЕ ИСКУССТВ

СРОЧНЫЕ ВВОДЫ

Cережу Пыпина, молодого артиста, внезапно вызвали к заведующему труппой. Когда встревоженный Сергей вошел в комнатку за кулисами, где помещался письменный (некогда) столик завтруппой, владелец стола согласовывал с бухгалтером какие-то подробности сметы. Едва кивнув артисту в ответ на его почтительное приветствие, заведующий продолжал шарить среди бумаг на столе, сверялся с цифрами в плановой ведомости и не совсем понятно бормотал:

— Нет, ты мне февральские цифры покажи… не январские, а февральские! Февральские, я говорю!

И бухгалтер бубнил что-то свое. Так продолжалось с полчаса. Сережа Пыпин просто обливался потом от волнения: зря ведь к завтруппой не вызывают!.. Чем он провинился — Сережа? Что от него хотят? Что предъявят ко взысканию?!

Но вот бухгалтер сгреб свои бумаги и, небрежно буркнув «пока», удалился. И тут завтруппой впервые направил на Сергея ясный взор человека, который представляет себе: на что или на кого он смотрит.

— Звали, Палсаныч? — глотнув слюну, беспокойно спросил артист.

Палсаныч (которого, как легко догадаться, звали Павел Александрович) утвердительно кивнул головой. Жестом предложил Сереже подсесть ближе к столу. А когда Сергей опустился на шаткий венский стулик у торцовой грани стола, завтруппой сказал:

— Молодец!

— Кто — молодец?.. Я?.. За что вы меня — так, Палсаныч?.. Я ведь в тот вечер ушел раньше, чем они свалили этот… ну, киоск… (Сережа имел в виду шумную вечеринку по поводу именин актера Чесальского, на которой он был; вечеринка кончилась довольно крупным дебошем; дело попало даже в милицию…)

Но завтруппой перебил:

— При чем здесь киоск? Я без иронии говорю: молодец! Начинаешь творчески расти. Образы даешь аккуратно: как получил роль, так — пожалуйте — для зрителей новый образ нашего… ну, в общем, советского человека! Этого ты хорошо сыграл — как его? — Роберта, что ли, или — Альфреда?.. Ну, в последней постановке…

— Какой же там «советский человек», Палсаныч? Пьеса же — переводная. Американская пьеса. И этот Альберт, он — типичный ущербный юноша гнилого запа…

— Все равно. И гнилого хорошо сыграл. По-нашему, по-советски… И потом этого — ну, еще он умирает от аварии на строительстве… Тут уже точно — наш человек! Да, Степан Васильевич тобою доволен. Дирекция даже подумывает премию тебе подкинуть, в случае, если не будет с твоей стороны нарушений дисциплины…

— Сердечно благодарю, Палсаныч. И какие же — нарушения? Я стараюсь не нарушать…

— Знаем. Знаем и учитываем. Вот потому и решено оказать тебе творческое доверие, Пыпин. Решено тебе доверить одну крупную роль.

В животе у Сережи вроде как разлилось нечто теплое и приятное. Он невольно заулыбался и спросил:

— Какую роль? То есть я, безусловно, заранее благодарен, но хотелось бы, безусловно, знать…

— А никто и не собирается утаивать. Тем более скоро придется тебе играть этого… ну, который еще переживает, что его дочка сошлась с недисциплинированным элементом…

— Как — дочка?! Я же — еще молодой артист. Я играю больше этих, юношей, что ли…

— Сам знаю. Помню. И учитываю такой факт. Но когда надо выручить родной коллектив, тут уж, понимаешь, считаться с возрастными категориями ролей не приходится. Раз Мерцалов у нас болен, понимаешь, Двойницкий играет параллельно на выездном спектакле, то придется тебе выручать театр.

— Я, Палсаныч, с радостью бы!.. Но как же я могу исполнять роль старика, v которого — вы сами говорите — взрослая дочь и вообще переживания… ммм… не моего возраста?!